Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Обозначение морского похода и его участников однокоренными словами традиционно для Скандинавии. Таковы существительное ж. р. v'iking, употреблявшееся для называния похода викингов (vara 'i v'ikingi – «находиться в викинге», т. е. в морском походе), и существительное м. р. v'ikingr для обозначения его участников (v'ikingr = «викинг, воин»). На территории между Рослагеном и Онежским озером (как предположил на основании ареала заимствований в прибалтийско-финских языках Е. А. Хелимский) собирательное самоназвание «профессиональных» групп пришельцев, более или менее однородных этнически, было наиболее подходящим для усвоения местным населением.

Таким образом, в эпоху, предшествовавшую восточнославянско-скандинавским контактам, в финской среде возникает этносоциальный термин ruotsi, позднее, при изменении форм деятельности скандинавов, удержавший только этническое значение и превратившийся затем в хороним Ruotsi.

Судя по топографии погребений в ладье, скандинавская племенная знать, особенно в Средней Швеции, уже в вендельскую эпоху отличалась значительной активностью и подвижностью как в процессах внутренней колонизации, так и в связях с континентом. В это время скандинавские погребения в ладье появляются на территории Финляндии и на Аландских островах [412] . В IX в. возникает некрополь с трупосожжениями, в том числе в ладьях, под Ладогой в урочище Плакун. Сожжения производились по типично скандинавскому ритуалу, помещались под низкими насыпями и содержали не только мужские, но и женские захоронения [413] . В культуре приладожских сопок выделяется пласт норманнских древностей, а на сложение этой культуры повлияли, видимо, четыре этнических компонента: финский, балтский, славянский и скандинавский [414] .

412

Anderson G. Boatgraves in Finland // Suomen museo. 1963. Yol. 70. P. 5–23.

413

Назаренко В. А.

Могильник в урочище Плакун // Средневековая Ладога. Л., 1985.

414

Носов Е. Н. Сопковидная насыпь близ урочища Плакун в Старой Ладоге // Там же; Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники Древней Руси IX–XI вв. Л., 1978. С. 68–69.

Появление скандинавов на территориях, удаленных от побережья Балтийского моря, среди финских племен, в первую очередь в Приладожье, было близко по времени к началу славянской колонизации этого региона. Контакты всех трех этнических групп на первом этапе восточнославянско-скандинавских связей – до середины IX в. – прослеживаются в Старой Ладоге (древнейший открытый скандинавский комплекс датируется серединой VIII в.), на Сарском городище под Ростовом (IX в.), на Рюриковом городище под Новгородом (IX в.) [415] . Эпизодические, нерегулярные связи местного (финского) населения со скандинавами при торговых и грабительских походах норманнских дружин «на восток» дополнились с середины VIII в. более устойчивыми контактами со скандинавами, оседавшими в Старой Ладоге, где показателен смешанный характер расселения скандинавов, финнов, балтов и славян.

415

Мельникова Е. А., Петрухин В. Я., Пушкина Т.А. Древнерусские влияния в культуре Скандинавии раннего средневековья (К постановке проблемы) // ИСССР. 1984. № 3. С. 54–55; Носов Е. Н Новые скандинавские находки с Рюрикова городища под Новгородом // X Сканд. конф. 1986. Ч. 1.

К VIII–IX вв. относятся и древнейшие западнофинско-славянские языковые связи: в западнофинских и эстонском языках имеются заимствования, сохранившие неполногласие, что могло быть лишь до IX в. [416] . Очевидно, именно в это время на основе устоявшегося финского возникает и восточнославянское обозначение скандинавских купцов и воинов [417] . Переход финск. ruotsi > др. – русск. русь фонетически убедительно обоснован. Зап. – финск. uo/oo закономерно отражалось в др. – русск. , что подтверждается рядом аналогий (например, финск. suomi > др. – русск. сумь) и общим соответствием др.-pycск. / финск. uo/oo. Возможность перехода финск. ts > др. – русск. с имеет несколько наиболее вероятных объяснений: во-первых, заимствование могло иметь место до образования ц в древнерусском языке, во-вторых, если заимствование и проходило позже, то с в слове русь могло возникнуть как упрощение консонантной группы ts (ср.: veps"a > весь) [418] .

