Древняя Русь и славяне
Шрифт:
В результате вырисовывается следующая хронология городенских князей: Всеволодко (не позднее 1117–1141/2), Борис Всеволодкович (1141/2 – не позднее 1166), Глеб Всеволодкович (не позднее 1166–1170), Мстислав Всеволодкович (1170 – не ранее 1183). Эти выводы заметно отличаются от наблюдений . П. Погодина [391] , от данных, приведенных в генеалогическом компендиуме Н. А. Баумгартена (со ссылкой на . М. Погодина) [392] , у О М. Рапова [393] и в иных справочниках.
391
Погодин 6. С. 96, 181–182 и роспись князей по княжествам и уделам (с. XLI).
392
Baumgarten 1927. Р. 30. Table VII. N 1–4.
393
Рапов 1977. С. 202, 205; автор, по непонятной причине, предпочитает работать с данными «Никоновской» и «Густынской» летописей, а также В. Н. Татищева, игнорируя «Ипатьевскую летопись». Очевидно, поэтому не учитываются и поправки, сделанные к хронологии «Ипатьевской летописи» И. Г. Бережковым.
В немногочисленных летописных упоминаниях о Всеволодке Городенском отчество князя нигде не приводится. Несмотря на это, в науке повсеместно и прочно утвердилось мнение, что он был сыном Давыда Игоревича, одного из самых беспокойных внуков Ярослава Мудрого [394] . Никаких сомнений в таком родословии основателя городенской династии, насколько нам известно, никогда не высказывалось [395] . Между тем, есть по меньшей мере два существенных повода, которые вполне оправдывали бы подобные сомнения. Первый – из области канонического права, второй связан с наследственной преемственностью владельческих прав городенских князей.
394
Кроме трудов В. И. Татищева, . М. Карамзина и С. М. Соловьева (см. примеч. 32, 43, 44), см. также: Строев 1844. С. 23. Роспись III; Погодин 6. С. 96; Baumgarten 1927. Р. 30. Table VII. N 1; ПСРЛ 1. С. 544, прав. стб. (указат.); Муравьева, Кузьмина 1975. С. 18, прав, стб.; они же 1998. С. XI, лев. стб.; Рапов 1977. С. 202; HBGR 1. S. 427 (генеалогическая таблица, составленная М. Хелльманном); Войтович 1990. С. 31. № 18 (почему
395
Лишь М. И. Погодин, да и то только однажды (Погодин 6. С. XLI), снабжает отчество «Давыдович» знаком вопроса (когда А. М. Андрияшев, ссылаясь на . П. Погодина, называет Всеволодка Владимировичем, это, конечно, всего лишь недоразумение: Андрияшев 1887. С. 79). Более века спустя кропотливый А. В. Соловьев, комментируя разбираемые нами ниже сведения В. Н. Татищева о Всеволодке, который в них именуется Давыдовичем, замечает уклончиво: «Здесь отчество, вероятно (выделено нами. – А. Н.), верно» (Соловьев 1992. С. 71); при этом в родословной таблице в той же статье (с. 84) общепринятая генеалогия воспроизведена уже безо всяких оговорок. М. С. Грушевский, хотя и прозревал авторство В. Н. Татищева, все же признавал его мнение «довольно вероятным» (Плахонин 2004. С. 299).
До сих пор не обращалось внимания на то, что традиционная генеалогия делает неканонически близкородственным упомянутый выше брак Всеволодка с Мономаховной, заключенный в 1117 г.: «Том же лете Володимер отда дщерь свою Огафью за Всеволодка» [396] . Что за Всеволод имеется в виду, летописец не уточняет. Впрочем, ясно, что это известие не может относиться ни ко Всеволоду Ольговичу, ни к его двоюродному брату Всеволоду Давыдовичу, внукам черниговского, а затем киевского князя Святослава Ярославича, как то видно из сообщения «Ипатьевской летописи» под 1144/5 г.: «Тон же зиме Всеволод (Всеволод Ольгович, тогда князь киевский. – А. Н.) отда две Всеволодковне, Володимери внуце, едину за Володимера за Давыдовича, а другу за Яросла[в]личя, за Дюрдя (Юрия Ярославича, впоследствии князя туровского. – А. Н.), об одинои неделе» [397] . Остается думать, что мужем Агафии Владимировны стал именно Всеволодко Городенский. Так и считается в науке. Но тогда, если оставаться при общепринятом мнении о происхождении Всеволодка, этот брак был бы союзом между правнуками одного лица, в данном случае – киевского князя Ярослава Владимировича:
396
См. примеч. 4.
