Дождись лета и посмотри, что будет

3 апреля. Мы со Светой одни на хате. Никого больше нет. Она обняла меня за шею сзади и укрыла своими волосами мое лицо. Поворачиваюсь к ней, целую ее плечи, шею. Она задорно смеется, закрывает глаза. Никого больше нет.

Около дивана стоят люди. Как со старинных фотографий, в длинной темной одежде, внимательно наблюдают за нами. Переселенцы на вокзале в ожидании далекого поезда. Четверо, неподвижные. Женщина с покрытыми волосами, тонкими сжатыми губами.

Интересно, если я резко вскочу с дивана и уставлюсь на одно из них, он пошевелится? Вообще-то у нас тут происходит очень личное, неприятно, что выстроилась целая процессия. Если бы мы знали, что здесь проходной двор, выбрали бы другое место.

Неужели эти люди видят все, что происходит на этом диване, все наши милые игры? И игру в похороны? И всех винтовых, и курение пыли? По их лицам кажется, они никуда не собираются, скорее те, кто на диване отъедут, а эти будут так же стоять и смотреть.

Актовый зал в больнице. Голос Эдуарда Петровича: «Хорошо. Сейчас поезжай во второму адресу, внимательно повторяя все движения.» Я плутаю по дворам, нахожу нужный дом, захожу в подъезд. Дверь. Голос «Заходи». Коридор. Темная комната, кровать. Я могу видеть в темноте — удивительно. Все заполнено лицами. Лица наслаиваются друг на друга. В углах их больше, они там сидят плотнее. Кто-то прячется в темноте как в густой роще.

Пленки внутри пленок, теплицы внутри теплиц, если чуть расслабить зрение, все исчезнет, поглотится темнотой, надо разглядывать эти лица. Они могут таять и проступать. Можно подумать, вокруг полно кинопроекторов, они и создают все эти лица. Махнуть рукой — они не заденутся, или воспримутся как легкий холод.

Они смотрят и ждут, что я буду делать. Или вглядываются в меня.

Одно лицо оказалось очень близко, почти касаясь. Мы находимся в разных бытийностях, вряд ли оно может проникнуть. Хотя, кто его знает.

Почувствовал нежные женские руки, она бесшумно подошла и закрыла мне глаза. Это ты? Да. Прижал ее ладони к своему лицу. Сколько мы так просидели в темноте?

Повернулся. Свет из окна заботливо и мягко освещал ее лицо. Мама Лена улыбалась.

— Ну вот и все. Там в тебя одна гадость залетела, когда ты по комнате бродил. Считай, что песчинка в глаз попала, ты сходил к врачу, он промыл глаза. Давай, вставай, студент, все будет хорошо.

— А что это были за плавающие лица? А прозрачный на рельсах? А кто эти люди у дивана?

— Да никто.

На кухне нас встретила делегация, молча удивленно посмотрели и как в один голос спросили «так быстро?» В смысле, быстро? Мы же наверняка всю ночь с ней купались в этом розовом молоке. А нет, прошло минут десять. Как ты себя чувствуешь? Нормально.

Что она со мной сделала? Да непонятно. Но я реально пришел в себя, вернулся в ощущения, что были пару лет назад, до всех этих качек, панических атак. Как описать это состояние? Мы с Ласло недавно посмотрели фильм Трейнспотинг про английских наркоманов. Там есть такой момент, когда главный герой приезжает в Лондон, начинается музыка Айс ЭмСи, соу файнд зе филинг. Ну вот, так и со мной. Только я никуда не переехал, из Москвы уже некуда переезжать, просто провел десять минут в темноте с мамой Леной, но представить меня под эту музыку — самое то.

Мы сидели с отцом на кухне, я ему объяснял, что теперь реально все нормально, раньше я просто так это говорил, внутри все качалось и волны выносили на какую-то нездоровую чувствительность, а сейчас вспоминаю все это как жуткий сон. Он может ехать домой и не волноваться. Насчет покера у меня серьезные планы. Все так или иначе играют по своим шаблонам, и даже если ты идеально считываешь варианты, можешь влететь из-за предсказуемости. Надо в компьютере сделать мощную сетку, и по ней двигаться. Мы справимся.

