Дракон восточного моря, кн. 3. Каменный Трон

И чтобы выяснить хотя бы то, что возможно, Бьярни назавтра же отправился в Коровью Лужайку. Дорога была не близкая, и приехал он только к вечеру.

Усадьба, насколько он мог видеть, подъезжая, не выглядела разрушенной или разграбленной. И челяди в ней толпилось не меньше, чем положено в доме знатного и богатого человека. Вот только вышел к нему, когда Бьярни велел позвать хозяина, не Халльгрим, а Эрлинг.

– Это ты виноват! – забыв поздороваться, сразу набросился он на гостя.

Гневно сжимая кулаки, он шагнул навстречу так решительно, что Бьярни не шутя приготовился к рукопашной, но Эрлинг благоразумно остановился в двух шагах. Видимо, нечто новое появилось в облике Бьярни – с отросшими длинными волосами, красиво одетого, с серебряными обручьями на запястьях и несколькими перстнями на пальцах, с пятью собственными хирдманами позади, прекрасно вооруженными и самоуверенными. Что-то новое появилось в его глазах, в выражении лица, в осанке – теперь это был воистину свободный, уверенный человек, чье уважение к себе не требовало подкрепления в мнении других.

– Это ты виноват, ты! – твердил Эрлинг, и гордый вид Бьярни только разжигал его негодование. – Из-за тебя все это случилось! Ты чем-то так насолил конунгу фьяллей, что он ради мести тебе увез мою сестру, которую считал твоей невестой! Мы пострадали из-за тебя!

– Так уж и быть, мы отдадим ее за тебя, только верни ее домой! – причитала фру Арнгуд, вышедшая из дома вслед за сыном. – Уж какой ни есть жених, только бы ее, мою ягодку, не держали в рабстве где-то за морем!

«Так уж и быть, отдадим!» Бьярни с трудом верил своим ушам. Какой ни есть жених! Они так ничего и не поняли! Это он-то, Бьярни, все еще кажется им плохеньким женишком, за которого, скрепя сердце, приходится отдавать дочь, и то потому только, что ее честь запятнана пребыванием в плену. Они даже не спрашивают, увенчалась ли успехом его поездка на запад через море. Он для них по-прежнему сын Сигмунда Пестрого от рабыни, недостойный породниться с семейством из Коровьей Лужайки! То ли горе от потери мужа и дочери затмило глаза фру Арнгуд, то ли она слишком привыкла считать себя лучше всех и достижения других не способна заметить?

– Меня не было дома, я ездил с товарами в Винденэс! – возмущенно продолжал Эрлинг. – Окажись я дома, уж я бы показал этому наглецу!

– Показал бы ты ему свою задницу, когда бежал бы от него без оглядки! – не выдержав, воскликнул Бьярни. – Так уж и быть, отдадим! – гневно передразнил он. – Да не нужна мне ваша Ингебьёрг! Я привез подтверждения моего родства с уладскими королями. Вы сами в этом сможете убедиться, когда послушаете рассказы моих людей и увидите мою добычу и подарки. У меня на острове Ивленн осталась жена, наследница королевской власти, и весь остров считает меня, ее мужа, своим королем! Да я даже не взглянул бы больше никогда в сторону вашей Ингебьёрг с ее тремя коровами, сотней локтей полотна и одной рабыней в приданое! Но в одном ты прав. Все это случилось из-за меня, и никогда бы Торвард конунг не заглянул на вашу навозную лужайку, если бы не я. Поэтому я поеду во Фьялленланд и постараюсь привезти Ингебьёрг домой. Какая бы ни была, она не должна по моей вине терпеть позор и горе. С этим решено. Теперь скажите, – он перевел дыхание и взял себя в руки, – какой еще ущерб вам принес этот набег, кроме похищения Ингебьёрг и убийства Халльгрима? Кто еще из домочадцев пострадал?

– Еще Свейна Селедку убили, и Горма, Торирова сына, да Халлю так поранили ногу, что он теперь навсегда хромым останется. – Фру Арнгуд промокнула глаза краем покрывала. – Да еще одну девушку увезли, Раннвейг.

– Что?

Вспомнив о Раннвейг, Бьярни огляделся. Да, ее не было среди женщин, толпившихся вокруг, но он все смотрел, будто надеялся все-таки найти знакомое лицо. Только сейчас он понял, что из всех обитателей Коровьей Лужайки только ее, Раннвейг, побочную дочь Халльгрима, он по-настоящему хотел здесь повидать. Ведь это она, единственная из всех, не встретила с презрением и надменностью его сватовство, она хорошо отнеслась к нему такому, каким он был тогда, она вдохнула в него веру в успех – да она-то и подсказала ему мысль поехать на Зеленые острова за доказательствами своего происхождения. И ее… увезли?

– Но почему ее тоже? – спросил Бьярни. О Раннвейг он Торварду конунгу не говорил ни слова!

– Дуреха сама напросилась. – Фру Арнгуд всхлипнула напоследок, уже почти успокоившись.

– Как это – сама?