397
ПСРЛ 2. Стб. 317.
Таблица 1
Браки столь близкой, 6-й (3: 3), степени кровного родства, как хорошо известно, запрещались церковью. В древнерусской «Кормчей книге» читаем: «Тако есть право уне (относительно. – А. Н.) поимания: брата два – то две колене; дети тою – то 3-е колено: дотоле нелзе поиматися. Внучи тою – 6-е колено: не лзе же (выделено нами. – А. К), 7-е колено и 8-е, то уже достойно поиматися» [398] . Эта общецерковная норма отражена и в целом ряде других канонических текстов; так, в начале XIV в. она категорически подчеркивается в послании константинопольского патриарха Нифонта к великому князю владимирскому Михаилу Ярославину Тверскому в связи с обвинениями митрополита Петра (как выяснилось, необоснованными) в благословении близкородственных браков: «Велико есть то дело и велми гневить Бога, еже от крови 6 степень пращаеть и благословляеть: аже 6 степень отъинудь отсечено и запрещено; не бывало то дело николиже промежи кристиян» [399] .
398
ПДРКП 1. № XIV. Стб. 143; Бенешевич 2. С. 196–201.
399
ПДРКП 1. № XVI. Стб. 148–149.
Конечно, патриарх несколько преувеличивал, и как на латинском Западе, так и на Руси известны отдельные случаи, когда для политических браков делались исключения. Но то были именно исключения, которые соответствующим образом и трактовались. Так, для брака в 1103 г. польского князя Болеслава III и Сбыславы (дочери киевского князя Святополка Изяславича), которые состояли в кровнородственной близости именно 6-й степени, краковский епископ Балдвин специально исхлопотал разрешение папы Пасхалия II ввиду «необходимости для страны» («patrie necessitas»); папа пошел навстречу и одобрил брак, «но не как канонический и обычный, а в виде исключения» [400] . Подобное же разрешение было истребовано в Риме и для второго брака волынского князя Василька Романовича с Добравкой, внучкой польского князя Казимира II, с которой брат Даниила Галицкого находился в кровном родстве 6-й степени; сохранилась даже булла папы Иннокентия IV от 1247 г. на этот счет [401] . Бывали случаи, когда власть имущие игнорировали церковные запреты – как, например, новгородский князь Святослав Ольгович, который в 1136/7 г. «веньцяся своими попы», несмотря на запрет епископа Нифонта, что воспринималось как скандал и заносилось на страницы летописей [402] . Весьма показательно, что среди внутрирусских междукняжеских браков домонгольского времени с достаточной достоверностью удается выявить только три или четыре близкородственных союза, причем один из них, если и был близкородственным, получил особую санкцию митрополита [403] , а два были расторгнуты впоследствии, когда политический интерес, их обусловивший, утратил свою актуальность [404] . Случаи, когда подобные, заключенные из политических интересов браки по прошествии времени расторгались, известны и в Византии, причем (что важно) делалось это со ссылкой именно на их неканоничность [405] . Очевидна неустойчивость такого рода брачных союзов, которая вполне осознавалась вступающими в них сторонами.
400
«<…> non canonice пес usualiter, sed singulariter» (Gall. II, 23. P. 90); Назаренко 2001a. C. 560–561.
401
Тургенев 1841. № 76. C. 67; Назаренко 2001a. C. 583.
402
НПЛ. C. 24, 209; шла ли в данном случае речь о недопустимо близкородственном браке или каноническое препятствие состояло в чем-то другом, неясно.
403
Имеем в виду состоявшийся в 1250 г. брачный союз совершенно скандальной 4-й (2: 2!) степени родства: владимиро-суздальский великий князь Андрей Ярославич женился на дочери галицкого князя Даниила Романовича (ПСРЛ 1. Стб. 472), в то время как оба происходили, возможно, от родных сестер – дочерей галицкого князя Мстислава Мстиславича. Попытка пересмотреть такое происхождение Андрея Ярославича, коль скоро его следствием является столь неканонический брак (Баумгартен 1908b. С. 21–23), была оспорена В. А. Кучкиным, который предпочел вернуться к мнению о Мстиславне как матери Ярославичей, предложив рассматривать присутствие митрополита Кирилла и ростовского епископа при венчании Андрея и Даниловны как свидетельство об особой церковной санкции на брак (Кучкин 1986. С. 71–80). Польский исследователь генеалогии смоленских Ростиславичей Д. Домбровский, хотя и не готов поддержать конкретную идентификацию матери Ярославичей, предложенную Н. А. Баумгартеном, тем не менее, полемизируя с В. А. Кучкиным, склоняется к выводу, что сыновья Ярослава Переяславского происходили не от дочери Мстислава Удатного (Домбровский 2006. С. 21–30); в таком случае женитьба Андрея Ярославича оказывается канонически вполне легитимной.
