Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Драма моего снобизма
Шрифт:

– Мне кажется, я понимаю то, что вы хотите сказать. Природная красота, скажем, женская – диво дивное. И очень жаль, когда она лишается естественности из-за образования, или наивности – из-за воспитания… Но, когда речь о литературе, тут, думаю, я основательно ею попорчен… И вряд ли скажу что-либо толковое, что вас порадует. Но попробую. Прежде всего, я исхожу из того, что всякий писатель непременно является графоманом. Но не всякий графоман становится писателем… Вот в этом контексте не могу принимать «домотканую наивность стихов» Васильевой ни при каких обстоятельствах. Хотя её саму без стихов при известных обстоятельствах, в определённом состоянии, скажем, по молодости лет, используя рецепт нашего А. против депрессии…. как символ первозданности, наивности и поруганной чистоты, вероятно, и смог бы принять. Но если серьёзно, тут для меня всё просто. Есть литературный текст. И есть графоманский

текст. Что-то их объединяет и что-то отличает. Один из важных признаков искусства, как мне кажется – интуиция художника, который умеет выстраивать, отбирать, отсекать ненужное. Графоман этого не умеет. Даже если догадается, что это надо делать. Он этого не умеет. Он устроен по-другому: что вижу – то пишу, что чувствую – то вываливаю, что слышу – то в слова обращаю… Но даже у самого плохого поэта можно найти удачную строчку. Хотя, и это не делает стихотворение фактом литературы. Это факт графомании.

– Я уж точно понимаю, что вы хотели сказать, ибо вы изложили свою мысль абсолютно внятно, и только злонамеренность или тупость может покуситься на её явный смысл. Но я не о том. Возможно, моя бессловесность не только от бесталанности. Как бы смешно говорить об апофатике в таких случаях, а она означает достижение предела возможностей для позитивных утверждений, но похоже это близкий случай. Из позитивных утверждений могу сказать: да, мне доставляют истинное наслаждение некоторые неиспорченные графоманы. Нет, ни один среднего или выше среднего поэт, даже у которого каждая вторая строка удачная, мне не интересен. И даже у великих мне нравится отнюдь не все, хотя я знаю, что должно мне нравиться, а что нет. Так и здесь – у убогих мне нравится отнюдь не все. Но в чем-то именно эстетическое чувство оценки сближается. Ну, ещё проще – сравните собственное отношение к спившемуся инженеру и к котенку, щенку, ребенку.

– Да, нашел уточняющий мою мысль пример. Вам такая музыка нравится? Наверняка нет. А по мне – так своего рода шедевр.

– Да, послушал я эту Джемму Халид. С Нагасаки ещё забавно. А вот «Водка-водочка», «Папироска……. уже дослушать не мог. Тот же безголосый Шуфутинский кажется мне куда органичнее, душевнее и талантливее, (что совсем не трудно), чем эта Джемма. Раздражает меня эта еврейская девушка с её музыкальным образованием тем, что она усвоила тональность приплетённой страны, из которой выкатилась… И больше ничего… Я даже не вижу её красивой. Но ведь это так индивидуально, что не имеет отношения даже к разнице наших вкусов, предпочтений. Да, под настроение мне ближе Шуфутинский, а совсем не Джемма. Громите меня…. Но ведь я-то знаю ещё и вас другим. Как бы вы ни играли «на понижение», я с удовольствием слежу за вашей дискуссией с нашими философами. Вы гораздо образованнее, чем представляетесь тут. И мне это важно и достаточно, чтобы прислушиваться к вашим аргументам.

… Ну вот, я и угадал – не понравилась вам Джемма, хотя и поет на мой вкус хорошо, и хороша собой. Я не уверен, что вам даже Аркадий Северный понравится, хотя он то уж точно классик, хотя бы потому, что умер… Но я это лишь к тому, что расстояние от признанного искусства до Джеммы никак не меньше, чем от Джеммы до прозы нашей дебютантка на «Снобе», или поэзии Васильевой-Сердюковой. Однако и это – своеобразное искусство, и как любое искусство – на любителя и ценителя. При этом можно ценить все три уровня одновременно, разумеется, по-разному, в своем классе. Кстати, и дегустация с оценкой вин обычно производится в своей ценовой категории, хотя, казалось бы, всё вино. И одними и теми же специалистами.

– Кажется, я понимаю, что вы не отвергаете прекрасное. Вы пробуете доказать, что у каждого своё представление о красоте. Наверняка, так. Но ведь под этим представлением о красоте нередко скрывается банальность, пошлость, отсутствие эстетического воспитания, испорченный вкус….

Кому-то кажется в высшей степени смешным ввернуть в наш разговор, скажем, фразу: «У каждого свой вкус, сказал кот облизывая собственные яйца». А кому-то эта фраза покажется банальной и пошлой, потому что… он её не раз слышал…. Соглашусь. Но что это такое – «неиспорченный графоман?»

