Драконья тень

По крайней мере, без магического кристалла Изулт до Роклис мог добраться гонец.

Дженни сделала глубокий вздох, и ее вены наполнил неторопливый огонь энергии. Она знала, что это обманчивый блеск, и потом ей придется заплатить за это, но это потом. – Госпожа…! – вопили настойчивые, отчаянные голоса снаружи. Ее сознание, измененное магией, воспринимало их словно с огромного расстояния. Спокойно, словно она, подобно дракону, невесомо парила в воздухе.

Она соткала вокруг себя последнюю золотую сеть защиты и равновесия, шаль из света. Растягивая магию, ощущая, где контрзаклинания другой женщины защищали тех, кто взбирался по лестницам, оружие и солдат. Они занимались этой игрой неделями, отпихивая и царапая друг друга, словно животные в тесном загоне. Контрзаклинания помечали упряжь лошадей, оси, спусковые крючки, канаты катапульт.

Это было труднее и намного сложнее, чем обычная военная магия; это был тот случай, когда маг меньшей силы, но больших знаний, мог одолеть сильнейшего, но менее искусного противника. Все эти годы зная о собственной слабости, Дженни изучила всю доступную магию, зная, что даже простейшие контрзаклинания могли расстроить лучшее, что она может предложить. Она в изнеможении возвращалась к ним, вызывая в магическом кристалле картины сражения и размещая заклинания огня, дыма или временной слепоты в воздухе, там, где их пересекут при стремительной атаке солдаты Балгодоруса, а не на людях, лошадях или инструментах, которыми они пользовались. Но даже ее призыв к силе не слишком много дал измученному телу и утомленному разуму. Хотя в сердце кристалла она увидела, как один из бандитов отпрыгнул назад со стены, когда штурмовая лестница вспыхнула в его руках; увидела, как другой отошел, вопя и полоща ладони в окровавленной, забитой осколками луже рва.

Она не ощутила триумфа. Бедные глупые ребята, подумала она, жалея даже их вожака. Жить так, как жили они, окруженные жестокостью и грубостью, казалось ей чуть ли не наказанием, достаточным для тех, кем они были. Многим из них пришлось умереть, ибо они не согласились бы со своей слабостью; это было все, что они понимали. Но сердце ее ныло при мысли о тех детях, которыми они были когда-то.

Вскоре к дверям ее комнаты пришел Пелланор. Он был ранен в голову, кровь пачкала доспехи, но он остановился, осматриваясь в молчании, и собрался молча выйти. Дженни подняла голову от магического кристалла. – Нет.

– Ее рот и лицо онемели, словно речь сквозь густой туман магических заклинаний и сосредоточенности требовала огромных усилий. Она подняла руку.

Седые брови барона сошлись над переносицей. – С вами все в порядке? Что-нибудь принести?

Она покачала головой.

– Они отходят, – сказал он. – Они разбиты на южной стене. Я думал, вы вымотаны, вам нужен отдых…

– Был нужен, – хрипло сказала Дженни. – Нужен. Не сейчас. – Она встала на ноги. – Мне нужно выйти. Наружу.

– Сейчас? За стены?

Она кивнула, безразличная к вспышке недоверия и тревоги в его голосе. Или он подумал, что после всего она сбежит? – Изулт, – сказала она, надеясь, что это объяснит все, и осознав, что даже не приблизилась к этому. Если нападающие отошли еще до того, как она обновила защиту, то пройдет немного времени и Балгодорус вернется, чтобы утащить любовницу; пройдет немного времени и начнется охота. Она должна добраться до Изулт и обновить охранные символы раньше.

Но она не могла этого сказать, ничего не могла сказать. Только покачала головой и с огромным усилием пробормотала – Я вернусь.

Если Балгодорус только заподозрит, что Изулт нашла убежище в поместье или перебежала, чтобы предать его, он усилит нападения и никогда не откажется от мести. Она едва слышала доводы и вопросы Пелланора ей вслед , направляясь наружу. Только раз или два покачала головой, и повторила: – Я должна уйти. Я вернусь.

