Довлатов
Шрифт:
Владимир Герасимов:
В Доме писателей на вечере памяти Довлатова выступал Самуил Лурье и сказал: «В этом зале, наверное, нет ни одного человека, о котором Довлатов не написал и не сказал бы какой-нибудь такой гадости, после которой ему и руки подать нельзя. Но никто из нас по-настоящему не оскорблялся». Умные люди понимают, что его образы очень далеки от реалий. Прототипы у персонажей есть, но Довлатов, верный своей гротескной манере видеть мир как абсурд, от подлинных черт прототипа очень далеко уходит.
Затем Митрофанова пытались устроить на Ленфильм. Более того, специально утвердили новую штатную единицу: «Консультант по любым вопросам».
Это была редкая удача. Митрофанов знал костюмы и обычаи всех эпох. Фауну любого уголка земли. Мельчайшие подробности в ходе доисторических событий. Парадоксальные реплики второстепенных государственных деятелей. Он знал, сколько пуговиц было на камзоле Талейрана. Он помнил, как звали жену Ломоносова…
Митрофанов
Владимир Герасимов:
Нельзя описанное в «Заповеднике» считать отражением действительности — это было бы неверно. Помню, уже в 1990 году в Америке он мне подарил книгу с автографом и спросил: «Ты читал? Не обиделся?» — «Нет. А на что обижаться?» — «Но я же тебя там изобразил!» — «Ой, Сережа, карикатура получилось настолько непохожая, что обижаться решительно не на что». — «Да? Ты так считаешь, ты находишь?»
Рассказывать Митрофанов умел. Его экскурсии были насыщены внезапными параллелями, ослепительными гипотезами, редкими архивными справками и цитатами на шести языках.
Его экскурсии продолжались вдвое дольше обычных. Иногда туристы падали в обморок от напряжения.
Были, конечно, и сложности. Митрофанов ленился подниматься на Савкину Горку. Туристы карабкались на гору, а Митрофанов, стоя у подножия, выкрикивал:
— Как и много лет назад, этот большой зеленый холм возвышается над Соротью. Удивительная симметричность его формы говорит об искусственном происхождении. Что же касается этимологии названия — «Сороть», то она весьма любопытна. Хоть и не совсем пристойна…
Был случай, когда экскурсанты, расстелив дерматиновый плащ, волоком тащили Митрофанова на гору. Он же довольно улыбался и вещал:
— Предание гласит, что здесь стоял один из монастырей Воронича…
Людмила Кравец:
Туристы действительно однажды заносили Володю на Савкину горку, но было это вовсе не так, как описано в «Заповеднике». У нас был такой приработок — можно было взять сразу две группы (итого шестьдесят человек) и провести по Петровскому. Эта экскурсия получалась довольно тяжелой, так как предполагала долгую пешую прогулку. Я должна была дать Герасимову и Арьеву по такой сдвоенной группе, чтобы они водили туристов по Петровскому. Но экскурсоводы вместе с нашим фотографом Валерой Карповым основательно выпили. Андрюша, кажется, заснул или как-то незаметно ретировался, а Володя попробовал было героически отправиться к туристам, но застрял по дороге на мостике не будучи в состоянии сдвинуться с места. Я испугалась и не знала, что мне делать. По неопытности я решилась на отчаянный шаг: расстелила на земле плащ, подтолкнула на него Володю, а сама спряталась. В Заповеднике был человек, который в рупор объявлял туристам, куда и к какому экскурсоводу они должны подойти. В тот день, увидев распластанного на земле Володю, он оторопел и произнес следующее: «Здорово, Вова! Как ты себя чувствуешь?» Бедный Володя должен был в этом состоянии водить по этому длинному маршруту сто двадцать туристов: своих и Андрюшиных. Туристы взяли над ним шефство и даже действительно подняли на Савкину горку на плаще. Ходил он нетвердо, но рассказывал, как всегда, очень хорошо. Может быть, особенно хорошо в тот день. После этого случая мне сделали выговор за то, что я позволила работать человеку в таком состоянии. А Володе объявили благодарность за великолепную экскурсию.
Владимир Герасимов:
Я сказал Довлатову: «У меня к тебе только одна претензия. Я в „Заповеднике“ все время появляюсь в сопровождении законченного подонка, некоего Стасика Потоцкого». — «Ну да. Это Передельский». — «Да, я понимаю, что это Передельский. Но, Сережа, дело в том, что я с Передельским в Пушкинских Горах ни разу не встречался. Он там работал, но его карьера экскурсовода закончилась до того, как началась моя. В городе я с ним действительно пару раз выпивал, но зарекся это делать, потому что было очень неприятно. Так что, Сережа, не навязывай мне своих собутыльников». — «Но это же художественный вымысел — совсем другое дело!»
Потоцкий украшал свои монологи фантастическими деталями. Разыгрывал в лицах сцену дуэли. Один раз даже упал на траву. Заканчивал экскурсию таинственным метафизическим измышлением:
«Наконец после долгой и мучительной болезни великий гражданин России скончался. А Дантес все еще жив, товарищи…»
То и дело он запивал, бросая работу. «Бомбил» по гривеннику на крыльце шалмана. Собирал пустые бутылки в кустах. Спал на треснувшей могильной плите Алексея Николаевича Вульфа.