404
В 1112 г. волынский князь Ярослав Святополчич женился на дочери Владимира Всеволодовича Мономаха (ПСРЛ 2. Стб. 273), хотя оба брачующихся были правнуками Ярослава Мудрого; в 1183 г. (Бережков 1963. С. 201) Глеб, сын киевского князя Святослава Всеволодовича и правнук Мстислава Великого (через дочь последнего Марию, жену черниговского и киевского князя Всеволода Ольговича), взял в жены дочь соправителя отца – Рюрика Ростиславича и, тем самым, также правнучку Мстислава (ПСРЛ 2. Стб. 625); в 1180-1190-х гг. был заключен брак между волынским князем Романом Мстиславичем и Передславой, дочерью того же Рюрика Ростиславича (ПСРЛ 1. Стб. 412), причем снова речь шла о правнуках киевского князя Мстислава Владимировича. Ярослав Святополчич отослал от себя жену после разрыва с Мономахом в 1117/8 г. (ПСРЛ 7. С. 24; 15. Стб. 192; см. об этом ниже, а также в статье IV), а Роман – в 1195/7 г. (Бережков 1963. С. 85), порвав с Рюриком, причем Рюриковна была даже затем насильственно пострижена Романом (ПСРЛ 1. Стб. 420). О недостоверности других примеров браков 6-й степени родства, иногда постулируемых в историографии, будет сказано ниже, при разборе аргументов А. Г. Плахонина против нашей гипотезы.
405
Например, помолвка между Марией, дочерью императора Мануила I Комнина, и деспотом Белой-Алексеем, будущим венгерским королем Белой III (Назаренко 2007d. С. 74–88).
В случае со Всеволодком Городенским и Агафией Владимировной демонстративное попрание церковных канонов, на какое пошел Святослав Ольгович, представляется маловероятным: известно благочиние Владимира Мономаха, удостоившееся особых похвал киевского митрополита Никифора I [406] . Конечно, брак дочери киевского сениора с подручным князем, сидевшим в далекой пограничной волости, мог иметь особые политические причины (о чем будет сказано ниже), которые способны были бы, по ходатайству Владимира Всеволодовича, побудить церковные власти разрешить его в виде исключения (говоря церковным языком – икономии). Но прежде чем мириться с таким исключением, уместно задаться вопросом, в какой мере обоснована традиционная генеалогия Всеволодка, требующая этого допущения.
406
См. послание митрополита к Владимиру: Понырко 1992. С. 66–71.
Насколько удается выяснить, наиболее ранним текстом, в котором Всеволодко назван Давыдовичем, является «Густынская летопись», где в сообщении о женитьбе князя вместо «за Всеволодка», как в «Ипатьевской летописи», читаем «за Всеволода Давыдича Чернеговского» (!) [407] . Перед нами явно одна из нередких для поздней летописи ложных интерпретаций; характерно, что другой пример такого же рода есть тут же, в статье 1116/7 г.: Глеб Всеславич Минский превращен здесь в никогда не существовавшего Глеба Святославича Смоленского. Всеволодко Городенский, как мы уже отметили, никоим образом не может быть тождествен представителю черниговского дома Всеволоду Давыдовичу. Тем не менее то же недоразумение находим и в «Истории Российской» В. Н. Татищева.
407
ПСРЛ 40. С. 75.
