Dreamboat 1
Шрифт:
Сейчас все сборище, еще не ведая о том, перестало быть бандой, кодлой, шайкой, кагалом, воровской малиной, а приобрело статус того, что в наставлении по стрелковому делу называется групповой мишенью. Никто даже не успел повернуть головы, не то, что понять что-либо. Северианов открыл огонь с двух рук. Сцепленные большие пальцы не позволяли оружию сбиваться во время спуска курка при стрельбе самовзводом, концентрированная плотность огня двух револьверов по групповой цели была страшна и не уступала пулеметному, словно Северианов стрелял из "Льюиса". Для такого вида стрельбы приходилось тренироваться, подолгу выдерживая наганы на вытянутых руках. Северианов целился каждым глазом по своему оружию, быстро перемещаясь вдоль стола к главарю боком полускрестным
Выстрел.
Выстрел.
Выстрел.
Главарь ошалело раскрывал рот, силясь вдохнуть, словно язык распух и закупорил гортань, остальные признаков жизни не подавали. Кисло пахло сгоревшим порохом, сивушным духом, кислой капустой. И смертью. Северианов оказался рядом, мгновенно, приставил ствол браунинга ко лбу главаря.
– Я задаю вопрос - ты отвечаешь, тогда у тебя есть шанс дожить до завтра. Если понял - кивни.
Главарь судорожно хватал ртом воздух, силился что-то сказать, но из горла вырывалось лишь сипение, похожее на скрип несмазанного колеса. Северианов сильнее надавил стволом браунинга.
– Все равно убьешь, - наконец смог прохрипеть главарь.
– Мне не нужна твоя жизнь, - спокойно сказал Северианов.
– Говоришь правду - и можешь идти на все четыре стороны. Только чтобы в городе я тебя больше не видел.
Главарь судорожно сглотнул.
– Кто убил ювелира Свиридского?
– Не знаю!
Северианов прищурился, поскреб указательным пальцем спусковой крючок.
– Не знаю!
– заорал бандит.
– Не наши это. Ходили слухи, что его ЧК шлепнула.
– Ерунда, зачем ЧК комедию ломать - изображать налет, проще арестовать.
– За что купил - за то и продаю. Слушок прошёл: что дело это гнилое, нечисто там все.
– Что вам нужно от ювелира Ливкина, Семена Яковлевича? Твои люди у него были?
– Камушек. Брильянт. Большой. Точно не знаю, говорено было, что дюже знатный камушек, цены немалой.
– Что за брильянт?
– Его зимой взяли ребята "Красавца" на дороге возле города. Купчишка в наши края ехал, с ним девка, а у девки цацки запрятаны, среди них этот брильянт. "Красавец" его барыге скинул, тот кому-то перепродал, а потом вдруг выяснилось, что сильно продешевили оба, камень цены огромной. Кинулся "Красавец" к барыге, кому, мол, камень запродал, да не успел, грохнули его легавые со всей его камарильей, а барыгу и вовсе замели в уголовку, так что концов не найти. Так и сгинул камушек. А недавно - опять слушок: видели камень в городе. Где, у кого - никто точно не знает, только сказано было: у ювелира искать надо, на улице Лентуловской.
– Кем сказано?
– Я его не знаю. Из господ кто-то, в городе неизвестный, появился недавно. Как меня нашёл - про то не ведаю, только встретились мы, он и шепнул: камень в городе, найдите, я хорошую цену дам.
– Как выглядит?
– Мужик тертый, опасный. Круглый, как колобок, невысокий, но чувствуется: барин. Одет прилично, культурного из себя строит. Лица не разобрал: темно было, и котелок низко надвинут, на самые глаза. Голос такой... простуженный, как будто. Подловил меня одного, как так вышло - ума не приложу. Говорит вежливо, но словно бритвой режет. Струхнул я тогда, хоть и не робкого десятка. А он все не отстает: найди брильянтик, только смотри, утаить не вздумай, на морском дне сыщу. Ну, послал я ребят на Лентуловскую улицу, только сгинули они, и ювелир сразу исчез, как ветром сдуло.
– Когда встречался с этим неизвестным благодетелем?
– Три дня назад, у трактира Солодовникова, на Казинке, только там его никто не знает, я справлялся.
– Как договорились связываться?
– Сказал, сам меня найдёт. Как брильянт добудем - так и найдёт.
– Что
стало с тем купцом и барышней, у которых бриллиант отняли?– Я там не был, но, думаю, известно что - на нож. Кто ж свидетелей оставляет, - сказал бандит, и сам испугался сказанного.
– И кто такие, ты не знаешь?
– иронично произнёс Северианов, нежно поглаживая спусковой крючок дамского пистолетика. Главарь затрясся.
– Думаю, из благородных дамочка, от большевиков бежала с фамильными побрякушками, да не свезло...
– Пленные кто?
– Северианов кивнул на Жоржа и Настю. Шок - вот то состояние, в котором они находились, характеризуя медицинским термином - "общее расстройство функций организма вследствие психического потрясения, положение, граничащее с кратковременной потерей сознания". Настя, вероятно, как раз, чувств лишилась, и если бы Жорж не поддерживал ее, опустилась на пол, съехала по стене вниз, выпала из жуткой реальности.
– Чего от них надобно?
Щека главаря навязчиво и стыдно задергалась: унизительное положение было непривычно, хотя и не совсем ново: когда-то ему часто приходилось бывать в шкуре униженного, запуганного и забитого. И ведь не так много воды с тех пор утекло, только напомнить теперь про то не мог никто: тех, кто знал - уже нет на свете, сам же он предпочёл крепко-накрепко об этом забыть, вымарал из памяти и очень надеялся, что навсегда. Но нет, ничто не вечно, напомнили. Если бы выражением глаз можно было причинять вред, убивать, уничтожать противника, главарь взглядом испепелил бы Северианова, разложил на составляющие молекулы, превратил в пар, однако "видит собака молоко, да рыло коротко". Свежий кисло-противный пороховой аромат из пистолетного дула и мягко выбирающий свободный ход спускового крючка палец мгновенно сменили яростное зырканье на преданно-щенячье обожание и главарь покорно и даже слегка подобострастно заблеял.
– Не ведаю, Ванька Зельцов с Котькой Игнатенкой их сюда прикобенили, говорили, что по нашу душу контрразведка клинья подбивает, собирались допрос им тут учинить по всей форме, только не успели.
– Ты слишком торопишься умереть, - с сожалением проговорил Северианов.
– Что ж, ты сам выбрал свою участь...
– Не надо!
– истошно заблажил главарь, пытаясь отстраниться назад, отодвинуть переносицу от пистолетного дула, как будто это могло ослабить убойную силу 6,35-мм пули браунинга М1906. Заскреб сапогами по полу, желая отодвинуться вместе со стулом, плечи мелко задрожали, затряслись в неудержимо-страшном танце. Северианов увидел, как невообразимо расширились зрачки бандита.
– Не стреляй, правду говорю, не знаю ничего, не успели допросить, даже не начали! Пальцем не тронули!
Он не врал, он и вправду ничего не знал. Северианов поразился: человек способен меняться до полной противоположности. Сейчас перед ним на стуле съежилась полнейшая развалина, жалкая трясущаяся пародия на человека, ни в коей мере не могущая быть тем безжалостным и грозным бандитским главарем, атаманом шайки, хозяином воровской малины, государем всея Гусилища, в общем, тем, кем он был несколько десятков минут назад. Это трясущееся, полностью деморализованное существо вызывало лишь чувство брезгливого омерзения, гадливости, Северианов опустил пистолет.
– Ты обещал, обещал!
– заходился пронзительным визгом бандит.
– Обещал - выполню!
– Северианов сделал короткое движение пистолетным дулом справа-налево: убирайся - главарь понял, вскочил и бочком-бочком, по стеночке засеменил к выходу.
– У тебя есть час, чтобы исчезнуть. Из города. Навсегда. Увижу ещё раз - пристрелю на месте!
– бросил в спину улепетывающему бандиту Северианов. Шансов, что почуяв некую толику свободы, Петр Кузьмич Топчин, бывший главарь банды попытается по-воровски: исподтишка втихомолочку напасть, взять реванш, рассчитаться с обидчиком не было ни малейшего, однако Северианов, дождался, пока на улице приниженно и бесправно прошелестит удаляющийся сапожный топот, только после этого спрятал оружие и повернулся к освобожденным пленникам.