Древний Рим. События. Люди. Идеи.
Шрифт:
Окруженный группой ближайших друзей и военачальников, Брут провел ночь в лесу, расположившись в лощине у подножия высокой скалы. Плутарх, ссылаясь на свидетельство одного из его спутников, утверждает, что Брут, глядя в звездное небо, декламировал Еврипида. Под утро, когда кто–то сказал, что больше медлить нельзя и следует бежать, он тотчас же откликнулся: «Вот именно, бежать и как можно скорее. Но только с помощью рук, а не ног». После этого он с двумя–тремя друзьями отошел несколько в сторону и затем, укрепив рукоять меча в земле, с силой бросился на обнаженный клинок и тут же испустил дух. Герой обеих побед Марк Антоний (Октавиан фактически не принимал участия ни в первой, ни во второй битве), найдя тело Брута, укрыл его своим роскошным, стоившим целое состояние,
После битвы при Филиппах стало ясно, что надеждам еще оставшихся в живых «республиканцев» нанесен окончательный удар. Поэтому кое–кто решил перейти на сторону триумвиров. Что касается победителей, то они заново распределили между собой провинции, после чего Антоний отправился на Восток, а больной Октавиан вернулся в Италию, где ему предстояло решить острейший вопрос — наделение ветеранов землей.
Выше упоминалось о том, что триумвиры еще в самом начале своей деятельности решили пустить под раздел земли 18 городов. Теперь два города (Регий и Вибон) освобождались от этой повинности, ветеранов расселяли в 16 италийских городах. Все это были старые, богатые города главным образом Северной и Средней Италии. Земли, принадлежавшие местным жителям испокон веку, конфисковывались и передавались новым владельцам, т. е. ветеранам, причем передавались вместе с рабами и прочим живым и мертвым инвентарем. Местные жители беспощадно сгонялись с земли; ветераны вели себя, как завоеватели во вражеской стране.
Само собой разумеется, что жители обреченных городов выражали крайнее недовольство и даже возмущение подобным положением дел. Но если иметь в виду чисто экономическую сторону вопроса, то триумвирам нельзя отказать в определенной последовательности их аграрной политики. Проводившиеся ныне конфискации можно считать как бы продолжением проскрипций. Объявлялся поход против крупного италийского землевладения. Величина наделов, получаемых ветеранами, нам точно не известна, но по некоторым косвенным данным можно судить о том, что они были очень невелики. Н. А. Машкин говорит в своей книге даже о торжестве — правда, кратковременном — мелкого землевладения, а некоторые западные ученые, например Р. Сайм, считают действия Октавиана революционными и расценивают передел земель италийских городов, как социальный переворот.
Во всяком случае, положение в Италии становилось чрезвычайно напряженным. Разоряемые италийские землевладельцы скапливались в Риме, они были резко настроены против солдат и ветеранов. Нередко происходили стычки между солдатами и толпой. Флот Секста Помпея затруднял снабжение Италии продовольствием, в стране начинался голод, разруха. На дорогах появились шайки разбойников, которые грабили путников, а иногда даже захватывали их в плен, увозили и продавали в рабство. По ночам толпы вооруженных грабителей бесчинствовали в самом Риме, возможно, это были солдаты.
Царившее в стране недовольство попытались возглавить близкие к Антонию люди: его брат Луций Антоний, консул 41 г., и жена Антония — энергичная и властолюбивая Фульвия. Они вели яростную агитацию против Октавиана, доказывая, что он один несет ответственность за конфискации земель, разорение владельцев и чуть ли не за все насилия и грабежи в Италии. Уверяли, что Марк Антоний, как только вернется с Востока, сложит свои чрезвычайные полномочия и «восстановит свободу». Противникам Октавиана удалось навербовать войско из недовольных италийских жителей, а также из ветеранов.
