Дракон из сумрака

Я оглядела своих людей, напившихся до беспамятства и отключившихся в объятиях друг друга прямо на голой земле, выжженной кострами. Почувствовав близость дома, солдаты расслабились, и я не могла их винить: место было безопасное, боевые ведьмы возвели над лагерем дополнительную защиту — купольное заклятье, да и все давно нуждались в том, чтобы сбросить скопившееся напряжение.

Выспавшаяся и отдохнувшая, я была благосклонна к чужим мелким слабостям, но тут мой взгляд, рассеянно блуждавший от дерева к дереву, от палатки к палатке, внезапно наткнулся на обнаженную фигуру мужчины, посаженного на цепь.

Это был эльф. Один из вчерашних пленников. Его приковали к наколдованному столбу, врытому в землю.

Несчастный не замечал меня. Я стояла далеко, но драконье зрение позволяло разглядеть искалеченное тело воина даже с расстояния в несколько сотен метров.

О боги!

Крепкие бедра мужчины потемнели от синяков, оставленных грубыми пальцами. На его груди появились свежие раны — царапины от длинных женских ногтей, на шее — багровые метки засосов со следами зубов. Волосы, некогда сияющие, жемчужно-белые, стали грязными, спутались в колтуны: всю ночь их наматывали на кулак, заставляя эльфа болезненно запрокидывать голову.

Леденея от ужаса, я присмотрелась внимательнее. Ссадина на скуле, запекшаяся под носом кровь, треснувшие уголки губ, словно рот эльфа зачем-то пытались растянуть и едва не порвали.

Меня затошнило и едва не вывернуло наизнанку, когда взгляд скользнул ниже, по мышцам напряженного живота, по безволосому исцарапанному лобку, к съежившемуся багровому члену, мягкому, усталому, использованному за ночь десятки раз.

Ярость поднялась изнутри, наполнила меня до краев: Мерида соврала! Нарушила мою волю, наплевала на приказ! Позволила жадной, голодной до секса толпе выплеснуть похоть на пятерых беззащитных пленников. От вина и ощущения вседозволенности воины озверели. Чудо, что они не затрахали эльфов насмерть, что те сумели дожить до утра и еще как-то двигались.

В шоке я не могла отвести взгляда от эльфийского достоинства, от этого жалкого комка плоти, явно воспаленного и пульсирующего болью. Гордый воин больше не прикрывал пах, хотя вчера, по словам Мериды, отчаянно цеплялся за свои доспехи и рубаху, которые с него пытались сорвать. Обнажиться перед посторонними для эльфов — позор. Еще недавно несчастный остроухий солдат сражался за свою честь. Теперь сражаться было не за что. Его унизили самым мерзким способом из всех возможных. Растоптали.

Я сглотнула застрявший в горле колючий ком. Мошонка пленника, выжатая досуха, пугающе красная, болталась между ног тряпицей. Судя по оставшимся на коже следам, яйца эльфа перетягивали веревкой, чтобы член стоял часами и не падал. Неужели эти варвары, мои люди, так и не смогли влить в его рот любовное зелье и решили воспользоваться старым, проверенным способом?

С чувством гадливости я представила, как женщины из моего отряда — а почти все они были великаншами, с развитыми от тренировок плечами, грубыми руками-лопатами, с мужеподобными фигурами — по очереди седлают связанного, лежащего на земле воина. Как они опускаются на его насильно поднятый член и скачут на нем, уродливые гоблинши на прекрасном изящном эльфе.

И хорошо, если беспомощностью пленника воспользовались только женщины.

От мысли меня замутило.

«Это я виновата. Моя вина. Вчера я могла спасти хотя бы одного из этих бедняг. Хотя бы одного! Например, этого избитого, обесчещенного мужчину, которого, как собаку, приковали к столбу. Если бы я объявила эльфа своим трофеем и забрала к себе в шатер, как настаивала Мерида, его бы не изнасиловали. Но я… Я хотела одиночества, а потом, как последняя дура, доверилась той, кому доверять не следовало. Мерида. Тварь! Увижу — убью голыми руками».