– Разумеется, я не пытаюсь доказать очевидное – что у каждого свое представление о красоте. Куда интереснее рассмотреть тезис, что у совершенно разных людей откуда-то берутся и единые представления о красоте, особенно если это касается природы, а не дел рук человеческих. И, конечно, и банальности, и пошлости в словах, делах и оценках человеческих более чем достаточно. Но есть нюансы. А вот что это такое «неиспорченный графоман», не знаю. Если это словосочетание употребил я, то не помню, тем более не помню контекста.

– А вот эта ваша фраза,

чуть выше: «Как бы смешно говорить об апофатике в таких случаях, а она означает достижение предела возможностей для позитивных утверждений, но похоже это близкий случай. Из позитивных утверждений могу сказать – да, мне доставляют истинное наслаждение некоторые неиспорченные графоманы».

– А, тогда понятно. Я имел в виду то, что графоманов в целом я не люблю. Всё же это люди, обычно испорченные некоторым знанием, даже определенным умением вполне связно писать и даже мыслить, пусть и довольно банально. Просто они сильно переоценивают интерес своих творений для окружающих и нередко убеждены в собственной гениальности. Но вот некоторые из них, не отягощенные знакомством с азами мировой культуры, или точнее, совсем не испорченные ими и сохранившие нативную субкультурную наивность, мне очень даже интересны.

– Ну, графоманов в целом можно любить или не любить. Но они существуют, потому что не могут не писать. Их порок в том, что они хотят, чтобы их читали и признали мыслящими, как говорил Чехов. Публика-дура это делает и стимулирует их желание публиковаться. А что значит «испорчены знанием?» Наша любимица, на ваш взгляд, не испорчена ими и потому сохраняет наивность. Ну, как сказать! С 10 лет смотрит Шекспира, наблюдательная физиономистка, вон в последнем эссе ловко завернула про червей, которые людей пожирают, и королей, которые червей не едят! Если бы она не смотрела с младых лет Шекспира, а читала его в переводе Пастернака или Лозинского, может, и воздержалась бы выставлять себя в публичном пространстве с такой уверенностью… Может, её проблема, что она именно испорчена, отравлена «азами мировой культуры» – кино там, телевизор, интернет теперь?… А до настоящего чтения дело так и не дошло? Может, в России мы наблюдаем триумф графомании, рождение и расцвет которой случился во времена рабФАКов? Может, не надо было делать Россию страной повальной грамотности и всеобщего избирательного права? И остались бы мы в числе могучих литературных держав, мировых лидеров в прочем… Ну, не читали бы Васильеву…

– Триумф графомании мы видим уже в социальных сетях, и ничего страшного в этом нет. Да, моя любимица, всё же отчасти испорчена, до Васильевой ей далеко. Дарья Донцова, к примеру – очень популярная и уважаемая писательница, а не графоманка. А на жертвы я не готов. Тем более, что человечество за свою историю уже столько написало, что на этом можно было бы и остановиться – всё равно всего стоящего не прочитать.

– Соглашаясь со всеми вашими доводами в этом посте, с удовольствием поздравлю вас с днём рождения (уверен, что ко мне присоединятся и остальные), потому что вы здесь один из самых интересных собеседников. И, думаю, вам это будет всё-таки, приятно.

12. Про то, от чего уши вянут…

Как написать так, чтобы разговор на «Снобе» отличался от трёпа на кухне? Ведь одно дело, когда «жжёт», когда возмущает. И другое, когда хочется просвистеть, выставиться. Да не только здесь, а ещё и в Фейсбуке. Как в случае с той же Козой вездесущей. Она шокирует публику глупостью, абсурдом, цинизмом. Взять разговор об Аристидесе Мендесе, португальском консуле в Бордо. Он обрёк себя и свою многодетную семью на нищету, решив выдавать визы жертвам нацистов, в том числе и евреям. Пренебрёг карьерой дипломата. Пошёл под суд. Умер от голода. Как тут Козе заявить о себе? А очень просто. Вопросом: «Может, ему давным-давно надоела его католическая семья с пятнадцатью детьми, и ему было на них просто наплевать».

Ну, что тут поделаешь! Ей кажется такой эпатаж и остроумным, и уместным. Или вот тема: «Лифт». Элегантная наша соотечественница, 20 лет назад перебравшись в Америку, встречает по утрам в лифте человека в трусах. Он спускается в сауну. Плохо в общественный лифт входить в таком виде. Кто спорит. Тема ли для «Сноба?» Сомневаюсь. Но вот существенная деталь, которая делает своё дело. Цвет кожи. И обсуждают уже не явление, а как называть человека в трусах: негром, чернокожим, чёрным, ещё как-то, известно как? И пошло – поехало. Пост в числе самых-самых! Хотя разговор для кухни. Автор поста этого не чувствует. И пишет ещё одно эссе о дизайне того же лифта. Суть поста удручает: «…За те несколько лет, что я живу в этом доме, слово из трех букв систематически появляется в лифте, исчезает и возникает вновь». Обсуждать это на страницах «Сноба?» Да ещё на фоне остроты, от которой уши вянут: «А муж и вовсе сказал, что это слово, видно, напоминает соседке то, чего она уже давно не видела, вот она и кричит». Запредельно пошло.

Поделиться с друзьями: