Dreamboat 1

– Да-с, - прокомментировал обладатель арбузного животика.
– Весьма смелое суждение. Не опасаетесь такое высказывать?

– Опасаюсь?
– возмутился медаленосец.
– Я говорю истинную правду, а правды нельзя опасаться. Я - истинный патриот Российской империи, её честный раб и приверженец! Россия-матушка много страдала, но уж будьте любезны, поверьте, в конце концов справедливость восторжествует, и Россия отряхнет с себя всю мерзость, что налипла на неё! Нас всегда пытались завоевать: и татары, и Наполеон, и немцы, теперь вот, большевики, но итог всегда оставался неизменным - Россия восставала из пепла, аки Феникс!
– глаза медаленосца светились патетическим экстазом, он полностью вошел в образ борца за святую Русь, и этот облик ему весьма нравился. Сидящий в углу вдруг вспомнил, где и когда он видел этого господина. Только тогда на его груди не было юбилейной медали, а палец не страдал от жестоких объятий позолоченного кольца. Эти безвозрастное лицо и гордую осанку он видел несколько месяцев назад в Новоелизаветинском Наркомате просвещения, на какой-то незначительной должности, он не мог точно припомнить, на какой, но, несомненно, это был нынешний медаленосец. Собственной персоной.

– Никак гниды большевистские крови не насосутся, - кипятился между тем бывший наркомпросовец.
– Если потребуется - я, как истинный приверженец Отечества и отчизнолюбец, возьму в руки оружие - и тогда не все убежать успеют!
– он схватил рюмку хреновки и резко, с чувством закатив глаза вверх, выплеснул содержимое в рот.

Спор разгорался с новой силой, словно в еле теплящийся огонек плеснули изрядную порцию керосина. Сидевший напротив медаленосца господин со страдальческим лицом и тщательно выложенным зачёсом, ювелирно маскирующим предательскую плешь, нервно покручивая в палицах папиросу, вспылил:

– Чушь говорить изволите-с, почтеннейший! Союзники ему, видите ли, не по нраву.
– Он сделал несколько жадных глубоких затяжек, спалив папиросу почти наполовину, поморщился, аккуратно стряхнул пепел в подставленную лодочкой левую ладонь. Затянулся вновь, вместе со струей дыма выпустил изо рта весьма прочувствованный монолог:

– Большевики - это немецкие шпионы, а революция сделана на германские деньги. И именно это, и только это не позволило России победоносно закончить войну. Подсуетились немцы вовремя - прислали своих агентов-революционеров смуту сеять и разлагать нашу доблестную армию. А власть на Руси добрая да ласковая и завсегда чрезмерно мягкотелая. Распустили немецких шпионов, не дали вовремя укорот! Пороть надо было большевистскую сволочь своевременно и беспощадно, а главарей на столбах вешать - тогда и смута бы сама собой захлебнулась. А теперь - пожалуйста!

Высказав это, господин вновь кисло скривил лицо, затем, слегка откинув назад голову, внимательно рассмотрел содержимое ладони и с омерзением швырнул пепел в рот. Это было настолько неожиданно, что все непроизвольно вздрогнули. Господин с тщательным зачёсом зажмурил глаза, сделал резкое глотательное движение, так что все увидели, как судорожно дернулся вверх-вниз кадык, после чего совершенно другим, спокойным и даже как будто извиняющимся голосом пояснил окружающим.
– Пардон, господа, изжога совершенно замучила.

Все продолжали оторопело наблюдать как он, скрививши рот, досмолил папиросу до мундштука, проглотил остатки пепла, бросил окурок в пепельницу и, брезгливо отряхнув ладони, тщательнейшим образом протер их белоснежным носовым платком. После чего им же промокнул губы и спрятал в брючный карман. Все это он проделал с гримасой великого мученика, делающего громадное одолжение собеседникам, снисходя до их интеллекта.