В «Росписи алфабетической», составленной самим историком к первой редакции своего труда, Всеволодко Городенский прямо отождествлен с Всеволодом Давыдовичем, сыном Давыда Святославича Черниговского [408] . Более того, как видно из «Летописи краткой великих государей русских» в первой редакции «Истории», В. Н. Татищев считал Городенское княжество одним из уделов в Черниговской земле, поскольку городенским князем здесь назван другой черниговский Давыдович – Святослав [409] . Эта ошибка до известной степени простительна, ведь о Всеволоде Давыдовиче известно еще меньше, чем о Всеволодке Городенском. К тому же первый упоминается в качестве участника похода на половцев под тем же 6624 (1116/7) г., под которым говорится о женитьбе второго, и известие об этом походе вошло в первую редакцию «Истории» [410] . Возможно, свою роль сыграл и тот факт, что в XVIII в., как и сегодня, несколько севернее Чернигова существовал городок Городня, позднее ставший даже уездным центром. Впоследствии историк по каким-то причинам усомнился в своей интерпретации, так как во второй, печатной, редакции его труда в поход на половцев в 1116/7 г. отправляется уже Всеволод Ольгович, которому в обеих редакциях приписана и женитьба на Агафии Владимировне [411] . (Последнее, заметим, доказывает, что сходные ошибки составителя «Густынской летописи» и В. Н. Татищева возникли независимо друг от друга
и не восходят к общему источнику.) Как ни странно, в сообщении о смерти Всеволода Городенского под 1141 г. отчество «Давыдович» было, тем не менее, возможно по недосмотру, оставлено («Преставися князь городецкий Всеволод Давидович»), хотя черниговское происхождение князя историк решил изменить, прибавив через некоторое время после определенных колебаний «внук Игорев», а также сделав примечание: «О сем Всеволоде зде токмо (выделено нами. – А. Н.) упомянуто» [412] . В. Н. Татищев не обратил внимания на то, что тем самым в летописи «сталкиваются» два внука Игоря Ярославича. Действительно, запись о браке Всеволодка непосредственно продолжает заметку о смерти Мстислава, «сыновца» Давыда Игоревича [413] , в «Истории Российской» опущенную: «В се лето преставися Мстислав, внук Игорев» [414] . Не странно ли, что летописец, снабдивший имя Мстислава пояснением «внук Игорев», оставил без комментария стоящее рядом имя Всеволодка, тоже якобы внука Игоря? Вследствие такой «правки» во второй редакции положение окончательно запуталось [415] . Если в первой редакции летописные сведения о Всеволодке были «поделены» между черниговскими Всеволодом Ольговичем и Всеволодом Давыдовичем, то теперь женитьба на Владимировне осталась по-прежнему за Всеволодом Ольговичем; отец сестер, выданных замуж в 1144 г., стал Всеволодом Мстиславичем Новгородским [416] – ведь они были «Володимери внуки» [417] ; Всеволодко Городенский под 1141 г. оказался сыном Давыда Игоревича, а «Всеволод из Городца» в известии о походе 1127 г. вообще остался без какой бы то ни было интерпретации [418] .408
Татищев 4. С. 501, лев. стб.
409
Там же. С. 105, 515, прав. стб.
410
Там же. С. 181.
411
Татищев 2. С. 131; 4. С. 181.
412
Татищев 2. С. 154, 267. Примеч. 398.
413
ПСРЛ 1. Стб. 271; 2. Стб. 247.
414
ПСРЛ 2. Стб. 284.
415
На произвольность исправлений, предпринимавшихся В. Н. Татищевым во второй редакции «Истории», указывал еще А. А. Шахматов (1920. С. 80–95). Сводку возникших в результате ошибок применительно ко Всеволодку Городенскому и его сыновьям см.: Соловьев 1992. С. 70–74.
416
Татищев 2. С. 160.
417
Татищев 4. С. 200.
418
Татищев 2. С. 140.
Несмотря на в общем критическое отношение к уникальным сведениям «Истории Российской», в которой к тому же в данном случае налицо явная путаница, . М. Карамзин, со ссылкой на В. Н. Татищева [419] , воспроизвел мнение о Всеволодке Городенском как сыне Давыда Игоревича, а вслед за ним – и С. М. Соловьев [420] . В результате благодаря авторитету известных историков неудачная догадка В. И. Татищева приобрела силу бесспорного факта.
419
Карамзин 1/2. Примеч. 250. Стб. 102. «Российская Библиотека», на которую, помимо труда В. Н. Татищева, ссылается в данном случае историк, есть не что иное, как первое издание «Радзивиловской летописи» 1767 г. (.Карамзин 2–3. С. 687. № 102 [комментарий М. И. Афанасьева, В. Ю. Афиани, В. П. Козлова, Г. А. Космолинской]), в которой отчество Всеволодка действительно обозначено, но оно стоит в ряду многочисленных изменений, внесенных в текст летописи издателями, и стало следствием правки по одному из списков «Истории» В. Н. Татищева (Плахонин 2004. С. 318–320).
