Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG)
Шрифт:
– Спаси меня!
Киркларели
3 шаввала 1088 года хиджры
29 ноября 1677 года от Рождества Христова
Дорота, морща лоб, глядела на горящую мечеть. Клубы густого дыма валили через широко распахнутые ворота, языки огня выскальзывали изнутри и ползали по стенам. К пожару с безразличием присматривались польские драгуны, стоявшие лагерем на ближайшей площади. Местные турки метались туда-сюда с ведами воды, женщины в хеджабах завывали от отчаяния и страха, кое-кто из них угрожали полякам кулаками и выкрикивали в их адрес ругательства. Мало хватало, чтобы кто-то из военных
Аль-хакиме все это ужасно не нравилось, она чувствовала, что такое положение способно закончиться кровопролитием и срывом хрупкого перемирия. Женщина повернулась и направилась к дому, исполняющему функцию лазарета. Местный госпиталь принял привезенных на телегах раненных и больных, которых расположили в соответствии с ее рекомендациями. Вход охраняла парочка аркебузиров, грозно поглядывающих на всех турок, не исключая и аль-хакиму. Один из них, увидав женщину, сплюнул на землю. Дорота не реагировала, хотя еще недавно, не раздумывая, вмазала бы грубияну по роже. Она понимала, что в последнее время ненависть к басурманам среди польских военных только возросла. И это не обещало ничего доброго – сложно ожидать от армии, чтобы она со всей ангажированностью сражалась за спасение враждебной империи. Словом, вещи творились беспокоящие.
Она нашла Семена Блонского, который, вместо того, чтобы лежать и отдыхать, пялился в окно на пожар мечети. Дорота дала ему выпить буру и попросила сесть, чтобы дать ей возможность сменить повязку, а точнее – смазать раны успокоительной мазью. Дело в том, что из своего похода рыцарь вернулся с поломанными ребрами и весьма беспокойные новости. Хотя он еще и не обрел всех способностей, но рвался в бой. Он пытался уговорить Талаза и гетмана Яблоновского, чтобы те послали его с разведывательной миссией в Стамбул, но те сообщили ему, что такой необходимости нет.
– Что-то тут не играет, - заявил гусар, когда Дорота смазывала его синяки мазью. – Все эти пожары мечетей, взрывающиеся дворцы и гибнущие турецкие сановники. Все выглядит так, будто бы мы не приходили с помощью, а просто напади на империю. Но Яблоновский клянется, будто бы он запретил нападать на турок, точно так же, как и остальные гетманы.
– Может быть, солдаты сами перехватили инициативу и творят это за спинами офицеров? – буркнула Дорота. – Мстят за то, что турки творят с захваченными духовными лицами…
– Вот тут я бы особо не стал удивляться, - гневно заметил Блонский. – У меня и самого возникает охота рубить басурман, как только об этом подумаю.
В течение последних десяти дней марширующая польская армия неоднократно сталкивалась с примерами варварства и жестокости, нацеленными в христиан. То разведывательный отряд обнаруживает дерево, на ветвях которого было повешено десятка полтора молдавских православных монахов из ближайшего монастыря, то кто-то подбросил в лагерь тело священника с вырванным мужским достоинством и выжженным на лбу крестом. Находил и жестоко изнасилованных, а потом еще и задушенных монашек, которые, похоже, попали в турецкий ясырь, но вершиной всего было распятие на поставленных вдоль дороги крестах недавно похищенных из Подолии христианских детей. Помимо того солдаты находили ограбленные из церквей и брошенные то тут, то там оскверненные дароносицы, поломанные кресты, разорванные Библии и измазанные нечистотами церковные изображения и иконы.
– Это в голове не умещается, - вздохнула Дорота. – Вот зачем кому-то делать подобны вещи? Совершенно, как будто бы этот кто-то желает рассорить два народа, враждебно настроить один к другому. Еще немного, и польские рыцари откажутся сражаться ради защиты Стамбула, или жк турки нападут на них, чтобы защитить мечети и свои города.