У южной стены толпились люди. Осадные лестницы горели в иле разрушенного рва. Взад и вперед летели стрелы, но уже не так близко, как раньше; под защитой частокола пронесся один из детей из поместья, выдергивая застрявшие вражеские стрелы, чтобы использовать завтра. Некоторые из этих орудий переходили туда-сюда по шесть-семь раз. Их оперение помечали заклинания и Дженни, и Изулт. Несмотря на утомление, Дженни не сдержала улыбки. Джона бы это позабавило.

– Они отходят. – Пелланор взглянул через внутренний двор на женщину, которая сигналила на противоположной стороне. – Старый Гронд Огнебородый наконец решил даровать нам победу. Вы можете сказать, куда идете?

– Потом. – Дженни закрыла глаза, взывая мысленно к роще деревьев прямо напротив самой северной смотровой башни и призвала к ней слепящую вспышку цветного света, такую резкую, что сияние проникло под веки даже отсюда. Она слышала вопли грабителей – хотя и она, и Изулт использовали такие ложные атаки неделями – и открыв глаза, увидела, что они бегут в этом направлении.

– Пора!

Пелланор бросил канат. Дженни перегнулась над заостренными кольями, натянула вокруг себя клочья маскирующих заклинаний, и быстро спустилась. Кто-то закричал, и рядом с ее плечом о камень стены разбилась стрела. Надеяться на то, что эти заклинания защитили ее – в ее-то изможденном состояние – было бы слишком. Вместо того, чтобы их усилить – а они бы в любом случае не сработали, пока она была еще у них на виду – она вызвала более простую иллюзию – что она – это старик, которому на рынке рабов грош цена и который бежит, спасая свою жизнь.

Кто-то завопил: – Не дайте ему удрать! – и в землю (далеко от их мишени) воткнулась пара стрел. Дженни плотнее схватила алебарду и стремглав бросилась в леса.

Нимр, голубой как море, с лиловой короной…

И каким – то образом стиль этой мелодии, не слишком быстрой, легкой, но величавой, говорил об облике дракона, что кружил на виду у Джона у голой унылой вершины скалы, рядом с которой шестьюдесятью футами ниже завис в воздухе Молочай. Не такой темный, как сапфиры, но и еще не цвета моря – во всяком случае, не этих северных морей – скорее он был цвета лобелии или самой сердцевины синих ирисов. Но корона была лиловой. Длинные изогнутые рога, что росли из похожей на клумбу гривы, были в бело-пурпурную полоску; в более коротком и нежном мехе, что мерцал тысячами оттенков аметиста и сливы, крыльями развевались ленты чешуи. Длинные усы изгибались и покачивались шипастым волнистым облаком, а кончики их светились красновато-синими огоньками. Дракон один раз обогнул его кругом и завис без движения в воздухе, как чайка, рассматривая его. Даже с этого расстояния Джон знал, что глаза тоже ослепительно-лиловые, как горсть драгоценностей.

Не смотри ему в глаза, подумал он, склоняя голову к шарманке из черного и грушевого дерева, когда ветер нежно баюкал качающуюся лодку.

Он наигрывал напев, который относился к Нимру, и пальцы двигались по клавишам из слоновой кости без ошибок, что достигалось долгой практикой. Шарманка была уличным инструментом, сделанным, чтобы его расслышали и в грохоте и с огромного расстояния на открытом воздухе. Музыка раскручивалась с натертого канифолью колеса, как разматывающаяся цветная лента – голубая с фиолетовым.

Нимр повисел в воздухе еще мгновение, потом согнул огромные голубые крылья-бабочки и нырнул прямо в море.

Джон увидел, как крылья развернулись, разбивая воду. За последние два дня он наблюдал сверху движение рыбы в океане, глядя сквозь крадущиеся волны на косяки лосося, рыбы-меча и марлиня – бледные силуэты, что ярко вспыхивали, внезапно появляясь в поле зрения, и снова уходили на глубину. Чайки и крачки, серые, белые и черные, что кружили вокруг выступающего пояса скал, рассеивались и летали кругами, потом возвращались, чтобы курлыкать около воздушного шара. Дракон пронзил глубину, выныривая обратно весь в пене из серебряных пузырьков. Создания жара и огня, думал Джон. Как они не умерли в воде от холода?