Драконова Академия. Книга 4

О нет, не в открытую, в открытую брат размажет его даже несмотря на всю его силу, сноровку и ловкость. Ей нужно, чтобы он захотел его убить так же отчаянно, как хочет она. Чтобы бросил на это все свои ресурсы, возможные или невозможные. Все свои таланты, весь свой дар и умение быть незаметным, выжидать и наносить роковой удар.

Для этого ей нужно было носить пеньюар и молчать. По крайней мере, пока.

Не давать никаких намеков и окатывать тем самым презрением, от которого его челюсти сжимались еще сильнее, чем от нереализованного желания. В таких играх, Тэйрен это точно знала, ни у одного мужчины не будет против нее ни малейшего шанса. Пусть даже Хааргрен достойный противник. Пусть даже это займет столько времени, сколько займет. Сколько бы ни заняло.

А когда Мертвые земли избавятся от двойной нечисти, Тэйрен вернет себе то, что принадлежит ей по праву. Трон.

И своего сына.

В насмешку надо всем она выбрала копию платья, в котором была в Серебряном зале в день, когда брат посмел прилюдно ее унизить. То самое платье, которое тленом расползлось на ней перед сексом на глазах у всех без ее на то желания, она попросила воссоздать по ее описанию. И сейчас, когда девушка, опустив глаза, помогала ей облачаться, она не без удовольствия наблюдала за собой в зеркале.

Квадратный черный вырез подчеркнул небольшую, но упругую грудь, серебряная кайма словно плотнее врезалась в нежную кожу, еще больше усиливая желание к ней прикоснуться. Искры на юбке, напоминавшей полотно ночного неба в Мертвых землях, и такие же искры на свободных рукавах, тонкий серебряный пояс.

Служанка не удивилась, что под платье Тэйрен не надела ровным счетом ничего. Это в Даррании горничные могли упасть от такого в обморок, здесь же это было в порядке вещей. Поручиться Тэйрен не могла, но возможно, у девчонки и у самой не было никакого белья и нижней одежды. Так гораздо удобнее задирать юбку в темном коридоре, если уж захотелось.

Мысль о том, что Хааргрен трахает ее, почему-то вызвала саркастичный смешок, который Тэйрен подавила. Разумеется, он трахает ее и любое существо, которое ходит на двух ногах. А может быть, и не только на двух, возможно, ему такое даже ближе. С его-то прошлым и его внешностью.

Откинув за спину густые длинные волосы, сияющим водопадом устремившиеся вниз до талии, Тэйрен потребовала от девушки принести украшения. До этого дня ей не дозволялось выходить из комнаты, но сестра Верховного эрда не пойдет по коридорам, наполовину раздетая. Украшения — неотъемлемый атрибут ее образа.

Девушка выскользнула за дверь, а вернулась с коробкой, в которой нашлось колье, браслет и серьги. Вот странно, потому что Тэйрен рассчитывала в очередной раз позлить Хааргрена — ну откуда в его замке драгоценности, кому ему их дарить? Но даже так тоже сойдет. Потому что к платью они сели идеально, камни прозрачными крупными слезами легли на жемчужно-белую кожу. Свысока улыбнувшись своему отражению, Тэйрен легко провела кончиками пальцев по губам и приказала служанке:

— Веди.

Все замки темных обычно отличает одна черта: это культ себя любимых. Если галереи светлых аристократов увешаны портретами семьи вплоть до десятого поколения, то темные предпочитают выставлять на всеобщее обозрение исключительно свои достижения и интересы. Будь то голова поверженной твари из Дикого леса или любимая картина с оргией, зачастую с участием владельца замка. Адергайн любил украшать стены замка гербовыми гобеленами и картинами сотворения Эрда, иллюстрациям пыток и казней находилось место в его подземельях, все портреты отца он уничтожил сразу же после того, как пришел к власти. Что, как ни посмотри, было закономерно. Странно было бы оставлять память о том, от кого собственноручно избавился.

