Довлатов
Шрифт:
Николай Шлиппенбах:
Теперь на очереди у нас был Летний сад. В машине у Сережи настроение резко упало. К одежде Петра он отнесся как к шутовскому наряду. Я уже говорил, что при всем своем ухарстве Сережа был стеснителен.
До Летнего сада доехали быстро. Остановились у главных ворот. Здесь машину надолго оставлять нельзя.
— Я поставлю машину за углом и приду к вам, — сказал шофер.
— Я вылезу из машины только на месте съемок, — неожиданно заявил Сергей.
— В таком случае будем снимать здесь. Петр, сидящий в автомобиле за неимением кареты, — очень эффектный кадр. Рядом неведомая Петру решетка Летнего сада. Сквозь нее он с тоской смотрит на свой дворец, — на ходу сочинял я. — Только пешеходов здесь больше, чем у дворца со стороны сада. Сюда мигом набежит народ. А к дворцу можно незаметно кустами пройти. Тут всего-то два шага. И два шага до штрафа, если останемся здесь. А штрафы, увы, в нашу смету не заложены.
— Это тебе, как ты любишь
— Ну, насчет работы ты загнул, но все равно вылезай. Я тебя попробую снять в этот момент.
До дворца мы добрались спокойно. Разве что подошла дама и спросила, можно ли мужу сфотографировать ее с Петром Первым. Я подумал, что это привлечет внимание гуляющих. Но меня опередил Боб.
— Десять рублей! — выпалил он.
Дама отвалила.
( Шлиппенбах Н.…И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 203–204)
После этого Шлиппенбах горячо зашептал:
— Мизансцена простая. Ты приближаешься к ларьку. С негодованием разглядываешь всю эту публику. Затем произносишь речь.
— Что я должен сказать?
— Говори, что попало. Слова не имеют значения.
Главное — мимика, жесты…
— Меня примут за идиота.
— Вот и хорошо. Произноси, что угодно. Узнай насчет цены.
— Тем более, меня примут за идиота. Кто же цен не знает? Да еще на пиво.
— Тогда спроси их — кто последний? Лишь бы губы шевелились, а уж я потом смонтирую. Текст будет позже записан на магнитофонную ленту. Короче, действуй.
— Выпейте для храбрости, — сказала Галина.
Николай Шлиппенбах:
Предстоящая сцена была довольно простой. Петр взволнован. Он предается воспоминаниям, осматривая свой дворец. И вот Петр зашагал. Да так быстро, что я едва успевал вести вслед за ним камеру. Он нервно потрясал тростью, видимо, так передавая волнение от нахлынувших воспоминаний. На том сцена была завершена.
Но тут неожиданно развернулась другая. Кто-то из очереди в кассу все же заметил нас. В один миг очередь как языком слизнуло. Это не понравилось сотрудникам дворца. Общение императора с подданными не предусматривалось ни сценарием, ни настроением Сергея Довлатова. Путь к поспешному отступлению был отрезан. Шофер, оценив ситуацию, побежал, чтобы скорее подать такси к воротам. Пока я складывал штатив, запихивал кинокамеру и светофильтры в сумку, к нам прибежала разъяренная директриса. Очевидно, опустевшие кассы мерещились ей катастрофой.
( Шлиппенбах Н.…И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 204)
К этому времени я был почти у цели. Людская масса уплотнилась. Я был стиснут между оборванцем и железнодорожником. Конец моей шпаги упирался в бедро интеллигента.
Шлиппенбах кричит:
— Не вижу мизансцены! Где конфликт?! Ты должен вызывать антагонизм народных масс!
Очередь насторожилась. Энергичный человек с кинокамерой внушал народу раздражение и беспокойство.
— Извиняюсь, — обратился к Шлиппенбаху железнодорожник, — вас здесь не стояло!
— Нахожусь при исполнении служебных обязанностей, — четко реагировал Шлиппенбах.
— Все при исполнении, — донеслось из толпы.
Недовольство росло. Голоса делались все более агрессивными:
— Ходят тут всякие сатирики, блядь, юмористы…
— Сфотографируют тебя, а потом — на доску…
В смысле — «Они мешают нам жить…»
— Люди, можно сказать, культурно похмеляются, а он нам тюльку гонит…
Николай Шлиппенбах:
— Кто вам разрешил съемки на территории сада?
— А кто запретил? — спросил я.
— Кто вы такие? Из телевидения?
— Журналисты. А из-за чего сыр-бор?
