Древняя Русь и Великая степь

В XIX в. аксиоматически предполагалось, и даже вошло в гимназические учебники, что «рыцарственная Русь и тревожная недобрая степь, разлившаяся безбрежным морем от Волги до Дуная», [840] были извечными антагонистами. В наше время это мнение оспаривается как предвзятое и не соответствующее фактам, зафиксированным строго и беспристрастно. [841] В самом деле, оптимальные условия для становления культуры и процветания хозяйства имелись не в глухих лесах Заволжья и Сибири и не в солнечной пустыне Казахстана, а на ландшафтной границе лесной и степной зон, а также в азональных ландшафтах — речных долинах. Аборигены леса и степи научились жить в этническом симбиозе, обменивались излишними продуктами труда и не образовывали химер, несмотря на частые смешанные браки. При этом оба этноса — русичи и куманы — жили каждый за счет природных ресурсов своего региона и потому были ограничены пределами своих ландшафтов. Но тогда почему появилась и укрепилась концепция извечного антагонизма Руси и Степи и насколько она соответствует несомненным фактам истории? Этому вопросу придется уделить особое внимание.

840

Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971. С. 8.

841

См.: Белявский В.А. По поводу «извечного антагонизма» между земледельческим и кочевым населением Восточной Европы // Славяно-русская этнография. Л., 1973. С. 101—108.

Для русских историков (не только летописцев) в XVI—XVII вв. половецкая проблема была неактуальна. Война на юго-восточной границе шла беспрестанно, но противниками России были государства, входившие в мусульманский суперэтнос, — Крым, Казань и Османская империя, ибо уже во время «великой замятни» в Золотой Орде степной суперэтнос в Западной Евразии распался на составные части и исчез как целостность. Когда же появились мигрировавшие из Джунгарии калмыки, истинно степной этнос, Россия заключила с ними союз и с их помощью завоевала Крым.

Поэтому, когда в конце XVIII в. интерес к прошлому заставил обратиться к древности, историки столкнулись с летописной традицией и приняли ее как материал для собственных теоретических построений в духе своего времени.

Дореволюционная русская историография — от В.Н. Татищева до Г.В. Плеханова, за редкими исключениями, решала проблему русско-половецкого контакта единообразно, не смущаясь очевидными противоречиями в самих источниках и несоответствием своих выводов с географией и всемирной историей.

В.Н. Татищев писал: «Половцы и печенеги более как через много сот лет русским пределам набегами, пленя и грабя, великие вреды наносили… чему несогласие и междуусобие русских князей немалою причиной было…» Владимир Мономах решил женить своих сыновей на половецких княжнах, «но весьма мало покоя и пользы исчемой чрез то приобрел». [842]

Сам Владимир Мономах писал, что заключил с половцами «19 миров». Думается, что ему было виднее, где польза, тем более что именно он первый привел половецкую рать на Русь для разгрома Полоцкого княжества.

842

Татищев В.Н. История Российская… Кн. 1. С. 271—274.

Н.М. Карамзин называл половцев «неутомимыми злодеями» и утверждал, что «мир с такими варварами мог быть только опасным перемирием». [843] Зачем же русские князья в 1223 г. пошли выручать половцев на Калку?

Н.Г. Устрялов, хоть и приводил факты участия половцев в междоусобицах как наемного войска, именует их «лютыми злодеями». [844] Менее эмоциональный С.М. Соловьев считал, что «Россия …должна была вести борьбу с жителями степей, с кочевыми азиатскими народами…». [845] Эту идею развивал вслед за Соловьевым В.О. Ключевский. Они придавали этой войне характер «борьбы леса со степью», [846] чем тезису «извечного антагонизма» Руси и Степи придавался как бы географический смысл, но соль была в ином: создатели этой концепции считали своим долгом оправдать «отсталость» России от стран Западной Европы и доказать неблагодарным европейцам, что «Русь своей степной борьбой прикрывала левый фланг европейского наступления». [847] То есть исторической заслугой Древней Руси перед мировой цивилизацией является то, что русичи, не жалея себя, прикрывали католические монастыри, в которых наших предков предавали анафеме за принадлежность к схизме; рыцарские замки, откуда феодалы выходили грабить единоверную нам Византию; городские коммуны, торговавшие славянскими рабами, и пройдох-ростовщиков, изгнанных народом из Киева. И самое смешное, что это искреннее преклонение перед Западом почему-то называлось патриотизмом!