– Помогает?
– наконец спросил господин с позолоченным кольцом, и непонятно было, чего в вопросе больше: издевки или сочувствия.

– Совсем не излечивает, - серьёзно ответил пеплоглотатель.
– На данный момент нейтрализует лишнюю кислоту в желудке. Боль проходит, к сожалению, болезнь остаётся.

– Мой вам добрый совет, - подал голос господин с арбузным животом.
– Попробуйте во время приступа массировать ножку завитка уха, прижать до боли и держать, изжога затихает в течение одной-двух минут. Способ проверенный.

– Зачем же зачем глотать пепел, терзать организм экспериментами?
– вступил в разговор плюгавец.
– Я слышал, есть очень хорошее временное средство от изжоги - это жареные семечки.

Беседа плавно изменила свое течение, перейдя с проблем большевизма и революции к проблемам здоровья и познаниям собеседников в народной медицине.

Сидящий в углу пожилой франт между тем закончил трапезу, выложил на стол деньги, добавив положенные чайные половому, не спеша вглядываясь в лицо плюгавца, поймал его взгляд и легким движением глаз показал на входную дверь. После чего степенно поднялся и покинул заведение. По улице шел не спеша, пьяно покачиваясь, ни сколько, однако, не сомневаясь, что через положенные конспиративные десять минут плюгавец нагонит его.

– Однако, Иван Николаевич!
– восхитился тот вместо приветствия.
– Я подумал поначалу: ошибся, потом смотрю - нет, ты это! И впрямь никого не боишься!

Пожилой ловелас резко повернулся. Произошедшие с ним трансформации оказались столь неожиданны, что могли привести в оторопь любого. Великовозрастный, изрядно выпивший франт стремительно помолодел лет на тридцать, превратившись в молодого жесткого мужика с пронзительно резким взглядом и энергией готовой распрямиться пружины. Сейчас он весьма походил на того, плакатного матроса, и его франтоватый костюм смотрелся совершенно безвкусной декорацией.

– Почему я до сих пор терплю твои выходки?
– спросил он с ледяной злобой в голосе. Любого другого интонации бывшего франта могли привести в состояние кратковременного шока, но плюгавец лишь задорно, хотя и беззвучно, расхохотался.

– Потому что нужен я тебе, Иван Николаевич. Потому что любишь меня, уважаешь... Я ведь предан, как старый верный пёс. И не революции, а тебе лично. Потому что - мужик ты настоящий, сурьёзный, не то, что остальные балаболы.

– Много говоришь.

– Э, Николаич, ничего-то ты не понимаешь в азарте и радостях жизни, - улыбнулся плюгавец.
– Какое не сравнимое ни с чем удовольствие можно получить, если говорить подобные антибольшевистские речи в присутствии главного городского чекиста и знать, что за это ничего не будет. Оцени только!

– Я оценил, - хмуро проговорил Иван Николаевич, вяло рассматривая пыльные ботинки плюгавца.
– Особенно то, что мы, большевики, это триппер, который завезли в Россию интервенты. Переусердствовать не боишься?
– он поднял взгляд и пристально взглянул в лучащиеся шальным азартом глаза плюгавца.
– Ладно, давай о деле. Что узнал?

В глазах плюгавца плескалась поистине щенячья преданность хозяину, и даже восторг одной лишь возможности служения ему.

– Среди ваших агент контрразведки. Провокатор.

– Я знаю, - кивнул Иван Николаевич.
– Даже знаю, кто.

Новость неожиданной не являлась, более странным было то, что об агенте известно плюгавцу.

– Нет, не знаешь, - убежденно протянул тот.
– Кого-то еще Петр Петрович Никольский к вам внедрил, причем не на рядовую должность. Или завербовал. В общем, как я узнал, агент где-то рядом с тобой, весьма близко. Так что поостерегись, Иван Николаевич, очень тебя прошу. А то мне неуютно делается.

– Откуда узнал?
– резко перебил бывший пожилой ловелас.