420
Соловьев 1. С. 422, 454, 578, 683. Примеч. 182. С. 719. Табл. № 7.
Обратимся ко второму поводу для сомнений в правильности генеалогической связки Давыд Игоревич – Всеволодко Городенский, заявленному нами выше, а именно потенциальной преемственности городенских владений Всеволодка.
Принимая предположение В. И. Татищева, . М. Карамзин, то ли стараясь подкрепить его, то ли делая из него вывод, отождествил стольный город Всеволодка не с известным Городном на Немане (современным Гродном), а с одноименным местечком (современное название – Городная) в нижнем междуречье Стыри и Горыни, примерно в полусотне километров юго-восточнее Пинска [421] . Историк эту свою мысль никак не аргументировал. Но мотив, который им руководил, понятен: Давыд Игоревич, предполагаемый отец Всеволодка Городенского, никогда не владел землями к северу от Припяти. В пору его волынского княжения (не ранее 1087–1097) Туров и Пинск с 1088 г. принадлежали Святополку Изяславичу [422] , а вместе с Туровской землей – и ее западная окраина, Берестейская волость (от которой или от основного массива туровских земель и должна была выделиться впоследствии Городенская волость в верховьях Немана) [423] . Очевидно, после смерти Ярополка Изяславича в ноябре 1086 или 1087 г. [424] его огромные владения быи поделены между Давыдом и Святополком. В конце жизни (после 1100–1112 гг.) Давыд сидел в Дорогобуже, владея Погориной или частью ее [425] . Думается, именно поэтому . М. Карамзин и предпочитал искать Городенский удел Всеволодка, «между реками Стырем и Горынью»; С. М. Соловьев же только повторил предположение . М. Карамзина. В дальнейшем мнения относительно локализации Всеволодкова Городна разделились: неманская или припятская? [426] И только археологическими изысканиями 30-40-х гг. XX столетия вопрос разрешился в пользу Городна на Немане, в котором были вскрыты мощные культурные напластования начиная уже с XI в. с богатой каменной архитектурой домонгольского времени, выдающей столичный облик города, тогда как в припятском Городне сколько-нибудь заметного археологического слоя вообще не обнаружилось [427] .
421
См. примеч. 43.
422
ПСРЛ 1. Стб. 207; 2. Стб. 199.
423
ПСРЛ 1. Стб. 263; 2. Стб. 237. Об исконной связи Берестейской волости с Туровом, а не с Волынью см.: Насонов 1951. С. 115–117 и карта-вклейка между с. 80 и 81. Сомнения, иногда высказывающиеся на этот счет (Котляр 1985. С. 50), должны были бы покоиться на опровержении аргументов А. Н. Насонова, чего, однако, нет.
424
Водворение Святополка в Турове именно в 1088 г. делает датировку гибели Ярополка в «Ипатьевской летописи», 1087 г. (ПСРЛ 2. Стб. 197), до некоторой степени более вероятной, чем 1086 г. «Лаврентьевской летописи» (ПСРЛ 1. Стб. 206), несмотря на предпочтение, которое А. А. Шахматов отдавал последней дате (Шахматов 1916. С. 261); ср. также соображения, выдвинутые в работе: Стефанович 2007. С. 143–144. Примеч. 48. Давыд Игоревич как претендент на Волынь обнаружился уже в 1085 г. (ПСРЛ 1. Стб. 205; 2. Стб. 197).
425
ПСРЛ 1. Стб. 274; 2. Стб. 249–250.
426
Их сжатый обзор см.: Орловский 1897. С. 197–200 (сам автор высказывается в пользу Гродна на Немане); Воронин 1954. С. 11–12.
427
Соловьев 1935. С. 69–96; Воронин 1954. Тем не менее в указателе к «Ипатьевской летописи» Городен Всеволодка отделен от неманского Городна и помещен «в Волынском княжестве» (Муравьева, Кузьмина 1998. С. XXXVII, лев. стб.).
