Драконы никогда не спят (сборник)
Шрифт:
И дальше, после ряда автографов, данных для пристрелки руки:
– Завидя … пробудился (возбудился? встрепенулся?!) дракон
В плену похотливой надежды,
А дева уж рядом: отвесив поклон,
Снимает … одежды.
Ах, дивный змей!Силач дракон!Как много думНаводит он!Тюха с негодованием отшвырнул мерзкий пасквиль. Пошляк, бездарь! Бесстыжая харя! И это – лучший (он же единственный) менестрель
Ага, как же!
А дракошка —Стук в окошко!Где моя ………… крошка?!Второй листок отправился вслед за первым. Неужели и третий…
Высоко дракон летает,За … принцесс хватает!..Красный как рак от праведного гнева, Тюха вылетел прочь из залы.
За дверями было тихо. Пару раз Тюхе чудилось, что из покоев принцессы доносятся тихие всхлипы. Он замирал, напрягая слух, но – безрезультатно. В любом случае, услуги пажа Марии-Анне сейчас не требовались. И неизвестно, когда потребуются. Вышагивая по коридору взад-вперед, словно караульный, Тюха пытался сочинить альтернативную балладу о подвиге девы. Настоящую. Дабы посрамить негодяя Агафона. Пусть все услышат, проникнутся и устыдятся.
Хамье.
Получалось плохо. Дальше язвительных строк «Один дракон любил героев на первое и на второе!» дело не шло. Вдобавок в голове назойливо вертелся похабный рефрен Красавеца:
Ах, дивный змей!Силач дракон!Как много думНаводит он!– норовя влезть свиным рылом в калашный ряд баллады. Тюха рад был бы вырвать себе ноги, когда те под гнусный припев сами сбивались на плясовую. Но сдерживался. Мужчина он, в конце концов, или нет?! За этими бесплодными терзаниями пажа и застала смазливая чернавка Брюнгильда, для друзей – Брюшка. Она как раз несла поднос с молоком и гренками в покои Марии-Анны.
– Ты у нее была? Как она?!
Поработать языком Брюшка умела и любила. Особенно если нашелся благодарный слушатель.
– Ой, беда! Ой, горечко! Худо бедняжке, не ест и не пьет! – Влажные, коровьи глаза чернавки набухли обильной слезой. – Святым духом сыта! Шутка ли сказать: дракон! Большой, с хвостом….
На краткий миг взор Брюшки отразил легкую мечтательность с оттенком искреннего сожаления. Надо было самой отправляться спасать королевство! Прозевала, дурища?! Но кто же мог знать…
– А она… Ее Высочество что-нибудь рассказывала?
– Ясное дело, рассказывала! Ихним Величествам, по-родственному А я случайно за портьеркой чулки штопала, ну и, значит…
– Ну?!
– Очаровала она, солнышко наше, змия зеленого. Влюбился он в нее по уши. Проворковали они, голубки, двое суток. А там он раскаялся и улетел. А ей колечко на память подарил. Колечко златое: чудо-юдо себя за хвост лобызает. Глазки томные, из рубинчиков. Я сама кольцо видала! На пальце у ласточки нашей. Вроде как обручальный подарок.
– Обручальный?! Так он же улетел!
– Улетел, но обещал вернуться! Понятное дело… Утомил он, злыдень, нашу деточку! Кровь-то голубая, кость
сахарная, не наша сестра-чернавка! Мне вот, скажу честно, хоть полк солдат на постой ставь…Возмущенный Тюха уже набрал в грудь воздуха, чтобы громогласно осудить сей вздор, но тут на сцене объявилось новое действующее лицо. Прыщавое, значит, лицо. И наглое. Принадлежало оно Санчо Подриде, оруженосцу доблестного сэра Мельхиора, и был Санчо лишь чуть-чуть старше Тюхи, засидевшегося в пажах лишних два года. Однако ввиду своего более высокого статуса нос задирал до небес. А Тюха сгорал от зависти. Посудите сами: станешь тут рыцарем, если на пажах экономить!
– Привет, Брю! – развязно бросил Санчо, ущипнув чернавку за окорок.
В другой руке оруженосец тащил настоящий окорок, копченый и свиной. Ибо сэру Мельхиору, пострадавшему в битве с драконом, высочайшим указом выделили посильное вспомоществование от казны.
– Здорово, Тюха! О чем шепчетесь? Эх, зря мой господин сам на дракулу поехал! Вдвоем бы мы гада не в колечко – в узел завязали! А так ходить нашей инфанточке до старости в девках. – Парень хохотнул ломающимся баском. – Кто ее из-под дракулы возьмет?!
Тюха рванулся вперед.
– Подлец! Я вызываю тебя!
В ответ на пощечину Санчо взмахнул тяжеленным окороком.
Сидя на полу, Тюха нашарил рукоять своей пажеской шпажки. И быть бы кровопролитию, не начни Брюшка визжать. Прибежал Гервасий с Муми Троллем, и «дуэлянтов» растащили. Мрачно пообещав надрать сопляку уши, Санчо утопал прочь, а Тюха ушел предаваться вселенской скорби, сокрушаться о порушенной справедливости, лелеять несбыточные планы ее восстановления и сладко вздыхать по обожаемой Марии-Анне, заодно пытаясь закончить балладу.
Ворота замка вымазали дегтем. Наверное, случайно. Вчера благодарные вражинцы доставляли оброк, кто-то качнул бочку, хлынуло через край… Нет. Тюха не верил в случайности. Задыхаясь от слез, он скреб опозоренные ворота стамеской, и ему казалось: весь мир хохочет над глупым пажом.
Потом Гервасий принес рубанок.
К обеду прискакал гонец. Хорошо одетый северянин, по виду – скорее студент университета, чем солдат. Очень похожий на свою лошадь. Отдал королю письмо, запечатанное красным сургучом, и откланялся. Вскоре весь замок судачил, что принц Датский, с кем Мария-Анна была считай что помолвлена от рождения, расторг помолвку. По причине форс-мажора, в одностороннем порядке.
Служанки шушукались:
– Ступай, мол, в монастырь! Так прямо и написал, изменщик!
– Вот-вот! Есть, пишет, многое на небе и на башнях, чего нам и даром не надо!
– Пузырем земли дразнился!
– А дальше? – А дальше – тишина!
Тюха ожидал, что король объявит войну негодяю, но не дождался.
Петух возле погреба топтал молоденькую курочку. Прачка Дульсинея вслух окрестила петуха Драконом, подмигнула служанкам, и девки принялись хохотать. Очень хотелось поднять руку на женщин, хотя это и не по-рыцарски. А на петуха – так и вовсе мальчишество.
К вечеру во дворе собралось много посторонних. Якобы по приказу Ее Величества, королевы-матери Терезы. Две повивальные бабки из Малой Катахрезы, повитуха из Вражин, знающая ведьма-порченница Меланфия, проезжий лекарь с патентом от самого Метацельса. Лекарь был странный: жирный, безусый, безбородый. Говорил тоненьким, как свирель, голосом. Тюха таких лекарей сроду не видел. Еще около собравшихся терся колдун Фитюк. Но делал это как-то безрадостно, уныло, с обреченностью во взоре: словно бродяга возле свадебного стола. Зная заранее – потянись за хлебцем, а тебя по рукам, за ушко и на солнышко.