Капитан милиции Шатько, встречая его, укоризненно говорил:
«Потоцкий, вы своим обликом нарушаете гармонию здешних мест…»
Затем Потоцкий выдумал новый трюк. Он бродил по монастырю. Подстерегал очередную группу возле могилы. Дожидался конца экскурсии. Отзывал старосту и шепотом говорил:
«Антр ну! Между нами! Соберите по тридцать копеек. Я укажу вам истинную могилу Пушкина, которую большевики скрывают от народа!»
Затем уводил группу в лес и показывал экскурсантам невзрачный холмик. Иногда какой-нибудь дотошный турист спрашивал:
— А зачем скрывают настоящую могилу?
— Зачем? — сардонически усмехался Потоцкий. — Вас интересует — зачем? Товарищи, гражданина интересует — зачем?
— Ах, да, я понимаю, понимаю, — лепетал турист…
Людмила Тихонова:
К повести Довлатова в Заповеднике отнеслись по-разному. Некоторые люди были смертельно обижены и оскорблены, другие — нет. Я, например, считаю эту повесть глубоко символической. Там не сказано, что имеется в виду именно наш заповедник. Может быть, этот образ символизирует всю нашу страну. Семену Степановичу Гейченко дали эту книгу почитать в КГБ. Рассказывали, что он отреагировал так: «Питался, питался, обосрал все и уехал». Он очень близко к сердцу принял довлатовскую повесть.
Виктор Никифоров:
Когда мне подарили повесть «Заповедник», я прочитал о нашем житье-бытье. Конечно, было много хорошего в Заповеднике, было много талантливых экскурсоводов и замечательных людей, а он для своей книги выбрал какие-то парадоксальные, негативные стороны нашей жизни. Но это тоже было — чего греха таить?
Валера Карпов очень обижался на то, что Сережа в «Заповеднике» показал его таким пьяницей. Конечно, Валера был замечательный человек и прекрасный фотограф: очень чуткий, одаренный, с тонким художественным вкусом. Но у него не все в жизни было гладко, и он действительно мог свою тоску изливать таким образом. В этом смысле они с Сережей хорошо понимали друг друга и действительно могли так, как в «Заповеднике» описано, время проводить. Тут нужно обязательно отметить, что ни у Валеры, ни у Сережи выпивка никогда не отражалась на работе. Ходили слухи о том, как много пьет Сергей. Тем не менее, я лично ни разу не видел его пьяным: на экскурсии он всегда появлялся в прекрасной форме.
Я огляделся. Таинственные речи исходили от молодца в зеленой бобочке. Он по-прежнему сидел не оборачиваясь. Даже сзади было видно, какой он пьяный. Его увитый локонами затылок выражал какое-то агрессивное нетерпение.
Он почти кричал:
— А я говорю — нет!.. Нет — говорю я зарвавшимся империалистическим хищникам! Нет — вторят мне труженики уральского целлюлозно-бумажного комбината… Нет в жизни счастья, дорогие радиослушатели! Это говорю вам я — единственный уцелевший панфиловец… И то же самое говорил Заратустра…
Окружающие начали прислушиваться. Впрочем, без особого интереса.
Парень возвысил голос:
— Чего уставились, жлобы?! Хотите лицезреть, как умирает гвардии рядовой Майкопского артиллерийского полка — виконт де Бражелон?! Извольте, я предоставлю вам этот шанс… Товарищ Раппопорт, введите арестованного!..
Окружающие реагировали спокойно. Хотя «жлобы» явно относилось к ним.
Кто-то из угла вяло произнес:
— Валера накушавши…
Валера живо откликнулся:
— Право на отдых гарантировано Конституцией…
Людмила Кравец:
Валера Карпов был фигурой выдающейся, его знали все, кто хоть немного жил в Заповеднике. Дело в том, что он сам работал на свой образ, он методично его создавал и поддерживал. Он, например, старался поворачиваться к девушкам в профиль, потому что так у него был, по его мнению, более впечатляющий вид. К тому же у Валеры, что он всегда подчеркивал, было обыкновение мыть голову шампанским. Естественно, он стал прототипом для одного из персонажей «Заповедника». Я бы очень удивилась, если бы Довлатов обошел его вниманием.
— Выпей, Тарасыч, — подвинул ему бутылку Марков, — выпей и не расстраивайся. Шесть рублей — не деньги…
— Не деньги? — вдруг рассердился гармонист. — Люди пашут, а ему — не деньги! Да я вот этими трудовыми руками шесть лет отбухал ни за что… Девяносто вторая без применения технических средств…
Марков в ответ задушевно пропел:
— Не плачь, девчонка! Пройдут дожди…
Через секунду их уже растаскивали двое леспромхозовских конюхов. Гармошка с чудовищным ревом обрушилась на пол.
Я хотел встать и не мог.
Затем из-под меня вылетела дюралевая табуретка. Падая, я оборвал тяжелую, коричневого цвета штору.
Встать не удавалось. Хотя Маркова, кажется, били. Я слышал его трагические вопли:
— Отпустите, псы! Финита ля комедия!..
Не то чтобы меня выбросили из ресторана. Я выполз сам, окутанный драпировочной тканью. Затем ударился лбом о косяк, и все померкло…