Казалось бы, такой результат должен был бы повести к пересмотру привычного взгляда на происхождение Всеволодка Городенского от Давыда Игоревича. Ведь главным доводом сторонников припятской локализации летописного Городна служило как раз естественное предположение, что территориально Городен следовало бы связывать с погоринскими владениями Давыда [428] . Однако этого не случилось: ошибочная генеалогическая схема оказалась затверженной. Трудности, с которыми она сталкивается, не были даже замечены. Попытка польского археолога И. Йодковского подкрепить ее конкретными аргументами [429] не выдержала критики; найденные при раскопках древнерусских Городна и Дорогичина свинцовые печати с изображением святого Иоанна Предтечи и надписью, которую И. Йодковский читал как «ДАВИДА СЛОВО», на самом деле оказались принадлежащими к многочисленной группе загадочных сфрагистических памятников с надписью «ДЬКЬСЛОВО» [430] . Характерно, однако, что, например, . Н. Воронин, отметив ошибочность интерпретации И. Йодковского, в самой идее о связи между Городном и Давыдом Игоревичем нисколько не усомнился. Он предположил, что Городен «повторяет» (?) название Давида-городка при устье Горыни, входившего будто бы в погоринские владения Давыда, и задался вопросом, «не предпринял ли Давыд Игоревич, еще будучи волынским князем <…> попытки проникнуть в Понеманье и закрепиться в нем?». Далее, подхватив ни на чем не основанную догадку А. М. Андрияшева, что Всеволодко мог после смерти Давыда унаследовать Погорину, откуда его якобы вытеснил затем волынский князь Ярослав Святополчич [431] , исследователь присовокупил к ней еще одну: в результате этих событий Всеволодко будто бы и вынужден был искать убежище в далеком Городне [432] . Но как название Давида-городка (если действительно связывать последнее именно с Давыдом Игоревичем) могло быть перенесено в Понеманье, предполагаемую часть волынских владений Давыда Игоревича, если Погорину Давыд получил только после того, как лишился Волыни? Кроме того, низовья Горыни, насколько можно судить, во владения Давыда Игоревича (Погорину в узком смысле слова) не входило [433] , поэтому связь названия «Давид-городок» именно с Давыдом Игоревичем вызывает сильные сомнения. Почему, далее, Погорина не была возвращена Всеволодку после изгнания вскоре с Волыни Ярослава Святополчича? Как, наконец, Всеволодко мог закрепиться в Верхнем Понеманье, если, по мнению самих А. М. Андрияшева и . Н. Воронина (на этот раз, как увидим, справедливому), оно входило во владения Ярослава Святополчича? Нежелание усомниться в привычной, но ложной генеалогии приводило к нагнетанию вопросов и противоречий, которые тем не менее не колебали приверженности историографии к традиционной схеме [434] .
428
См., например: Грушевсъкий 2. С. 100, 301–302, 396.
429
Jodkowski 1948. S. 158–171.
430
Янин 1. № 85, 1, 4–5.
431
Андриягиев 1887. С. 116.
432
Воронин 1954. С. 198–199.
433
Пределы Дорогобужской волости, выделенной Давыду Святополком Изяславичем, неизвестны; неясно также, остались ли за Давыдом при переходе в Дорогобуж Бужский Острог (Бужеск, Острог?), Дубен и Черторыйск, составившие его удел по решению Уветичского съезда в 1100 г. (ПСРЛ 1. Стб. 274; 2. Стб. 249). Но судя по более поздним данным, низовья Горыни (Степанская и Дубровицкая волости) входили в состав Туровских, а не Дорогобужских земель. Сидевший в Дубровице в 1180-х гг. Глеб Юрьевич (ПСРЛ 2. Стб. 631) был, очевидно, сыном туровского князя Юрия Ярославича. По южным пределам Дубровицкой волости проходила и граница между Туровом и Волынью (Луцком), которую подчеркивал еще Длугош как границу между Польским королевством и Великим княжеством Литовским (Dlug. 1. Р. 86; Щавелева 2004. С. 71, 217, 368–369. Коммент. 28 [А. В. Назаренко]).
434
Насонов 1951. С. 54. Примеч. 1 (автор был уже знаком с предварительными публикациями . Н. Воронина о Гродне); Воронин 1954. С. 13 и passim', ДРГЗС. С. 77–78 (автор раздела – А. В. Куза); Куза 1989. С. 93–94 (исследователь повторяет также предположение, будто Городен основан Давыдом Игоревичем, что невозможно, поскольку Давыд, как говорилось, никогда не владел Понеманьем); Зверуго 1989. С. 62; и др.