Драмы. Стихотворения

1803

Торжество победителей Перевод В. Жуковского

[333]

Пал Приамов град священный, Грудой пепла стал Пергам; И, победой насыщенны, К острогрудым кораблям Собрались эллины — тризну В честь минувшего свершить И в желанную отчизну, К берегам Эллады плыть. Пойте, пойте гимн согласной: Корабли обращены От враждебной стороны К нашей Греции прекрасной. Брегом шла толпа густая Илионских дев и жен: Из отеческого края Их вели в далекий плен. И с победной песнью дикой Их сливался тихий стон По тебе, святой, великой, Невозвратный Илион: «Вы, родные холмы, нивы, Нам вас боле не видать; Будем в рабстве увядать… О, сколь мертвые счастливы!» И с предведеньем во взгляде Жертву сам Калхас [334] заклал: «Грады зиждущей Палладе [335] И губящей (он воззвал), Буреносцу Посейдону, Воздымателю валов, И носящему Горгону, Богу смертных и богов!» [336] Суд окончен, спор решился, Прекратилася борьба; Все исполнила Судьба: Град великий сокрушился. Царь народов, сын Атрея [337] , Обозрел полков число, Вслед за ним на брег Сигея [338] Много, много их пришло… И внезапный мрак печали Отуманил царский взгляд: Благороднейшие пали… Мало с ним пойдет назад. «Счастлив тот, кому сиянье Бытия сохранено, Тот, кому вкусить дано С милой родиной свиданье! И не всякий насладится Миром, в свой пришедши дом: Часто злобный ков таится За домашним алтарем; Часто Марсом пощаженный Погибает от друзей (Рек, Палладой вдохновенный, Хитроумный Одиссей). Счастлив тот, чей дом украшен Скромной верностью жены! Жены алчут новизны: Постоянный мир им страшен». И стоящий близ Елены Менелай тогда сказал: «Плод губительной измены — Ею сам изменник пал; И погиб виной Парида [339] Отягченный Илион… Неизбежен суд Кронида, Все блюдет с Олимпа он. Злому злой конец бывает: Гибнет жертвой Эвменид, Кто безумно, как Парид, Право гостя оскверняет». «Пусть веселый взор счастливых (Оилеев сын [340] сказал) Зрит в богах богов правдивых; Суд их часто слеп бывал: Скольких бодрых жизнь поблекла! Скольких низких рок щадит! Нет великого Патрокла [341] ; Жив презрительный Терсит. Смертный, царь Зевес Фортуне Своенравной предал нас: Уловляй же быстрый час, Не тревожа сердца втуне. Лучших бой похитил ярый! [342] Вечно памятен нам будь Ты, мой брат, ты, под удары Подставлявший твердо грудь, Ты, который нас, пожаром Осажденных, защитил… Но коварнейшему даром Щит и меч Ахиллов был. Мир тебе во тьме Эрева [343] ! Жизнь твою не враг отнял: Ты своею силой пал, Жертва гибельного гнева». «О Ахилл! О мой родитель (Возгласил Неоптолем)! Быстрый мира посетитель, Жребий лучший взял ты в нем. Жить в любви племен делами — Благо верное земли; Будем вечны именами И сокрытые в пыли! Слава дней твоих нетленна, В песнях будет цвесть она: Жизнь живущих не верна, Жизнь отживших неизменна!» «Смерть велит умолкнуть злобе (Диомед [344] провозгласил): Слава Гектору во гробе! Он краса Пергама был; Он за край, где жили деды, Веледушно пролил кровь; Победившим — честь победы! Охранявшему — любовь! Кто, на суд явясь кровавый, Славно пал за отчий дом, Тот, почтенный и врагом, Будет жить в преданьях славы!» Нестор [345] , жизнью убеленный, Нацедил вина фиал И Гекубе [346] сокрушенной Дружелюбно выпить дал. «Пей страданий утоленье: Добрый Вакхов дар — вино; И веселость и забвенье Проливает в нас оно. Пей, страдалица! печали Услаждаются вином: Боги жалостные в нем Подкрепленье сердцу дали. Вспомни матерь Ниобею [347] : Что изведала она! Сколь ужасная над нею Казнь была совершена! Но и с нею, безотрадной, Добрый Вакх недаром был: Он струею виноградной Вмиг тоску в ней усыпил. Если грудь вином согрета И в устах вино кипит: Скорби наши быстро мчит Их смывающая Лета». И вперила взор Кассандра, Вняв шепнувшим ей богам, На пустынный брег Скамандра [348] , На дымящийся Пергам: «Все великое земное Разлетается, как дым: Ныне жребий выпал Трое, Завтра выпадет другим… Смертный, Силе, нас гнетущей, Покоряйся и терпи; Спящий в гробе мирно спи; Жизнью пользуйся живущий!»