— Почему вы не подали предварительной заявки? Вы срываете нам финансовый план.
— Это дело мы мигом можем поправить, — пришел на выручку Боб. — Сразу утроим, удесятерим ваш доход. Пропустите нас во дворец. Его величеству просто необходимо осмотреть свои апартаменты.
Директриса
онемела. Или же и впрямь прикидывала в уме прибыль от наплыва посетителей. Аудитория, если можно так назвать перебежавшую сюда очередь, была явно на нашей стороне. Все же разгневанная садоуправительница посоветовала собравшимся вернуться к кассам, так как скоро одна из них закроется на обеденный перерыв. Очередь вняла разумному совету.( Шлиппенбах Н.…И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 204)
Энергия толпы рвалась наружу. Но и Шлиппенбах вдруг рассердился:
— Пропили Россию, гады! Совесть потеряли окончательно! Водярой залили глаза, с утра пораньше!..
— Юрка, кончай! Юрка, не будь идиотом, пошли! — уговаривала Шлиппенбаха Галина.
Но тот упирался. И как раз подошла моя очередь. Я достал мятый рубль из перчатки.
Спрашиваю:
— Сколько брать?
Шлиппенбах вдруг сразу успокоился и говорит:
— Мне большую с подогревом. Галке — маленькую.
Галина добавила:
— Я пива не употребляю. Но выпью с удовольствием…
Логики в ее словах было маловато.
Кто-то начал роптать. Оборванец пояснил недовольным:
— Царь стоял, я видел. А этот пидор с фонарем — его дружок. Так что, все законно!
Алкаши с минуту поворчали и затихли.
Шлиппенбах переложил камеру в левую руку. Поднял кружку:
— Выпьем за успех нашей будущей картины! Истинный талант когда-нибудь пробьет себе дорогу.
Николай Шлиппенбах:
Я надеялся увидеть свой фильм завершенным.
Увы, тому помешали обстоятельства.
Сначала произошла задержка по техническим причинам. Из-за статуи, которая должна подниматься по лестнице. За эту сложную кропотливую работу согласилась взяться моя знакомая студентка из Мухинского училища Таня Синицына. Я дал ей фотографию статуи-рекордистки.
Чтобы одеть человека в облегающую его форму из папье-маше, необходима такая конструкция, в которой ноги и руки статуи могли бы без излома поверхности свободно сгибаться и разгибаться.
Попробовали приклеить толстую материю в местах сгиба. Не получилось. И все же Таня нашла выход, заменив материю на марлевые тампоны. Статуя в собранном виде так и манила залезть в нее. На Тане и опробовали движение. Аляповатая фигура, покрытая тонкими мазками гипса, медленно промаршировала по комнате. Руки и ноги ее сгибались, не нарушая впечатления цельности фактуры.
( Шлиппенбах Н.…И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 206)
Театральный костюм потом валялся у меня два года. Шпагу присвоил соседский мальчишка. Шляпой мы натирали полы. Камзол носила вместо демисезонного пальто экстравагантная женщина Регина Бриттерман. Из бархатных штанов моя жена соорудила юбку.
Шоферские перчатки я захватил в эмиграцию. Я был уверен, что первым делом куплю машину. Да так и не купил. Не захотел.
Николай Шлиппенбах:
Шоферские перчатки в числе единиц взятого мною напрокат костюма не значились. Видимо, история их появления в чемодане Сергея Донатовича иная. Чего не скажешь о накладных щеках, обнаруженных мною случайно тоже на дне старого чемодана. Это случилось недавно при переезде из Петербурга в Сестрорецк.
( Шлиппенбах Н.…И явил нам Довлатов Петра. «Звезда». 2003. № 5. С. 205)
На следующий день я повстречал Шлиппенбаха возле гонорарной кассы. Он сообщил мне, что хочет заняться правозащитной деятельностью. Таким образом, съемки любительского фильма прекратились.
Николай Шлиппенбах:
Прочитав «Шоферские перчатки», я очень смеялся над неожиданным поворотом событий в рассказе. Оказывается, вовсе не статуя повинна в прекращении съемок, а это я вдруг ни с того ни с сего решил якобы заняться правозащитной деятельностью. Ха-ха!
Все как раз наоборот.
Когда реквизит наконец был полностью готов, куда-то надолго исчез сам Довлатов. Сначала я не придал этому большого значения. Сергей менял работу, как перчатки. Тихо исчезал и появлялся. Звонил и опять исчезал.