Рассказал Ласло все в деталях. Только ему и можно все это рассказать. Ласло ответил, что это было ее зрение, мы как-то соединились и я видел события ее глазами. Мама Лена все время видит этих прозрачных людей, лица, повисшие глаза. Как так жить вообще и не рехнуться? Наверное, ко всему привыкаешь, к такому тоже. Думал пригласить ее посидеть где, но как-то стремно. Будем сидеть в кафе каком-нибудь, а около столика встанут все эти с вокзала, она на них цыкнет, они отвернутся, с такой бабой можно быть спокойным, никакой сука-гном не подлезет. С кем опаснее делать любовь: с ней или с той секси-медсестрой? Как жизнь вообще сводит с такими классными тетями? Они мне закрывают ладошками глаза, и так же нежно и заботливо.

А реально, есть ведь писатели с усладой раскладывающие каких женщин и как жарили. А я могу похвастаться другой вещью: какие дамы обо мне заботились.

14. Ночь

«В родном доме даже лечь и умереть не получится. Тут подлетела к нему птица и прощебетала, чтоб дождался ночи и посмотрел, что будет.»

Когда-нибудь это время будут разжевывать и смаковать, доставая из него самое яркое и провокационное. Для меня же все произошедшее — прикосновение той самой заботы и нежности. Ты плывешь в общем потоке чувств и действий, а тебя не наказывают за глупость и неопытность, а наоборот, подхватывают, где надо, укрывают, берегут. Ты лежишь, смотришь на крутящийся потолок, а рядом сидят и гладят тебя по голове, говорят, что все под контролем, если заберешься куда-то глубоко, найдем шамана, достанет, вернет обратно. Ты только живи.

Читая весь этот текст, вы вправе подумать, что я подкрасил персонажей, сделал их интереснее, чем они были в жизни. Думайте, что хотите. Кого-то — может быть. Но кого-то и сгладил, описал куда более блекло, чем следовало. Например, Картографа или Маму Лену. Картограф — один из самых странных из всех, кого довелось встретить. То, что он мне рассказал, я не могу здесь пересказать. Это какой-то бредский бред, не вмещающийся в сознание. Все эти свистящие голые люди на руинах, дождь из пуль и тому подобное… С Мамой Леной мы больше не свиделись, но я наслушался рассказов о ней. Через Эдуарда Петровича мы с Ласло познакомились со «своими людьми в Москве». Они и рассказали. Я даже возгордился, что могу раскладывать про тот вечер, нашу встречу и путешествие по розовому молоку. Удивительная тетя.

Что произошло в следующие два года? Я съездил к Вите в гости. Приехал, позвонил, а когда он спросил «кто?» ответил «доставка еды». Он явно не ожидал меня увидеть, тепло принял. Сказал ему, что услышал тяжелые новости и приехал поддержать. Конечно, он прогнал тогда. Да, в этом не было никаких сомнений. Осенью случился какой-то глобальный финансовый кризис, все засуетились. Одним вечером Мазай и Ласло пришли домой с сумкой, набитой долларами. Мазай хохотал, а Ласло как обычно смотрел в окно. Той осенью начался большой передел. К счастью, я остался не в этих темах.

Я ни разу не попал в больницу. Съездил туда пару раз поболтать с Эдуардом Петровичем, но не как пациент. Помог ему со спектаклями, поработал световиком, как раньше. Он расстроился, что мы не дочитали те сказки. То, что сожгли — наше личное дело, но стоило дочитать, там могло быть много интересного. Насчет тех трех сказок он согласился с Ласло, что это описание болезней. Он еще раз сказал, что алхимические ключи рассыпаны по жизни как полезные ископаемые, золото типа. Но их мало кто собирает. А если кто и собирает, то не всегда понимает, что с ними делать.