Интересно, если бы Валентайн принял всю темную мощь, всю свою суть, он бы сумел повторить этот опыт? Тэйрен задумалась об этом на ходу, потому что никогда нельзя ставить только на кого-то одного. Хааргрен, как вариант, конечно хорош, но если ему не повезет, то должен быть запасной путь.

Хм. Хм. Хм-м-м-м… Если Сезар потерял контроль из-за обычной девчонки, человека, будучи наполовину светлым, то каким может стать Валентайн, или, как его именовал братец, Рэнгхорн, если он лишится своей Лены?

Задумавшись об этом, Тэйрен сама не заметила, как оказалась у дверей столовой. Молчаливые слуги в черных ливреях — опять люди! — распахнули перед ней тяжелые створки раньше, чем она успела оглядеться. Хотя уловила краем глаза такие же голые стены, пустоту, как и в коридоре, по которому шла из своей темницы. Замок Хааргрена был безлик настолько, насколько это возможно. Никаких портретов, никаких отрубленных конечностей или чего бы то ни было еще.

А вот в столовой, занавешенной непривычно яркими для темных портьерами насыщенно-красного цвета, обнаружилось кое-что интересное. И это были не плачущие восковыми слезами свечи и даже не заставленный блюдами стол. Это были цветы. Бархатные аминарены.

Их обманчиво-шелковистые лепестки покрывали крохотные капельки ядовитой росы, черная бахрома вокруг полыхающим алым лепестков так и манила прикоснуться, дотронуться. Рядом с аминаренами стояла колба, просторная, высокая и прозрачная, под которой бились алокрылые мотыльки. Три штуки, каждый размером с ладонь. Бьяниглы.

Единственные, чей яд смертелен даже для темного. Увы, только если бьянигл жив и ужалит сам.

— Нравится? — поинтересовался Хааргрен, выступая из-за ее спины. Оказывается, он был рядом с дверью, когда она вошла.

— Нет, — коротко отозвалась Тэйрен, оборачиваясь и становясь с ним лицом к лицу.

Привыкнуть к его внешности было довольно просто, но она не стремилась показывать, что привыкла. Напротив, изображать отвращение каждый раз было гораздо интереснее. И видеть ярость на его лице. Вот как сейчас.

— Странно, — так мог бы разговаривать камень, — мне казалось, эти цветы и насекомые — истинное отражение твоей сути. Ядовитая и красивая.

— Ты переобщался с людьми, Хааргрен, — надменно произнесла она. — Поэтому говоришь и действуешь метафорами.

— Насколько мне известно, это ты жила среди светлых. И даже сбежала, чтобы защитить сына, который давно о тебе забыл.

Тэйрен встретила его слова с милой улыбкой, хотя желание схватить со стола вилку и воткнуть ему в глаз — для завершения образа получудовища даже в мире темных, было. Она не стала отрицать его в себе, но подумала, что вилка в глаз совершенно не вяжется с ее планами в отношении этого мужчины. Пока он считает ее этим бьяниглом, запертым под колпаком, ядовитым и опасным, но все же не способным ужалить из-за стекла — это одно. Если он поймет, на что она на самом деле способна — это уже совсем другое.

— Как хорошо ты изучил мою историю, Хааргрен, — понизив голос до интимных глубин, произнесла она. — Что ты еще знаешь? Мы можем обсудить это за ужином, или предпочитаешь стоять здесь?

Со дня их яростного совокупления в замке брата Тэйрен ни разу его не касалась, но сейчас дотронулась до плеча. Каменного, и оно стало еще более каменным, когда ее пальцы скользнули чуть ниже. На ключицы. Подушечками она почувствовала границу, где заканчивается чешуя, но Хааргрен перехватил ее руку за миг до того, как Тэйрен добралась бы до незащищенной кожи.