Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит
Шрифт:
– Понятно…
– А вот эту не встречали?
Брюнетка… Тоже красивая, юная…
– Матвеева Екатерина Сергеевна, девятнадцать лет…
Знакомое лицо…
– Особая примета – на животе, вокруг пупка, татуировка в виде узора.
Ну, точно – Катя! В гостях же была! Потом ее сожитель отвез…
– Кажется, на пляже…
– Да, да, там она и могла быть!
– Но точно не скажу. На пляже таких много, – Вера отвела глаза. – Вы лучше мужчин спросите – они таких девушек примечают!
– Мужчин? – неожиданно улыбнулся участковый. – А вот это верно! Обязательно спрошу… Ну, что же, спасибо… Давайте,
Полицейский достал блокнотик:
– Фамилия-имя-отчество?
– Ой… А обязательно это?
– Да для нашей бюрократической контры – конечно! Как же я потом справку-то напишу?
– Евсеева Вера Петровна, – тихо промолвила девушка. – Проживаю…
Она назвала адрес родителей, где давно уже не жила. Да и не навещала – мать умерла давно, а отец спился…
– Ну, спасибо, Вера Петровна! – участковый, наконец, убрал блокнот в папку. – Вот вам моя визиточка. Здесь телефон и прочее. Коли чего вспомните – звоните. Честь имею!
– И вам всего доброго.
Проводив участкового взглядом, Вера уселась на ступеньку. Пора было начинать стирку… да что-то не очень хотелось. Вот и сидела, думала… Та девушка, Катя… Она же была здесь в гостях! Сидела на веранде, пила чай и вино, смеялась… А потом Йомантас отвез ее на остановку… На автобус-то хоть посадил? Надо будет спросить…
Не спросила…
Сожитель нынче вернулся поздно, а дозу оставить забыл. Верка мучилась – буквально лезла на стенку и выла… А потом упала на пол, свернулась калачиком…
В такой вот позе литовец ее и нашел. Все сразу поняв, швырнул дозу:
– На! Животное… О боги, как мне это все надоело! Ничего, скоро все кончится, скоро все…
На вершине пильнякалиса – укрепленного холма, насыпанного среди болот и почти непроходимых пущ, – налетевший ветер раскачивал ветки деревьев – буков, грабов, лип, гнал по небу облака, затмевавшие полную золотую луну, сиявшую в черном небе. Внизу, под деревьями, пылали факелы, горели костры. Дюжина нагих юных жриц, девственниц-вайдилутес, славя богов, водили хороводы вокруг вкопанных в землю идолов – Перкунаса, Пикуолиса, Земине… Велиона, Вакарине… Лайма и Лаума… Лаусма и Лайма…
Великие древние боги благосклонно смотрели на землю. Жарко горели костры. Рядом, перед идолами, на плоских жертвенных камнях были распяты приготовленные в жертву девы – стройные красавицы с распущенными волосами… Очень похожие друг на друга… Сестры… Лаума и Лайма…
– Перкунаса, Пикуолис, Дьевас!
– Вакарине, Велиона, Земине!
Пению вайдилутес вторил речитатив жреца – криве кривейте – тощего парня с оттопыренными ушами и поистине дьявольской улыбкой, игравшей на тонких губах. Били бубны и барабаны, пищала лумзделис – пастушеская флейта, в руках помощников-жрецов бились в экстазе деревянные колокольчики с трещотками – скарбалай…
– Перкунас, Пикуолис, Дьевас!
– Вакарине, Велиона, Земине!
Музыка играла все громче, все быстрее крутились нагие жрицы… Еще быстрее… Еще громче… И вдруг – тишина!
По знаку криве кривейте музыка стихла враз. Пали ниц вайделитес, и сам верховный жрец, поправив накидку цвета весенней листвы, воздел руки к небу:
– О, великий Перкунас! И ты, Пикуолис, повелитель подземных пущ! Дьявас, Земина, Велиона, хранительница мертвых душ… Примите же нашу жертву!
В
желтом пламени костров хищно блеснуло лезвие жертвенного ножа…– Блоу, вейяс! – зловеще воскликнул криве. – Спрогимо толи, медзиу! Дьяукитес, медьена! Дуй, ветер! Шумите, деревья! Радуйся, лес!
С этими словами жрец подошел к одной из привязанных дев… Поднял сверкающий нож.
– Райдуйся, лес!
– Блоу, вейяс! Спрогимо толи, медзиу! Дьяукитес, медьена! Радуйся, лес! – хором подхватили юные жрицы.
Вышла из-за туч золотая луна…
– Боги услышали нас! – взглянув на луну, возопил криве. И, вытащив окровавленный нож из груди несчастной, подошел ко второй жертве.
– Блоу, вейяс! Спрогимо толи, медзиу! Дьяукитес, медьена!..
– Н-е-е-е! – дернувшись, в ужасе закричала дева. – Не-е-е-ет!
– Радуйся, лес!
Глава 7
На древней земле Земгале, в той ее части, что ближе к Селии и славному городу Риге, на хуторе, запрятанном среди непроходимых болот и лесов, умирал раненый жрец. Совсем еще молодой, юный, он лежал на лавке, вытянув ноги, и тяжко, надсадно кашлял. Бледное лицо его казалось посмертной маской, тело горело жаром. Еще три дня назад стрела, выпущенная орденским арбалетчиком, пронзила жрецу легкое. Несмотря на все моления богам, рана загноилась, не помогали ни гусиный жир, ни медвежье сало, и ясно было уже – Йормас – так звали парня – совсем скоро отправится в обиталище богов. Не такая уж и плохая доля!
Никто не утешал жреца, на хуторе его не любили, а кое-кто вообще считал, что лучше бы выдать Йормаса крестоносцам. Проявить, так сказать, рвение. Глядишь, и зачлось бы…
Так бы и сделали, коли б не страх! Боялись. И вовсе не рыцарей, нет – своих же соплеменников, язычников, поклонявшихся древним богам. Ливонцы давно считали Земгалию своей землей… И просчитались! Воодушевленные гибелью магистра и семидесяти рыцарей, на свои головы вторгнувшихся в Литву, земгалы подняли восстание, поддерживаемое старым приятелем Довмонта литовским князем Тройнятой, коего немцы называли Трайденом.
Пришла пора рассчитаться за все! Немцев – не только рыцарей – изгоняли, убивали, грабили… Пылали орденские замки и фермы! Земгальский князь Намейс признал власть Тройняты и призвал свой народ идти до конца!
Многочисленные группа восставших земгалов, среди которых был и Йормас, нападали на рыцарские обозы, жгли и грабили села и города, радуясь слухам о том, что войско Трайдена на подходе и что рыцари бегут куда глаза глядят! Великие жрецы – криве кривейте – призывали людей против Ордена, принося жертвы богам… Средь этих людей была и великая жрица Сауле, воительница, близкая богам, женщина, которую боялись и почитали. Крестоносцы же считали ее колдуньей и обещали за ее голову три бочонка золота!
– О, Перкунас! Прими мою душу, – метался в бреду Йормас, оставленный своими соратниками на хуторе… Скорее даже, его бросили, но здесь его обещали подлечить. Рыжебородый Алитас, хозяин, глава большой семьи, обещал лично и даже выделил бочонок медвежьего сала… Но как только восставшие ушли…
– Может, его того? – старший хозяйский сын – хмурый молодец, косая сажень в плечах – красноречиво провел ребром ладони по горлу. – Все равно уже не жилец. Никакое сало не поможет, только переводить…