– Ну, когда Торвард конунг объявил, что увозит Ингебьёрг, она, Раннвейг, сказала, что поедет с ней, чтобы разделить судьбу своей сестры. А он сказал: поехали, на корабле места много. Хорошо, хоть будет кому за ней присмотреть, моей ягодкой, хоть будет кому за ней ухаживать. Зря, что ли, мы столько лет ее кормили, за свою держали, одевали как свободную. Сколько раз и я, и Ингебьёрг ей рубахи отдавали почти неношеные, хенгерок ей справили из такой уж хорошей шерсти, только вот неровно покрасилась. А так совсем хороший получился хенгерок, хоть сама надевай.

Похоже, фру Арнгуд видела нечто естественное в том, что девушка-рабыня добровольно пошла в плен за своей госпожой, чтобы и там ей прислуживать. Но Бьярни не знал, как расценить этот поступок. Что это – привычка рабыни тупо следовать везде за своей госпожой или решимость самоотверженного любящего сердца? Раннвейг, кажется, была привязана к своей знатной сестре, хорошо о ней отзывалась, старалась в разговоре с Бьярни оправдать ее надменность и разборчивость.

Да и не была она в то время рабыней! Ведь Халльгрим уже тогда погиб, а после смерти человека, имеющего детей от рабыни, эта рабыня вместе с детьми получает свободу. Такой закон есть даже у фьяллей – Торвард конунг ведь упоминал, что именно так когда-то получила свободу его мать, рожденная рабыней от хёвдинга. Ибо не годится, чтобы кто-нибудь, кроме самого отца, владел кровными родичами. Бьярни этот закон хорошо знал: ведь не так давно закон о правах «детей рабыни» и к нему самому имел непосредственное отношение. И Раннвейг, неглупая и сообразительная девушка, наверняка тоже его знала. Не вспомнила в суете и потрясении набега, что смерть отца-господина делает ее свободной и никуда идти за его законной дочерью она уже не обязана? Или она не придала значения перемене своего положения?

Да и не так уж велика эта перемена, строго говоря. Ведь наследства либо приданого таким детям все равно не положено, и Раннвейг предстояло точно так же жить в доме и выполнять все ту же работу. Ее только уже нельзя будет продать или как-то еще ею распорядиться против ее воли, но идти ей больше некуда.

Но и к фьяллям ее никто не посылал. Она решилась на это сама, чтобы быть с сестрой. И Бьярни ощутил настоятельное желание отправиться в путь как можно быстрее. Если не Ингебьёрг, то Раннвейг уж точно заслуживает того, чтобы поскорее вернуться домой!

До осенних пиров оставалось еще около двух месяцев, но Бьярни, не зная, какие еще сложности его ждут, не хотел задерживаться. «Синего Змея» снова готовили к походу, и теперь находилось еще больше желающих сопровождать сына Сигмунда: во всей округе Бьярни стал настоящим героем, каждый день в усадьбе толпились гости, жаждущие поглазеть на него самого и на привезенные подарки. И когда прошел слух, что он снова уходит в море, Бьярни стали прямо-таки осаждать желающие поучаствовать в его будущих подвигах. И даже известие о том, что идти предстоит не куда-нибудь, а во Фьялленланд, в самое логово грозного конунга фьяллей, мало кого испугало. Люди настолько верили в доблесть и удачу Бьярни, что, казалось, пошли бы за ним хоть в подземелья Хель.

Сам Бьярни, не показывая вида, был вовсе не так уверен в своей непобедимости. Другое дело, он просто не мог поверить, что Торвард конунг затеял все это с целью его погубить. «Элит просила, чтобы я тебя не убивал…» Или просьба Элит сдерживала Торварда там, на Зеленых островах, а здесь ведь ее нет. Но зачем ему это надо? Ведь это не Бьярни убил двоих его братьев. Он вообще ничего плохого ему не сделал. Главным чувством Бьярни перед этой поездкой была не столько тревога, сколько недоумение. Тревожился он только за девушек. Как знать, что с ними сталось в плену, среди фьяллей, имевших славу диковатого племени, соблюдающего множество старинных обычаев.

За проливом Двух Огней «Синий Змей» тронулся на север вдоль побережья Квиттинга. Дней через десять, миновав землю раудов, он вступил в пределы Фьялленланда. Границей служил Трехрогий фьорд, в котором стояла большая усадьба местного ход-трединга: на нем лежала обязанность охранять границы страны от нападений с юга. И Бьярни немедленно назвал свое имя: будь что будет.

– А, да, я знаю! – ход-трединг, высокий и худощавый мужчина по имени Лейдольв, а по прозвищу Уладский Беглец, даже обрадовался. – Конунг о тебе говорил. Он ждет тебя, и я рад, что ты не заставил ждать себя долго.

Чего конунгу нужно, Лейдольв ярл или не знал, или предпочел смолчать. Но в молодости он несколько лет прожил на Зеленых островах, где отбился от дружины своего вождя и попал в плен к ригу Брикрену, и они с Бьярни с удовольствием скоротали вечер за разговорами, которые было любопытно послушать и всем тамошним домочадцам. А наутро Бьярни отправился дальше.

Многочисленные местные рыбаки указывали путь, и до Аскефьорда он добрался без приключений. С Дозорного мыса взвился белый столб дыма – его заметили, но один корабль с дружиной человек в тридцать-сорок здесь не посчитали угрозой. С берега закричали, спрашивая, кто и к кому, Бьярни назвал себя, и к нему приблизился кормчий на лодке, чтобы провести мимо подводных камней.