333

Торжество победителей. — Победители — войско союза древнегреческих племен, десять лет осаждавшее Трою (Илион, или Пергам — по названию троянской городской крепости). На примере греков и троянцев Шиллер изображает победу и поражение как извечные явления человеческой жизни. Шиллер задумал эту балладу как песню для хора. Но хоровой эта баллада не стала, хотя она, бесспорно, является одним из лучших, наиболее глубоких и напевных шиллеровских произведений. В. Г. Белинский рассматривал «Торжество победителей» в тесной связи с двумя другими балладами Шиллера — «Жалоба Цереры» (1796) и «Элевзинский праздник» (1798). Он высказывается об этих трех «пьесах» Шиллера, разбирая переводы В. А. Жуковского: «…но если что составляет истинный ореол Жуковского как переводчика — это его перевод следующих трех пьес Шиллера: «Торжество победителей», «Жалоба Цереры» и «Элевзинский праздник». Если бы, кроме этих трех пьес, Жуковский ничего бы не написал, — и тогда бы его имя не было бы забыто в истории русской литературы». Далее Белинский пишет, что «Торжество победителей» — это «одно из величайших и благороднейших созданий Шиллера… Глубоко проник этот великий дух в тайну жизни древней Эллады, и много высоких вдохновений пробудила в нем эта дивная страна. Он так красноречиво оплакал падение ее богов, он с такой страстностью говорил о ее искусстве, ее гражданской доблести, ее мудрости, и нигде с такою полнотою и такою силою не выразил он, не воспроизвел он поэтического образа Эллады, как в «Торжестве победителей» (Белинский. Соч. в 3-х томах, т. 3. М., 1948, с. 272). Жанр этого произведения Белинский метко определил как «высокую ораторию». Поэмой «великой красоты и силы» назвал Горький Шиллерово «Торжество победителей», указав при этом, что Жуковский перевел ее «великолепно, как это признано всеми» (Горький. История русской литературы, 1939, с. 61).

334

Калхас (греч. миф.) — жрец и прорицатель у греков во время осады Трои.

335

Паллада (греч. миф.) — Афина Паллада, дочь Зевса, богиня мудрости и военного дела, хранительница городских стен и их разрушительница.

336

И носящему Горгону // Богу смертных и богов! — Имеется в виду Зевс (ниже Кронид), носящий эгиду (щит), а на ней голову Горгоны — чудовища со взором, окаменявшим врагов.

337

Сын Атрея — Агамемнон, царь Микен, предводитель греков, сражавшихся при Трое.

338

Сигей — мыс неподалеку от Трои.

339

Парид, или Парис, — троянский царевич, похитивший Елену.

340

Оилеев сын — Аякс Малый (ростом), один из двух Аяксов, героев Троянской воины, неразлучных друзей, сражавшихся вместе в греческом войске против троянцев.

341

Патрокл — друг Ахилла, убитый Гектором, самым доблестным из сыновей троянского царя Приама.

342

Лучших бой похитил ярый… — Это говорит Тевкр, сводный брат Аякса Теламонида, спасшего греческие корабли, подожженные троянцами. Аякс покончил с собой в припадке ярости, когда Одиссей хитростью присвоил себе доспехи павшего Ахилла, на которые справедливо притязал спаситель греческого флота Аякс, прозванный Великим.

343

Эрев (чаще Эреб, греч. миф.) — самая мрачная часть подземного мира (Гадеса, Аида).

344

Диомед — царь Аргоса, знаменитый своей храбростью и благородством, отчего в его уста и вложена похвала доблестному врагу.

345

Нестор — 90-летний царь Пилоса, участник Троянской войны.

346

Гекуба — престарелая жена Приама, взятая в плен победителями Трои.