416

MikkolaJ. Die alteren Berlihrungen zwischen Ostseefinnisch und Russisch. Helsinki, 1938; Kalima J. Die slawischen Lehnworter im Ostseefinnisch. B., 1955; Кипарский В. О хронологии славяно-финских лексических отношений // Scando-Slavica. 1958. Т. 4.

417

Аналогично, хотя и в более позднее время, возникает название варяг, также использовавшееся как этносоциальный термин и, вероятно, заменившее название русъ после того, как последнее было перенесено на древнерусскую народность.

418

Schramm G. Die Herkunft des Namens Rus’ // FzOG. 1982. Bd. 30. S. 19.

Неоднозначности финск. ruotsi (соединению в нем этнического и социального значений) соответствует исходная полисемия др. – русск. русъ. Письменные источники, в первую очередь ПВЛ, не содержат однозначного понимания этого слова. Поэтому выборочное привлечение источников позволяет достаточно убедительно, на первый взгляд, интерпретировать название и как социальный термин, и как этноним, и как хороним. До середины IX в. актуальны, хотя в разной степени, и, как правило, во взаимосвязи, первые два значения. Важнейшим подтверждением доминирующего этнического содержания слова является его морфологическая структура, недвусмысленно связывающая его с древнерусским этнонимическим рядом для обозначения народов северо-запада Европейской части СССР, по преимуществу финских и балтских [419] .

419

См.: Хабургаев Г. А. Этнонимия «Повести временных лет». С. 167–168. Собственно, славянские этнонимы образованы по двум основным словообразовательным моделям. Первая имела аппелятивную основу + суффикс – ан/-ян или – ен (из общеслав. *-janin, *-ётп); ср.: древляне, северяне, бужане. Вторая – топографическую или псевдопатронимическую основу + патронимический суффикс – ич (из общеслав. *-itjo): кривичи, радимичи, вятичи. Обе модели восходят к общеславянскому времени (Rospond S. Struktura pierwotnych etnonimow slowianskich // RS. 1966. T. 26; 1968. T. 29; Иванов В. В., Топоров В. Н. О древних славянских этнонимах // Славянские древности. Киев, 1980).

Эта этнонимическая модель основана на фонетической (более или менее точной) передаче самоназвания и морфологически оформлена как собирательное существительное женского рода на – ь (< *-i): кърсь (> корсь) < балтийских языков, латв. kursa, лит. kursas; чудь (< гот. diuda?) < cаам. норв. cutte, cudde, саам. швед. cute, cude – «преследователь, враг», саам. кольск. cutte, cut; сумь < финск. Suomi, эст. Soome Maa, лив. S`uom; ямь, емь < финск. H"ame (название области); весь < финск. *vepsi, veps"a; водь < водск. vad’d’a, финск. vaaja; лопь < финск. lappi; либь < латв. l~ibis, l~ibitis и др.

Наконец, на неславянскую этническую принадлежность первоначальной «руси» указывает и то, что этническая группа «русь» не включена летописцем ни в один из перечней славянских «племен» (полян, древлян и др.), расселившихся по Восточноевропейской равнине [420] .

Этническое значение слова «русь» устанавливается, таким образом, этимологически, по морфологической структуре слова, по его включению в соответствующий контекст в ПВЛ. Для летописца XII в. его этническое содержание не вызывало сомнений: он ставит русь в один ряд с другими скандинавскими народами: «Сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зъвутся свие, друзии же урмане» [421] . Однако в легенде о призвании варягов, как полагает большинство исследователей, частично отражающей реальность середины IX в., наиболее отчетливо проявляется и его социальное значение. Сопоставление двух вариантов легенды, сохранившихся в ПВЛ и в Новгородской I летописи (далее – НПЛ), недвусмысленно показывает отождествление понятий «русь» и «дружина». Текст ПВЛ: «И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собвсю русь, и придоша» [422] . В НПЛ текст звучит так: «Изъбрашася 3 брата с роды своими, и пояша со собою дружину многу и предивну, в приидоша к Новугороду» [423] .

