Древняя Русь и Великая степь

В странах же Западной Европы предубеждение против неевропейских народов родилось давно. Считалось, что азиатская степь, которую многие географы начинали от Венгрии, другие — от Карпат, — обиталище дикости, варварства, свирепых нравов и ханского произвола. Взгляды эти были закреплены авторами XVIII в., создателями универсальных концепций истории, философии, морали и политики. При этом самым существенным было то, что авторы эти имели об Азии крайне поверхностное и часто превратное представление. Все же это их не смущало, и их взглядов не опровергали французские или немецкие путешественники, побывавшие в городах Передней Азии или Индии и Китая.

К числу дикарей, угрожавших единственно ценной, по их мнению, европейской культуре, они причисляли и русских, основываясь на том, что 240 лет Россия входила в состав сначала Великого Монгольского улуса, а потом Золотой Орды. Эта концепция была по-своему логична, но отнюдь не верна.

В XVIII в. юные русские петиметры, возвращаясь из Франции, где они не столько постигали науки, сколько выучивали готовые концепции, восприняли и принесли домой концепцию идентичности русских и татар как восточных варваров. В России они сумели преподнести это мнение своим современникам как само собой разумеющуюся точку зрения на историю.

Это лжеучение заразило даже А.С. Пушкина. Он написал: «России определено было высокое предназначение. Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили нашествие на самом краю Европы: варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего Востока».

А так ли это? Действительно ли существовала угроза монгольского овладения Европой? В XIX в. всеми учеными и публицистами предполагалось, что из Азии пришли неисчислимые полчища, давившие все на своем пути численностью. Теперь-то мы знаем, что монголов было около 600 тыс. человек, а армия их составляла всего 130—140 тыс. всадников, воевавших на трех фронтах: в Китае и Корее, в Средней Азии и Иране и в половецких степях. В это время на Руси жило около 6 млн жителей, а в Польше и Литве — 1,6 млн. В Поволжье жило тогда не более 700 тыс. жителей, а в степи между Доном и Карпатами — 500 тыс. В это время население Франции приближалось к 20 млн. Столько же в Италии, Германии, а в Англии — 3 млн жителей.

В XIII в. опасность для Европы — полуострова, защищенного со всех сторон, — была скорее психологической, чем реальной. Но публицисты и мыслители XVIII—XIX вв. фантазировали о предмете, который занимал их, но которого они не знали.

Главное же в другом. Зачем было русским людям XIII—XIV вв., ради каких общих интересов защищать немецких феодалов, ганзейских бюргеров, итальянских прелатов и французских рыцарей, которые неуклонно наступали на Русь, либо истребляя, либо закабаляя «схизматиков греческого обряда», которых они не считали за подлинных христиан? Поистине теория спасения Русью Европы была непонятным ослеплением, к несчастью, не изжитым до сих пор.

Корни болезни, которую мы называем монголофобией, следует искать в том же XIII в., когда и происходили войны монголов. Могут возразить, что европейцы, а до них римляне и греки и раньше недолюбливали степных варваров — скифов, гуннов. Но раз речь идет о монголах, а не о гуннах, туркменах-сельджуках и даже туарегах Сахары, которые на время завоевали большую часть Испании, то причины монголофобии надо искать именно в XIII в. Ибо до этого времени о монголах не было слышно и их не было на исторической арене.

Каждое явление, наблюдаемое in situ, имеет свое начало в прошлом, иногда близком, иногда далеком, но никогда не бесконечном, якобы характерном для всех тысячелетий существования человечества. Но ведь любое описание прошлого — история. Следовательно, история любого процесса — это продолжение того мгновения, когда в силу тех или иных причин этот процесс начался. Именно поискам начала, происхождения «черной легенды» о несимпатичности народов Руси и Монголии, сливавшихся для средневековых западноевропейцев в нечто целое, посвящена наша работа. Эта работа похожа на диагноз грандиозной болезни — заблуждения, унесшего много жизней и породившего много ненужного и бессмысленного горя.

Надо отдать должное уму и такту наших предков. Они не создали обратную человекоубийственную систему мироощущения. Они относились к окрестным народам как к равным, пусть даже непохожим на них. И благодаря этому они устояли в вековой борьбе, утвердив как принцип не истребление соседей, а дружбу народов. Вот почему для русского читателя важно понять, с кем и как нашим предкам пришлось воевать и на Востоке, и на Западе.