Луция Антония и Фульвию, конечно, нельзя считать бескорыстными защитниками разорявшихся италиков. Причина их противоречий и даже вражды с Октавианом лежала глубже — она заключалась в борьбе за монопольное право наделения землей ветеранов. Это была серьезная политическая проблема, ибо речь шла о создании новой, достаточно широкой социальной опоры. Октавиан, сгоняя с земель городов сотни, пусть даже тысячи более или менее крупных владельцев и распределяя наделы среди десятков тысяч ветеранов (а он распределял земли солдатам 34 легионов), приобретал таким образом
массовую и прочную опору. Если от него не удалось вырвать это право наделения землей, то следовало, по крайней мере, создаваемому Октавианом новому социальному слою противопоставить всех тех, кого эти новые владельцы разоряли и вытесняли. Это и послужило причиной очередной вспышки гражданской войны.Война началась с ряда восстаний в среднеиталийских городах. Аппиан утверждал, что, опасаясь раздела земель, восстала почти вся Италия. После ряда стычек и маневров Октавиану и его полководцам, главным образом наиболее талантливому из них — Марку Випсанию Агриппе, удалось запереть войско восставших в Перузии. Осада города длилась несколько месяцев, наконец голод принудил осажденных к капитуляции (весна 40 г.). Луций Антоний получил прощение, его солдаты перешли к Октавиану, но Фульвии пришлось бежать. Город был отдан на разграбление, члены муниципального совета казнены. Октавиану разрешалось вступить в Рим в одежде триумфатора и присуждался лавровый венок.
Население Рима да и всей Италии с восторгом приветствовало окончание военных действий. Все жаждали прочного устойчивого мира. Однако время для него еще не пришло — не успела окончиться Перузинская война, как уже начал назревать новый конфликт между Октавианом и Антонием.
Антоний, как уже было сказано, после битвы при Филиппах отправился на Восток. Основная цель заключалась в сборе средств для расплаты с солдатами, а также для подготовки парфянского похода, о чем мечтал еще Юлий Цезарь. Но для этого следовало сначала разобраться в сложных, как всегда, восточных делах: произвести династические перемены в ряде вассальных царств, покарать и обложить налогами те города и области, которые поддерживали «республиканцев», предоставить какие–то привилегии своим приверженцам.
Плутарх весьма красочно описывает пребывание Антония на Востоке: «Когда… Антоний переправился в Азию и впервые ощутил вкус тамошних богатств, когда двери его стали осаждать цари, а царицы наперебой старались снискать его благосклонность богатыми дарами и собственной красотой, он отдался во власть прежних страстей и вернулся к привычному образу жизни, наслаждаясь миром и безмятежным покоем, меж тем как Цезарь (т.е. Октавиан. — С. У.) в Риме выбивался из сил, измученный гражданскими смутами и войной».
188 Антония окружала целая свита, в которой далеко не последнее место занимали кифареды, флейтисты, плясуны, мимы и прочий, как выражается Плутарх, «чумной сброд». Вот как описывается въезд Антония в Эфес: «Вся Азия, точно город в знаменитых стихах Софокла, была полна «курений сладких, песнопений, стонов, слез». Когда Антоний въезжал в Эфес, впереди выступали женщины, одетые вакханками, мужчины и мальчики в обличии панов и сатиров, весь город был в плюще, в тирсах, повсюду звучали псалтерии, свирели, флейты и граждане величали Антония Дионисом — подателем радостей, источником милосердия».
Из Эфеса Антоний переехал в Тарс (столица Киликии) и сюда он вызвал Клеопатру, которая должна была оправдаться перед ним от возводимых на нее обвинений в сочувствии и помощи Кассию. И вот тогда–то «ко всем природным слабостям Антония прибавилась последняя напасть — любовь к Клеопатре». Царица прибыла в Тарс по реке Кидн на корабле «с вызолоченной кормой, пурпурными парусами и посеребренными веслами, которые поднимались и опускались под напев флейты, стройно сочетавшийся со свистом свирелей и бряцанием кифар. Царица покоилась под расшитой золотом сенью в уборе Афродиты, какою изображают ее живописцы, а по обе стороны ложа стояли мальчики с опахалами — будто эроты на картинах. Подобным же образом и самые красивые рабыни были переодеты нереидами и харитами и стояли кто у кормовых весел, кто у канатов. Дивные благовония восходили из бесчисленных курильниц и растекались по берегам. Толпы людей провожали корабль по обеим сторонам реки, от самого устья, другие толпы двинулись ей навстречу из города… И повсюду разнеслась молва, что Афродита шествует к Дионису на благо Азии».