420

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 11, 13, 15 [= ПВЛ-1996. С. 8, 10–11. —Прим. ред.].

421

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 18 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 13. – Прим. ред.]. Мы не касаемся здесь вопроса о времени включения в ПВЛ этого и других пассажей, содержащих отождествление варягов и руси, которые А. А. Шахматов (Шахматов А. А. Разыскания о Древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 298–340) считал вставками составителя ПВЛ. Для нас существенно не это отождествление (которое, кстати, вряд ли могло произойти в раннее время, как полагал и А. А. Шахматов), а включение названия «русь» в контекст, недвусмысленно обнаруживающий этническое его содержание.

422

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 18 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 13. – Прим. ред.].

423

НПЛ. С. 106.

Взаимозаменяемость выражений «дружина многа» и «вся русь» (ср. ниже выражение «все росы» как обозначение великокняжеской дружины у Константина Багрянородного) указывает на социально-терминологическое значение слова «русь» в летописной традиции XII в. [424] . Этническое значение его в этом контексте отступает на второй план и нуждается в специальном комментарии летописца – отождествлении «руси» с варягами.

Во второй половине IX – первой половине X в., на протяжении второго этапа восточнославянско-скандинавских связей, оба значения слова сохраняются, но социальное начинает выступать на первый план, оттесняя этническое. В этом контексте вызвавшая много толкований фраза ПВЛ (и соответствующий пассаж НПЛ) о мужах, варягах, словенах и прочих, которые в Киеве «прозвашася русью» [425] , может быть истолкована как указание на то, что именно в Киеве полиэтничное войско Олега (или его часть) приобрело статус великокняжеской дружины. В. Л. Янин склонен видеть в этой «руси» дружину, представлявшую прежде всего административный аппарат великого (киевского) князя. По его мнению, как и по мнению Д. С. Лихачева [426] , противопоставление княжеской дружины (руси) рядовому войску (словенам) отражено и в рассказе о походе на Царьград 907 г. [427] , хотя Д. С. Лихачев и понимает термин «дружина» шире, чем В. Л. Янин. Но при любой трактовке – наиболее существенно то, что исходное этносоциальное значение термина «русь» стало «размываться» как в этническом плане (включает «мужей» славянского происхождения), так, видимо, и в социальном (в описании похода 907 г. о руси говорится как о войске вообще, а не только как о великокняжеской дружине).

424

Falk К.-О. Einige Bemerkungen. S. 149. А. А. Шахматов (Шахматов А. А. Разыскания. С. 340) считал очевидной искусственность конструкции «вся русь» (как и легенды о призвании варягов в целом), по его мнению, летописец стремился объяснить таким образом отсутствие руси собственно в Скандинавии – «всю русь» якобы переселил с собой Рюрик. Однако, помимо приведенных данных Константина Багрянородного, для средневековых источников вообще и для древнерусских в частности (ср. «Русь вся» в договоре Святослава) характерно обозначение дружины как «всех чехов», «всех данов» и т. д.

425

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 20 [= ПВЛ-1996. С. 14. – Прим. ред.]. А. А. Шахматов считал, что в Древнейшем своде «русью» именовались лишь варяги Олега (словене и прочие – позднейшая вставка), восприняв это название в Киеве, где оно якобы было исконным. Эта гипотеза о южном происхождении названия «русь» основана, однако, на недоказанном предположении самого А. А. Шахматова о существовании государства скандинавов-росов Вертинских анналов в Среднем Поднепровье до 840 г. (Шахматов А. А. Разыскания. С. 542; Он же. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919. С. 53 сл.).