Но было ли это существенно для идеологов XIII в., когда блестящие успехи крестоносцев, захвативших в 1204 г. столицу «схизматиков» Константинополь, уже через год кончились сокрушительным поражением при Адрианополе от болгар и половцев? Латинский император Балдуин был взят в плен; он умер в башне в столице Болгарии Тырнове, а война приняла самый жестокий характер. Куманы неистовствовали против латинян и греков, греческие горцы Эпира и Малой Азии истребляли рыцарей, а Данте сравнивал чертей «Ада» с пиратами и греками, свирепствовавшими на Средиземном море. Ожесточение росло.

Та же ситуация сложилась в начале XIII в. на Руси. После первых успехов шведы и крестоносцы Ливонского ордена были остановлены Александром Невским, а Даниил Галицкий отстоял свою землю от венгров и поляков. Это были, конечно, временные победы, но когда князья заключили военный союз с Ордой, стало очевидно, что натиск папистской Европы на Восток захлебнулся.

И вот тут «сфера разума» уступила место буйству чувства. Никто на средневековом Западе не винил своих бездарных королей, своевольных рыцарей, корыстолюбивых итальянских купцов, по вине которых была проиграна двухсотлетняя война. Винили противников, не давших себя победить, пытаясь обосновать свой вывод средствами науки, которая в то время была далека от совершенства. Увы, это не единственный пример торжества обывательской психологии над научной.

Часть седьмая Тохтамыш и его время

XXVIII. Меркнущее величие (Приближение первое — уровень суперэтноса)

189. В Иране

Вспомним, что монголы пришли в Иран как защитники христианской веры. Несториане и примкнувшие к ним якобиты (монофизиты) были в Центральной Азии весьма многочисленны и влиятельны. В 1260 г. они освободили от мусульман Сирию и были недалеко от стен Иерусалима, но предательство европейских крестоносцев и отрыв Золотой Орды, где воцарился мусульманин Берке-хан, повели к поражению при Айн-Джалуде (в Галилее), после которого монголы откатились за Евфрат и перешли к обороне.

Воевать пришлось на два фронта: с египетскими мамлюками и с Золотой Ордой, где подавляющее большинство населения составляли те же половцы, так что фактически война шла между тюрками и монголами. Помощи иранские монголы не могли получить, так как их единственный союзник, великий хан Хубилай, вел сорокалетнюю войну со своим народом — западными монголами, которыми правил его кузен Хайду. Поэтому Иран оказался в изоляции.

Монгольские ильханы держались только благодаря поддержке христиан — армян, айсоров, сирийцев — и мусульман-шиитов [1069] — дейлемитов и хорасанцев, которых в Персии было много. Но это была слабая поддержка. Попытка хана Аргуна (1284—1291) договориться с французским королем Филиппом Красивым [1070] не дала ничего, потому что Европа уже охладела к Крестовым походам. Монголам приходилось опираться на местное персидское население, а оно было мусульманским.

1069

См.: Буниятов З.М. Государство хорезмшахов — Ануштегинидов, 1097—1231. М., 1986. С. 137.

1070

GroussetR. L’Empire des Steppes. P. 448—451.

В XIII веке, переполненном кровопролитиями, монгольское могущество в Иране таяло постепенно и неравномерно. Принятие ислама Газан-ханом и его младшим братом, Олджейту, несколько смягчило отношения между правящей династией и народными массами, но не устранило своеволия эмиров как монгольского, так и персидского происхождения. Сыну Олджейту-хана Абу Сайду при вступлении на престол было 12 лет. Поэтому от его имени страной управлял наместник Хорасана эмир Чобан. Этому энергичному честолюбцу 11 лет удавалось подавлять восстания и интриги эмиров, завидовавших ему, но в 1327 г. этот последний монгольский пассионарий в Иране был убит своим ханом, тяготившимся его опекой. Судьбу Чобана разделили два его сына, а третий, успевший убежать в Египет, был убит там султаном Насиром по просьбе Абу Сайда, которого, в свою очередь, отравила в 1335 г. любимая жена, дочь эмира Чобана. Красавица хотела отомстить тирану за гибель отца и братьев. Вместе с мужем она погубила все государство, потому что все стало можно.