843

Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1892. Т. 1. С. 159; Т. 2. С. 46—47.

844

Устрялов Н.Г. Русская история. СПб., 1837. Ч. 1. С. 143—144.

845

Соловьев С.М. История России… Кн. 1. С. 57.

846

Там же. С. 647; Ключевский В.О. Курс русской истории: Соч. в 9 т. Т. 1. Ч. 1. М., 1987. С. 68—84.

847

Ключевский В.О. Указ. соч. Т. 1. Ч. 1.

140. Еще одна точка зрения

Несколько по-иному представлял южнорусскую ситуацию Н.И. Костомаров, считавший украинский народ если не вечным, то очень древним и всегда не похожим на великороссов. По его мнению, в основе русской истории лежала борьба двух начал — удельно-вечевого и монархического. Республиканским был Юг, монархическим — Великороссия. А кочевники задерживали развитие цивилизации в Древней Руси, даже торки и берендеи, смешавшиеся со славянами и сражавшиеся под знаменами киевских князей. «Русь была окружена чужеземцами, готовыми вмешаться в ее дела. С Востока, как тучи, одна другой мрачнее, выходили полчища степных кочующих народов Азии, жадных к грабежу и истреблению», [848] и, даже помогая южнорусским князьям, кочевники приносили вред, ибо из-за смешанности населения «в Руси не могло образоваться ни прочной княжеской власти, ни родовой аристократии, ни… народоправления», а частые половецкие набеги вынуждали «южнорусов» переселяться на север, где они, видимо, превращались в великороссов. Последний удар Киеву нанесло монгольское нашествие. [849] Но почему-то Южную Русь покорили не татары, а литовцы!

848

Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. СПб., 1903. С. 112.

849

Там же. С. 112, 116, 133, 158.

Взгляды Н.И. Костомарова появились в 60-х годах XIX в. и нашли последователей среди украинских националистов, например М.С. Грушевского и др., [850] но 120 лет спустя этот воинствующий провинциализм представляется несерьезным. Ведь русичи были куда сильнее степняков: Олег Святославич половцев использовал, а Мономах разгромил их. Однако психология Н.И. Костомарова понятна: в собственных бедах приятнее обвинить соседа, нежели себя.

Оба направления — государственное и «областное» — казалось бы, непримиримые, имеют одну общую черту: их представители рассматривали многочисленные и разнообразные степные этносы Евразии как однородную серую массу варваров, враждебных всякой и, главное, европейской цивилизации. Для Западной Европы это давнее традиционное мнение. Туркмены-сельджуки и мамлюки Египта остановили крестоносные войска и выгнали рыцарей из «Заморской земли», или Палестины. Половцы нанесли смертельный удар Латинской империи, после чего полвека шла ее агония, и изрядно потрепали авангард католического Запада — Венгрию. Поэтому антипатия европейцев к степной Азии понятна. Но почему русские историки болеют за государства, организовавшие в XIII в. Крестовый поход против Руси?

850

См.: Мавродина P.M. Киевская Русь и кочевники. Л., 1983. С. 19—20.

Натиск на восток, начавшись в XI в., продолжался в XIII в., и в XIV в., когда были завоеваны литовцами Киев и Чернигов, и в XVII в., когда поляки сожгли Москву; в XIX в. то же самое проделали французы и в XX в. хотели учинить немцы. А половцы только просили мира или защищались от победоносных дружин Владимира Мономаха. Но историки XIX в., при прекрасном знании летописей, делали вид, что «лес борется со степью» и это закономерно.

Наконец в 1884 г. П.В. Голубовский убедительно доказал, что в южнорусских степях жили три разных тюркских народа, враждебные друг другу, и каждый из них имел свою историю и свою судьбу. Это были печенеги — потомки канглов, торки — ответвление гузов и половцы, или куманы, — народ древней культуры. Половецкие красавицы были матерями многих русских князей, в том числе Александра Невского.