426

ПВЛ-1950. Ч. 2. С. 253 [= ПВЛ-1996. С. 419. – Прим. ред.].

427

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 24 [= ПВЛ-1996. С. 17. – Прим. ред.].

Наконец, в тексте договора 911 г. [428] появляется хороним (политоним?) «Русская земля». Показательно, что Аскольд и Дир, согласно ПВЛ, владели не Русской землей, а «польской» (т. е. Полянской): название «русь» в территориальном значении начинает распространяться в Поднепровье с утверждением в Киеве именно великокняжеской дружины Олега, назвавшего Киев метрополией – «матерью городов русских» [429] . Вместе с тем в упомянутых текстах наряду с расширительным значением названия «русь» присутствуют отзвуки и самого раннего значения: Олег требует дань «на корабль» и «на ключ» (уключину), что подчеркивает особый статус именно гребцов в походе на судах.

428

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 27 [= ПВЛ-1996. С. 19. – Прим. ред.].

429

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 20 [= ПВЛ-1996. С. 14. – Прим. ред.].

Таким образом, в летописных текстах, повествующих о событиях конца IX – начала X в., можно увидеть весь спектр значений названия «русь» с тенденцией к его расширению и переносом названия со скандинавских реалий на восточнославянские. Эта тенденция упрочивается к середине X в., судя по описанию похода и договору Игоря (944 г.), где его войско, состоящее из варягов, руси, полян, словен, кривичей и тиверцев, корсунцы и болгары называют общим именем – «идутъ Русь» [430] , отличая от «руси» только наемников-печенегов. Эта «расширительная» трактовка «извне» подкрепляется «изнутри» словами договора, заключенного «от Игоря, великого князя рускаго, и от всякоя княжья и от всхъ людий Руския земля» [431] . При этом послы со скандинавскими именами выступают доверителями правителей, часть которых носит славянские имена (в их числе – Святослав, сын великого князя). Договор скрепляется клятвой Перуном, что свидетельствует об отправлении русскими князьями и дружиной славянских культов. Все это наряду с данными археологии и лингвистики говорит о далеко зашедших процессах ассимиляции, изначально сопровождавших распространение названия «русь».

430

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 33 [= ПВЛ-1996. С. 23. – Прим, ред.].', ср. комментарий: ПВЛ-1950.

Ч. 2. С. 288 [= ПВЛ-1996. С. 430–431. – Прим. ред.].

431

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 35; ср.: С. 38–39 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 23; ср.: С. 26. – Прим.

По мере того как название «русь» становится известным соседним с восточными славянами народам, оно появляется во все большем количестве разноязычных источников, причем большинство из них фиксирует уже отмеченную двойственность значения слова.

Этносоциальное содержание названия «ар-рус» в арабских источниках, в отличие от расширительного этнического «ас сакалиба» (под которым подразумевались не только восточные и западные славяне, но часто и другие народы Европы – болгары и даже германцы [432] ), отмечалось неоднократно, причем этническое значение – под народом ар-рус понимаются скандинавы [433] , – как правило, не выражено эксплицитно и устанавливается путем этнографических, исторических и прочих сопоставлений. Доминирование социального значения названия «ар-рус» исторически обусловлено самим характером контактов: знакомством арабов с теми самыми отрядами, которые называли себя roths(тепп) и которых западные финны называли ruotsi. Один из таких отрядов в 921/922 г. видел в Булгаре Ибн Фадлан, составивший «этнографическое» описание похорон его «предводителя».

432

Минорский В. Р. Куда ездили древние русы? // Восточные источники в истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. М., 1964. С. 22–23.

433

Vitestam G. The People of ar-Riis as Merchants According to Arabic Sources 11 KYHAA. Filologisk-filosofisk serien. 1975. B. 15. Единственным в восточных источниках текстом, отождествляющим народы ар-рус и ас-сакалиба, является вставка неясного происхождения в сочинение Ибн Хордадбеха (Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. Баку, 1986. С. 38 сл.; см. также: Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI–IX вв. И Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 382–385).