Дождь тигровых орхидей

– Кажется, мы знакомы, – волнуясь, сказала Гера, пытаясь вспомнить, где она видела это лицо. И вдруг ахнула: – Да вы же Маша!

Маша, которая сама волновалась не меньше, тоже испугалась:

– Я вас не знаю.

– А что вы здесь делаете?

– Как что, поднимаюсь по лестнице, живу я здесь.

– Неправда, здесь живет Митя Дождев. Мне очень хорошо знакома эта квартира. Меня зовут Гера, я бывшая жена вашего теперешнего жениха, Миши Хорна.

Маша остановилась, стало очень тихо.

– Так вы Гера?

– Хорн не нужен вам, отдайте его мне.

Но Гера не успела договорить, Маша побледнела, кровь отхлынула от ее лица, и она начала медленно оседать на пол. «Господи, ей плохо. Скорей на свежий воздух». Взвалив на себя бесчувственную Машу, Гера с трудом вынесла ее на улицу и посадила на скамейку. Поймала такси, усадила Машу на сиденье и, пробормотав: «Перебрала немножко», назвала водителю адрес своей квартиры.

Митя, оказавшись дома, решил разговор с Дымовым отложить до завтра, до приезда матери, и, прикрыв сложенные в прихожей работы пледом так, чтобы Дымов не успел ничего до утра увидеть, пошел на кухню.

– Евгений Иванович, добрый вечер. – Он делал вид, что не знает, что, кроме Дымова, в квартире находится Ольга Руфинова. – У меня есть отличная колбаса, пирог, помидоры, предлагаю поужинать вместе.

Дымов, явившись на зов, состроил уморительную иронично-виноватую мину, посмотрел на Митю и, собравшись с духом, выдохнул:

– Я не один.

Митя лишь развел руками и понимающе кивнул головой. Он ждал звонка, но время шло, а Маши все не было. Не появилась она и через четверть часа. Дымов с Ольгой заперлись в дальней комнате и включили громкую музыку. Митя вышел из квартиры и бросился вниз – Маши нигде не было. «Она не простила меня, глупая». Домой возвращаться было неудобно, к Марте, как всегда, нельзя, к маме – тем более, ведь они расстались с ней до утра. К Гере разве что?

Маша пришла в себя, когда раздался звонок.

– Не обращай внимания, это Вик, – прошептала Гера. – Он увидел, что в окнах горит свет, и теперь не успокоится, пока я не открою.

– Так открой, у меня в случае чего есть газовый пистолет.

– Он стал много пить. – Гера посмотрела на Машу в упор. – Ответь мне, ты действительно любишь Мишу?

Звонок нервировал, мешал сосредоточиться. Маша с трудом вспомнила, что это Гера, бывшая жена Хорна, постепенно ее сознание прояснилось.

– Открой, открой немедленно, я так больше не могу. Если хочешь, открою я и скажу, что тебя нет дома.

Она подошла к двери и заглянула в глазок. Лицо ее изменилось, она закрыла его руками:

– Ну уж нет, голубушка, лучше ты мне ответь, как ты оказалась на лестнице и к кому шла. Признайся, к Мите? Да? – Она, плача, сжала кулаки и без сил опустилась на стул. – Почему ты молчишь?

– Конечно, к Мите, к кому же еще? Не к Сергею Петровичу же!

– Тогда получай своего Митю, он вон там, за дверью.

Гера, услышав, что пришел Митя, радостно кинулась к двери.

– Митя, это ты? Надо же: на ловца и зверь бежит! – Она обняла его и расцеловала. – Митя, мне необходимо тебе все рассказать. Я, конечно, свинья, но ты должен понять меня. Проходи, хочешь выпить?

Митя, тоже обрадованный, что Гера наконец нашлась и что она жива-здорова, поцеловал ее в щеку и прижал к себе.

– Как поживаешь, Герочка? Вик не одолевает?

– Он спивается.

Гера проводила Митю в комнату и, вернувшись в прихожую, заглянула в кладовку, где пряталась Маша.

– Не понимаю, зачем ты прячешься? Ты что, тоже с ним знакома?