И тем не менее П.В. Голубовский писал: Русь «на своих плечах вынесла эту борьбу (с куманами) и грудью прикрыла Европу». [851] Он повторял тезисы Н.И. Костомарова и своего учителя В.Б. Антоновича. Вот что дает гипноз предвзятых мнений. [852]

И все-таки основателем научной куманологии следует считать П.В. Голубовского. С.А. Плетнева вполне справедливо указывает, что «труды о половцах, выходившие до работы П.В. Голубовского, как правило, написаны крайне тенденциозно, иногда просто по-дилетантски и свидетельствуют только о том, что научный интерес к половцам возник еще в первой половине XIX в.». [853] Но этот «интерес» характеризовал не столько предмет изучения, сколько вкусы и настроения самих историков. П.В. Голубовский не выступил против господствовавшего предвзятого мнения о служебной роли России по отношению к Западной Европе, зато его исследования дали возможность историкам XX в. открыть серию подлинно научных исследований, без ненужной и навязчивой тенденциозности.

851

Голубовский Л.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар. Киев, 1884.

852

См.: Мавродина P.M. Указ. соч. С. 23—24.

853

Плетнева С.А. Половецкая земля // Древнерусские княжества X—XIII вв. С. 260.

Достоинство научной монографии определяется степенью полноты достоверного материала по данной теме и на заданном уровне исследования. Одному человеку такая задача не под силу. Поэтому вполне законна преемственность, при которой эстафета научных достижений передается от поколения к поколению. Ныне синтез археологии с историей, после многократных попыток разных исследователей, наиболее полно осуществлен С.А. Плетневой и Г.А. Федоровым-Давыдовым. [854]

Но пока суд да дело, спекулятивная историософия в предреволюционные годы развернулась на новой основе, заимствуя идеи, еще носившиеся в воздухе лондонских туманов, парижских бульваров и тихих улиц немецких университетских городков. Наши историки, проявив славянскую непосредственность, иной раз догоняли, но иногда опережали европейскую философскую мысль, что не всегда шло на пользу делу.

854

См.: Плетнева С.А. Печенеги, торки, половцы в южнорусских степях // Материалы и исследования по археологии СССР. 1958. № 62; Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966.

141. «И старым дышит новизна»

Повышенное внимание к русско-половецким отношениям породило много частных концепций, более или менее остроумных и всегда противоречивых. Разбор их увел бы нас из этнологии в область историографии. [855] Но это дает повод для характеристики не славян и тюрок, а славистов и тюркологов, что не входит в задачи нашего исследования. Поэтому можно ограничиться анализом двух концепций: политологической и экономической. Первую сформулировал А.Е. Пресняков, [856] тем самым предвосхитив теорию «вызова и ответа» А. Тойнби, [857] вторую — Н.А. Рожков, [858] продолжением взглядов коего явилась теория «торгового капитала» и борьбы за торговые пути М.Н. Покровского. [859] Эта сторона воззрений Покровского не связана органически с другими его высказываниями, хотя и те и другие были отвергнуты в ходе дальнейших исследований. [860]

855

Обилие исследований русско-половецких контактов имело двоякие последствия. С одной стороны, был накоплен богатый фактический материал, с другой — отдельные построения, пересекаясь, поневоле становились эклектичными (см.: Мавродина P.M. Указ. соч. С. 25—39).

856

См.: Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. Т. 1. М., 1938; Т. 2. М., 1939.

857

Toynbee A.T. A Study of History. Abridgement of volumes I—VI by D.C. Somervell. N.Y.; Toronto, 1946. P. 570. Критику теории «вызова и ответа» см.: Гумилев Л.Н. Об антропогенном факторе ландшафтообразования («Ландшафт и этнос», VII) // Вестн. ЛГУ. 1967. № 24. С. 104—105.

858

См.: Рожков Н.А. Русская история в сравнительно-историческом освещении (основы социальной динамики), 4-е изд. Л.; М., 1930. Т. 1.

859

См.: Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М., 1933.

860

См.: Греков Б.Д. Киевская Русь и проблема происхождения русского феодализма у М.Н. Покровского // Против исторической концепции М.Н. Покровского. М.; Л., 1939. Ч. 1. С. 112.