Еще не решив, что собираюсь делать, я двинулась по краю поляны в сторону пленника. Того мучила сильная жажда: снова и снова он пытался добраться до глиняного черепка, в котором, видимо, осталось немного воды — возможно, ночью шел дождь.

Цепи натягивались, кандалы врезались в содранные до мяса запястья, ошейник — в горло, но пальцы несчастного лишь слегка задевали осколок разбитого кувшина. Будь цепь хотя бы на сантиметр длиннее, эльф смог бы напиться.

Неужели никто за ночь так и не дал пленникам ни еды, ни воды? Все долгие часы, пока я спала, их только насиловали и били?

Эльф захрипел. Очередная попытка дотянуться до вожделенного осколка с каплями жидкости на дне закончилась тем, что ошейник впился в горло слишком сильно. Придушенный эльф закашлялся, потом облизал потрескавшиеся губы — хотел их смочить, но те остались сухими: во рту не было ни капли слюны.

Бедняга собрался возобновить свои тщетные попытки напиться, но тут заметил меня. Его спина напряглась, рука дернулась, прикрыв промежность. Неужели он все еще был способен испытывать стыд? Даже после стольких часов насилия считал необходимым прятать от чужих взглядов свои интимные места?

Я остановилась напротив пленника.

Да это же тот самый эльф, на которого вчера так бурно отреагировали мои драконьи инстинкты! Эльф, едва не плюнувший мне в лицо в ответ на унизительную пощечину. И сейчас он явно решил, что я пришла воспользоваться его телом так, как это сделали другие.

Глава 3

Несколько секунд эльф смотрел на меня затравленно, не в силах сдержать ужаса. Наверное, вспоминал, какой кошмар ему пришлось пережить и всей душой противился его повторению. Голубая венка пульсировала на его виске. Кадык судорожно ходил под широкой полосой ошейника. Эльф плотнее прижал ладонь к паху в инстинктивном желании защитить от посягательств свои измученные, натруженные органы.

Однако усилием воли ему удалось взять эмоции под контроль. Этот воин не забыл, что такое гордость, даже пропустив через себя десятки чужих похотливых тел. Уже в следующую минуту он выпрямил спину, развел плечи и взглянул на меня совершенно по-другому — без страха, высокомерно, словно это не он сейчас сидел на цепи после группового изнасилования, голый и избитый. Цепи, звякнув, легли на землю у его ног. Эльф вздернул подбородок и спокойно встретил мой взгляд. Каким-то образом ему, грязному пленнику в ошейнике и кандалах, удавалось смотреть на меня, свою хозяйку, сверху вниз и не терять достоинства.

— Не знал, что Чудовище из Сумрака предпочитает доедать за своими солдатами.

Чудовище из Сумрака? Так Иданн Окайро называли в эльфийских землях?

Выплюнув эту оскорбительную колкость, пленник даже нашел в себе силы усмехнуться. Его окровавленные губы с треснувшими уголками искривились в презрительной гримасе.

«Вчера я могла взять его к себе в шатер. И этого ужаса с ним бы не случилось».

На грубость я промолчала, и эльф напрягся, не зная, чего ожидать. На некоторое время повисла тягостная тишина, затем нервы пленника сдали.

Он снова заговорил. Зло. Саркастично.

— Боюсь, ничем не смогу тебе помочь. По крайней мере, ближайшие несколько дней. Даже если ты вольешь в меня литр возбуждающего зелья или снова перевяжешь мою плоть веревкой. — С протяжным вздохом он убрал руку от паха, чтобы показать мне, во что превратилось его мужское достоинство. Этот жест явно дался ему с трудом. — Нравится?

Мне не нравилось. Глаза защипало от навернувшихся слез, но, разумеется, Иданн Окайро не могла позволить себе такой роскоши — заплакать.