347

Ниобея (греч. миф.) — жена царя Амфиона, дочь Тантала. Возгордившаяся своими двенадцатью детьми, она дерзнула унизить Латону, как мать всего лишь двоих детей — Феба и Артемиды. За это Латона приказала своим детям перебить стрелами детей Ниобеи. По одним преданиям, Ниобея превратилась с горя в каменную скалу, по другим нашла забвение в вине.

348

Скамандр — река, протекавшая через город Трою.

1803

Горная дорога Перевод В. Жуковского

[349]

Над страшною бездной дорога бежит, Меж жизнью и смертию мчится; Толпа великанов ее сторожит; Погибель над нею гнездится. Страшись пробужденья лавины ужасной: В молчанье пройди по дороге опасной. Там мост через бездну отважной дугой С скалы на скалу перегнулся; Не смертною был он поставлен рукой — Кто смертный к нему бы коснулся? Поток под него разъяренный бежит, Сразить его рвется и ввек не сразит. Там, грозно раздавшись, стоят ворота: Мнишь, область теней пред тобою; Пройди их — долина, долин красота, Там осень играет с весною. Приют сокровенный! желанный предел! Туда бы от жизни ушел, улетел. Четыре потока оттуда шумят — Не зрели их выхода очи. Стремятся они на восток, на закат; Стремятся к полудню, к полночи; Рождаются вместе; родясь, расстаются; Бегут без возврата и ввек не сольются. Там в блеске небес два утеса [350] стоят, Превыше всего, что земное; Кругом облака золотые кипят, Эфира семейство младое; Ведут хороводы в стране голубой; Там не был, не будет свидетель земной. Царица сидит высоко и светло На вечно незыблемом троне; Чудесной красой обвивает чело И блещет в алмазной короне; Напрасно там солнцу сиять и гореть: Ее золотит, но не может согреть.

349

Горная дорога. — Так озаглавлено это стихотворение в переводе Жуковского, у Шиллера оно называется «Горная песня». Здесь изображен подъем на альпийский перевал Сен-Готард. В первой строфе изображается тропа до Чертова моста, затем говорится о Ройсе («поток разъяренный»), за ним следует Урийское ущелье («грозно раздавшись, стоят ворота»), откуда открывается вид на долину Ури. Тут истоки рек Роны, Ройса, Тичино и Рейна.

350

Два утеса и Царица — возвышенности, господствующие над Сен-Готардом. Эта же дорога описана в предпоследней сцене драмы Шиллера «Вильгельм Телль»

1803

Немецкое величие (Черновые отрывки) Перевод Н. Славятинского

[351]

Мы пришли из мглы столетий, Варварства седого дети. Дряхл Имперский наш союз. Но в цветах и беспечален Вид готических развалин. Доблесть немца и величье — Не в неправде ратных дел. Битвы против заблуждений, Чванных, злобных обольщений, Мир духовных достижений — Вот достойный нас удел! Страны в папский плен попали, Цепи Рима их сковали, Первым немец их разбил! Вызов бросил Ватикану, Объявил войну обману, Миру алчных темных сил. Нет на свете выше славы: Меч подняв, — но не кровавый! — Правды молнией разить! Разуму снискать свободу — Значит каждому народу И Грядущему служить! …Не в империи германской, Не в князьях народа честь. Рухни древняя держава — Он величье, гордость, славу Сможет сам в века пронесть! И позор всем детям века, Для кого сан Человека Не превыше всех корон, Кто чужим кумирам служит, Кто с казной британца дружит, Галла мишурой пленен. Все народы на земле Озарит сиянье славы, Путь в бессмертье величавый Светит каждому во мгле. Нашей славы час пробьет — Немца день еще придет!

351

Немецкое величие. — Шиллер был врагом национальной ограниченности и немецкого шовинизма. В набросках стихотворения «Немецкое величие» он высказал непоколебимую веру в будущее своего народа. Он звал его от рабства к свободе, от тогдашней политической спячки к возрождению и действию, к деяниям во имя развития мирной немецкой культуры, которая величием своего исторического вклада вернет немцам уважение всех народов и прославит их как поистине великую нацию. Но только в наши дни, когда существует миролюбивая Германская Демократическая Республика, появились настоящие предпосылки для претворения в жизнь этого политического завещания Шиллера. И недаром вскоре после образования Германской Демократической Республики ее первый президент — Вильгельм Пик в одной из своих речей выступил с напоминанием о пламенных стихах шиллеровского «Немецкого величия».

ПРИМЕЧАНИЯ

Разбойники DIE RAUBER

Фридрих Шиллер на четырнадцатом году жизни стал проявлять склонность к драматургии, но от его ранних попыток ничего не уцелело. Трагедию «Разбойники» Шиллер начал писать в последние годы пребывания в академии герцога Карла Вюртембергского; работать приходилось украдкой, от случая к случаю. По мере того как пьеса подвигалась вперед, Шиллер читал ее друзьям, товарищам по академии. Один из них рассказывал, что Шиллер смотрел на свою трагедию как на такую действенную, острополитическую и злободневную «книгу, которую палач безусловно должен будет сжечь». Злободневность трагедии подчеркивалась указанием на время действия (середина XVIII в.) и на место действия — Германия. Характерны эпиграфы к пьесе. В первом издании (вышедшем в самом начале мая 1781 г.): «Чего не исцеляют лекарства, исцеляет железо; чего не исцеляет железо, исцеляет огонь». Эти слова звучали как призыв лечить общественные язвы Германии «железом и огнем». Еще решительнее был эпиграф ко второму изданию. На заглавном листе был изображен лев, готовый совершить прыжок, а под ним — красноречивая подпись по-латыни: «На тиранов!»

Сюжет трагедии сложился под влиянием рассказа тогдашнего прогрессивного поэта и публициста Даниэля Шубарта «К истории человеческого сердца». В чертах своего героя Карла Моора сам Шиллер признавал известное отражение образа «благородного разбойника» Рока Гипарта из «Дон-Кихота» Сервантеса. Много горючего материала давала и жестокая вюртембергская действительность, рассказы о настоящих разбойниках, швабах и баварцах.

Основной мотив «Разбойников» Шиллера — вражда двух братьев — был излюбленным мотивом драматургии «бури и натиска». На склоне своей недолгой жизни Шиллер обратился к нему еще раз в трагедии совсем иного строя и содержания, «Мессинской невесте» (1803), написанной в античном роде.

Премьера («пра премьера») «Разбойников» состоялась 13 января 1782 года в Маннгеймском театре. Барон Дальберг, директор (он называл себя «интендант») этого театра, сделал все, что мог, чтобы смягчить социальную и политическую остроту изображаемых конфликтов, — например, лишить пьесу злободневности, хотя бы перенесением времени действия из современности в отдаленную пору истории Германии. Еще более калечили «Разбойников» многочисленные переделки и подделки, принадлежавшие хищникам, пользовавшимся тем, что права авторства не защищались законом. Слава Шиллера разрасталась, его прочили в немецкие Шекспиры, а драматург бедствовал. Ему пригрозили крепостью, пришлось бежать и в неимоверно трудных условиях писать «республиканскую трагедию» «Заговор Фиеско», а затем, в глухой деревушке, где он жил под чужим именем, «мещанскую трагедию» «Луизу Миллер», прославленную под именем «Коварство и любовь».

Коварство и любовь Kabale und liebe

Из трех написанных прозой юношеских драм Шиллера — «Разбойники», «Заговор Фиеско» и «Коварство и любовь» — последняя сценически самая живучая, наиболее популярная. Энгельс назвал «Коварство и любовь» «первой немецкой политически-тенденциозной драмой» [352] . С еще небывалой в немецкой литературе силой в ней отражен трагизм тогдашней жизни народа в расколотой на сотни карликовых государств Германии. Уродливыми, отвратительными, низменными называл молодой Шиллер картины жизни герцогства Вюртембергского (настоящего, хотя нигде в пьесе не названного места ее действия). В письме к библиотекарю Райнвальду Шиллер, упомянув про «готическое смешение комического и трагического» в его драме, пишет про «откровенное изображение различных всесильных самодуров», правивших немецкими землями по ничем и никем не сдерживаемому произволу. Многие вюртембержцы могли бы прямо назвать того герцогского фаворита, который, подобно министру-президенту, отцу Фердинанда, пришел к власти, оклеветав своего предшественника. А одна из фавориток герцога якобы тщетно умоляла герцога Вюртембергского отказаться от весьма доходной продажи солдат иностранным державам, — их продавали на убой (и не в одном Вюртемберге) — тысячами!

