Драйв Астарты

– Ух! – Воскликнул литератор, соскакивая на скрипучий снег и небрежно стряхивая ледышки, образовавшиеся в его короткой, но широкой рыжей бороде, – А однако отличная погода сегодня, верно, молодежь?

– Ну, вроде как, – ответила Норэна. – Только ты опоздал на час. Скалди уже сказал: приедет этот рыжий и пусть только попробует не поставить всем по кружке эля.

– Хм… Он так и сказал? А где он, кстати?

– Вон в том сугробе, – ответила девушка.

– Протри глаза, рыжий боров, – раздался мощный рев Скалди со стороны сугроба, на котором расселись четверо участников возни, изрядно засыпанные снегом.

– Я боров? – Возмутился Гилси. – Ты на себя посмотри, оглобля с ушами!

– Подеремся? – Спросил Скалди, подойдя ближе. Он был примерно на голову выше Оркварда, немного шире в плечах и уступал только в толщине пуза.

– Кто же дерётся около кабака на трезвую голову? – Вмешалась Хелги. – Это будет поступок, недостойный викингов и неандертальцев. Кстати, Гисли, я должна тебя порадовать: сегодня мы пьем первый круг за твой счет.

– Меня уже порадовала та девчонка, – ответил неандертальский литератор, кивнув в сторону Норэны, – Ладно, дьявол с вами, пошли пропивать мой трудовой гонорар.

…

Таверна «Javladrakkar» была стилизована под боевой корабль викингов не только снаружи, но и изнутри. Правда, на месте мостика располагалась стойка бара, а между скамьями вместо рукоятей весел торчали тяжелые доски столов. Едва все семеро расселись с двух сторон от одного из таких столов, Орквард завопил:

– Э-ге-ге! Крувир! Тащи сюда пять кружек темного эля и два стакана Эппл-фрэша!

Пятеро негров – гастарбайтеров в ответ синхронно ударили тяжелыми оловянными кружками по столу и рявкнули на всю таверну:

– Viva revolution! Viva Lenin! Viva Lumumba!

– Чего это они? – Удивился литератор.

– Седьмое ноября, балда ты, – откликнулся Крувир из-за стойки.

– Дата первой в мире социалистической революции, – добавила Жанна.

Орквард фыркнул и пренебрежительно взмахнул широкой лапой.

– Все эти социализмы, капитализмы, неоконсерватизмы, неолиберализмы, и тому подобные -измы индустриальной эры не заслуживают того, чтобы их запоминать. Унылый серый переходный период от яркой мифологической древности к яркому космическому будущему.

– Ты уже успел где-то хлебнуть джина? – Подозрительно спросил Фрэдди Макграт.

– Я трезв, как стекло! Но меня, клянусь дьяволом, распирают эмоции! Я позавчера вернулся из космоса! Мы летели в космосе почти час, и вокруг были звезды! Целая пропасть звезд со всех сторон! Я видел мечту, вы поняли, бараньи головы!?

– Там, где ты был, ещё много этого? – Невинно поинтересовалась Норэна.

– Чего много? Звезд?

Юная эскимосо-датчанка качнула головой.

– Нет. Ганджубаса.

– Циничное дитя постмодерна, – вздохнул он. – Я действительно видел звезды. Меня прокатили на маленьком суборбитальном флаере с островов Кука до Хавигхивика! Чертову дюжину тысяч километров я летел в стеклянном шаре!

– Я думаю, – заметил Макграт, – что не в стеклянном, а в транспарент-композитном.

– Ты педант, Фрэдди! Тьфу на тебя!

– А что ты делал на островах Кука? – Спросил Отто.

– Что я делал на островах Кука!? Черт! Сначала я был в Туамоту на Элаусестере, где коммунизм, потом был на Муруроа, где космодром, потом отпраздновал Хэллоуин на атолле Фетиамити, потом полетел на острова Кука, на атолл Никаупара и посмотрел лабораторию, где знаменитый доктор Мак Лоу Линкс экспериментирует с тупайями и землеройками…

– Скрещивает их что ли? – Перебил бармен, сгребая с подноса кружки и стаканы и расставляя на столе.

– Темный ты парень, Крувир, – ответил Гисли. – Это разные семейства, они не могут скрещиваться. А главное – они очень недолго живут. Землеройка в природе живет не больше полутора лет. Её неделя, это как для нас год, понял? А в той лаборатории на Никаупара есть землеройки, с которыми начали работать ещё до Мак Лоу. И самым старшим уже по шесть лет, а они бегают, жрут и трахаются. Ты, Крувир, в триста лет сможешь бегать, жрать и трахаться?

– Вот доживу, тогда посмотрим, – легкомысленно ответил тот.

От столика, за которым сидели двое рыбаков с двумя девчонками раздался призыв:

– Крувир! Ты не переломишься зажарить нам двух дохлых цыплят?

– Ладно, сейчас, – отозвался бармен. – Живых бы я не стал жарить, негуманно это, а дохлых легко… А ты, Гисли, нетактичный парень, хотя и неандерталец. Болтался за границей больше месяца, на свадьбу не приехал, ребят не поздравил.

– Чего-чего? – Переспросил литератор.

– Того-того, – проворчал бармен, и гордо направился к стойке.

– Э-ге-ге… – Орквард почесал обеими пятернями рыжую шевелюру, и посмотрел на Норэну и Отто. – Так вы поженились?

– Ну, – предельно лаконично ответила Норэна.

– Расскажите! – Потребовал он.

Норэна повернулась к Отто, громко чмокнула его в щеку и погладила по затылку.

– Рассказывай, ты же старший в семье.

– Во-первых, – сказал Отто, – мы живем вместе и ведем общее хозяйство.

– Ну это я и так знаю, – перебил Гисли.

– … А во-вторых, мне в октябре исполнилось 16 лет, а значит, по новому закону Гренландии, я получил право на «conubium de jure», как сказал lawyer.

– При моей половой зрелости, – уточнила Норэна. – А с этим делом у меня все ОК.

– …И, в-третьих, если я получил гражданство Гренландии и заключил брак, то по Гренландским законам я стал взрослым «de jure». Значит, у меня теперь полная гражданская и судебная компетентность.

– Так ты теперь наш гражданин! – Обрадовался Гисли. – Настоящий гренландец!

Отто утвердительно кивнул и сделал глоток апельсинового сока.

– Да. Хотя в Германии этого не признают. Они говорят, что до 18 лет я не имел права менять гражданство, и считают меня гражданином Германии. А по какому-то сраному гражданскому уложению позапрошлого века мужчина-германец может жениться лишь после 21 года, значит брак недействителен и моя компетентность недействительна. Из этого они выводят, что я не могу сам распоряжаться своей долей в «Gelion, GmbH» и судиться за долю не могу. Уроды! Но я подписал кучу бумаг албанскому юристу…