– Литовский гетман Пац? Думаешь, он мог бы пойти на такое? – Семен беспокойно пошевелился. – Он страстно желает поражения Собеского, но вот способен
ли он на убийства священников, осквернять священные и церковные вещи? Обрек бы он свою бессмертную душу на вечное осуждение только лишь затем, чтобы свернуть все на врага? Мне кажется, он не так уже пропитан ненавистью. Он ведь, скорее, старается пробиться наверх из низов, но никак не безумец.Дорота только покачала головой.
– Все это делает тот, кому наплевать на бессмертную душу, тот, кто не боится Бога – ни христианского, ни мусульманского. Хитроумный сукин сын, готовый к любой жестокости и подлости. Некто, до конца испорченный, лишенный совести и безразличный к несчастьям других… Кто-то чужой.
– Но не настолько, чтобы не знать, как настроить против себя две армии, - прибавил Семен. – Думаешь, это кто-то из одержимых? Кто-нибудь такой, как Талаз?
– Во всяком случае, кто-то очень на него похожий. – Дорота отложила мазь и вытерла руки куском ткани, которым должна была обвязать торс рыцаря. Женщина подошла к окну. – Вот уже десять дней на небе видны летающие машины, которые не нападают, но все время остаются в видимости. Это они тщательно следят за нами. Что-то мне кажется, что всеми ними командует одержимый, образованный из соединения человека с чужим.
– Турок, который захватил Йитку. – Семен тоже поднялся и подошел к окну. – Вот только никак не припомню, где я его мог видеть! Явно какой-то офицер, то ли янычар, то ли спахи. Не знаю, память подводит…
– Это неважно. – Дорота махнула рукой, а потом стала быстро паковать свою врачебную сумку. – Мне нужно как можно скорее сообщить об этом Талазу. Еще сегодня его, вместе с гетманом Яблоновским, должен принять Шейтан Ибрагим Паша, сераскир турецкой армии. Он должен знать, что происходит, поскольку они обязаны оговорить условия встречи Яна Собеского с Мехмедом IV. И существует угроза, что встреча монархов может и не состояться, ну а турки попросту скажут полякам выметаться или нападут на них. Нужно сообщить Ибрагиму, что все это вражеская хитрость! Я обязана с ним встретиться, он мне приятель!
– Но как ты докажешь туркам, что это не польская армия палит мечети? – взволнованно заявил Семен. – Погоди, знаю! Я иду с тобой!
Рыцарь бросился к своей одежде и лежащему в сундуке гусарскому снаряжению. Он начал быстро одеваться, шипя от боли при резких движениях. Дорота не пыталась его остановить, видя, что Блонский настроен решительно.
– И как же это сделать? Что мил'с'дарь придуимал? – только и спросила она.
– С врагом, использующим хитрости, необходимо драться его же оружием. Побеждай огонь огнем!
Пинаргисар
5 шаввала 1088 года хиджры
1 декабря 1677 года от Рождества Христова
Абдул Ага, дрожа от холода, сидел в кустах. Моросящий с самого утра дождь полностью промочил его, но не это было самым паршивым. Спрятанные в чащобе ракеты тоже могли подмокнуть, а вот это поставило бы всю операцию под угрозу срыва. Правда, он приказал янычарам обмотать оружие пропитанной маслом тканью, но никто не мог сказать, как долго удержит та влагу. Сами они прятались уже с добрых четыре часа, следя за дорогой в город и расположенной неподалеку мечетью. Они ожидали поляков, а те, как на злость, не спешили вступать в Пинаргисар.
Суповар сплюнул черной слюной. С самого рассвета он жевал гашиш, как советовала аль-хакима. Дело в том, что со вчерашнего дня Дорота Фаляк присоединилась к турецким вооруженным силам, а точнее – к свите сераскира Ибрагима. Это она запланировала засаду в договоренности с поручиком гусар, она же приказала янычарам жевать наркотик, сколько влезет. Пехотинцы все время с самого утра хихикали, пялились отсутствующим взглядом в небо или спали. Но на Абдула это чертово зелье никак не действовало. Быть может, из-за того, что он напился драконьей крови, так что на него ничего не действовало – ни вино, ни даже опиум. Так что с легким разочарованием он понял, что уже до конца жизни останется трезвым.