352

«К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве». М., «Искусство», 1967, с. 5.

Подзаголовок пьесы: «бюргерская трагедия», то есть трагедия из жизни горожан, мещан — довольно сложного по своему составу социального конгломерата, вне которого находились дворяне, духовенство и крестьяне. Мещанская драма к 80-м годам XVIII века была развитым литературным жанром с традиционными, разнообразно разработанными сюжетами. Формированию этого жанра в немецкой литературе способствовали иностранные образцы вроде знаменитой английской драмы Лилло «Лондонский купец» и «семейных драм» великого французского просветителя Дени Дидро («Отец семейства» и «Побочный сын»). Огромным было влияние на нее романов англичанина Ричардсона и романа Жан-Жака Руссо «Новая Элоиза». Для немецкой мещанской драмы, как и для ее зарубежных образцов, характерны мотивы защиты «прав сердца» против сословного неравенства, тема любви между представителями низшего и высшего сословий — та социальная коллизия, которая у Шиллера представлена с невиданными еще прямотой, остротой и отвагой поистине героической. В Германии образец бюргерской трагедии дал Лессинг (1729–1781) своей драмой «Мисс Сара Сампсон».

К 80-м годам традиционными стали в этих драмах образы самоотверженно любящих простушек-героинь из бюргерской среды; образ честного, сурового, но горячо любящего отца; знатных и обольстительных соперниц, как Марвуд в «Мисс Сара Сампсон» и графиня Орсина в «Эмилии Галотти» Лессинга, Адельгейда в юношеской драме Гете «Гёц фон Берлихинген» и графиня Амальди в «Немецком отце семейства» Геммингена, прямом подражании «Отцу семейства» Дидро.

Первоначально бюргерская, или мещанская, трагедия Шиллера носила название «Луиза Миллер», а «Коварство и любовь» — это название, которое ей дал Иффланд, тогдашний маннгеймский актер и драматург, ставший впоследствии знаменитостью немецкой сцены и видным драматургом.

Замысел «Коварства и любви» относится предположительно ко времени ареста вюртембергского полкового лекаря Шиллера за самовольную отлучку в Маннгейм (весна 1782 г.). После бегства из Вюртемберга Шиллер не смог сразу же приняться за работу над этой пьесой: помешала необходимость спешно переделывать «Заговор Фиеско», «республиканскую трагедию». А затем в работу над мещанской трагедией стали вторгаться замыслы трагедий «Мария Стюарт» и «Дон Карлос».

Закончил он «Коварство» в Бауербахе, маленьком поместье Генриетты фон Вольцоген (матери трех его товарищей по вюртембергской высшей Карловой школе), предоставившей ему у себя убежище. В сентябре 1783 года пьеса была принята к постановке Маннгеймским театром, а в апреле следующего года состоялась ее премьера.

Лагерь Валленштейна WALLENSTEINS LAGER

Героем трилогии Шиллера «Валленштейн» («Лагерь Валленштейна», «Пикколомини» и «Смерть Валленштейна») является полководец Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) Альбрехт Валленштейн. Это была первая в истории война, охватившая почти всю Европу. По одну сторону сражался католический блок, представлявший контрреформацию: во главе его стояли Габсбурги, царившие тогда на двух престолах — венском и мадридском; католический блок пользовался поддержкой Польши и папы римского. Ему противостояли германские князья-протестанты и, на определенных этапах, протестантские королевства: Дания (при короле Христиане IV) и Швеция, король которой Густав-Адольф Ваза пользовался репутацией выдающегося полководца; протестантские страны Англия и Голландия, не принимая непосредственного участия в войне, оказывали своим единоверцам разнообразную помощь — займами, субсидиями, оружием, амуницией; из политических побуждений этому блоку оказала поддержку Россия, враждебная и католикам и протестантам; из тех же побуждений евангелический блок поддерживала католическая Франция, попавшая в кольцо владений австрийских и испанских Габсбургов, — она открыто вмешалась в войну лишь на последнем этапе и довела ее в союзе со Швецией до конца. Чем более разгоралась война, тем более стушевывался ее первоначальный религиозный характер — столкновение протестантской унии (образовавшейся еще в 1608 г.) и католической лиги (1609 г.) или — шире — реформации и контрреформации.