– Как оказалось, с ним знакомо полгорода. Будь другом, позвони Хорну и скажи, чтобы он увез меня отсюда.

Она не могла увидеть выражения лица Геры, как не могла предположить, какое чувство вызовут в ней ее слова:

– Мы не успели с тобой поговорить, а мне бы очень хотелось.

Раздался голос Мити:

– Гера, а где тот портрет, который я тебе оставлял? Я готов выкупить его.

– Здесь, на окне, посмотри. – Но тут Гера вспомнила, что сказал ей по поводу этого портрета Вик, и вздохнула. – Митя, я должна тебе рассказать что-то очень важное.

Маша, у которой голова шла кругом, вышла из кладовки и встала в дверном проеме.

– Митя, почему ты не предупредил меня, что у тебя целый гарем? Почему бы тебе не собрать всех своих женщин и не поселить в той большой квартире на Семиреченской? Не беспокойся, я не буду вам мешать, но предупреждаю: если кто-нибудь из вас выйдет из этой квартиры вслед за мной, застрелю. Я такого количества лжи никогда в своей жизни не слышала, да и не говорила. Я потеряла голову, а ты и рад стараться. Ненавижу! А что касается твоего бывшего мужа, Гера, то его я действительно не люблю, но заставлю себя полюбить, он лучше всех вас. – И Маша, ничего не видя перед собой от слез, выбежала из квартиры.

Ольга вернулась к Дымову и нырнула к нему под одеяло.

– Представляешь, я сказала ему, что не смогу приехать домой, чтоб он не волновался. Это впервые! Что будет дальше, Женя?

Дымов привлек ее к себе:

– Смотри не поцарапайся о мои кости, правда, я худой? Еще говорят, что я похож на обиженного пса.

– А на кого похожа я?

– На белую пушистую кошечку.

Первые полчаса они еще прислушивались к тому, что происходит в квартире, но потом, когда Дымов сходил в разведку и выяснил, что они остались одни, радости их не было предела.

– Митя говорил что-то про пирог, пойдем поищем. Я хоть и худой, но прожорливый, и еще гурман.

Завернувшись в простыни, они пришли на кухню, устроились на табуретах, и Дымов принялся кормить Ольгу. Разрезая крупные аппетитные помидоры и густо посыпая их солью, Дымов, вздохнув, сказал:

– Оля, я должен признаться тебе в одном страшном преступлении, которое я совершил, находясь здесь, в этой квартире. Понимаешь, я, словно гончая, почуяв дичь, что-то вынюхивал здесь и нашел на антресолях пачку совершенно великолепных рисунков. Это тоже Дорошев, хотя я, кстати, так и не понял, почему все его работы находятся именно в этой квартире. Ну да бог с ним. Непонятно одно: почему он не хочет мне их показать? Я бы и сам купил. Уверен, что и Планшар одобрил бы мою покупку. И еще: из Виктора, если он не сопьется, можно сделать настоящего художника, но… даже не знаю, говорить тебе или нет. Понимаешь, я постоянно чувствую какое-то несоответствие между самим Виком и его работами, поэтому боюсь, что эта его работоспособность – временная, случайная. А ведь я бы мог устроить с Планшаром аукцион и в Каннах, и в Дижоне, я мог бы сделать Вику великолепную рекламу. Ему бы уехать отсюда, он безалаберный человек, это сразу бросается в глаза, любит выпить, я не доверяю ему и не могу на него поставить, что ли… ты понимаешь меня?

– А где те рисунки, можно посмотреть?

Дымов прошел в прихожую, включил там свет, и вдруг Ольга услышала:

– Оля, а это чье, ты не знаешь? Поди-ка сюда, скорее, вот здесь, под пледом?.. Ничего не понимаю.

Ольга опустилась на колени перед аккуратно сложенными одна на другую работами и пожала плечами:

– Это Дорошев. Какой он все-таки странный, значит, он не все показал нам. Я тоже ничего не понимаю.

Между тем на свет выплыли портреты Маши, и Ольга выразительно взглянула на Дымова: