Древняя русская история до монгольского ига. Том 1

Между тем, не стало в Киеве брата Андрея, Глеба (1172). Ростиславичи, княжившие в городах окружных, соблюдая свои выгоды, осмелились без ведома Андрея призвать на великое княжение Владимира Мстиславича из Дорогобужа, действительно старшего из потомков Мономаха. Андрей приказал Владимиру идти вон из Киева назад в Дорогобуж, а Роману приказал идти из Смоленска в Киев, послав сказать Ростиславичам: «Вы нарекли меня отцом, и я хочу вам добра; я даю Киев вашему брату Роману». Роман смоленский, по слову Андрееву, пришел в Киев, а Владимир, между тем, умер (1172).

Новгородцы, прогнавшие своего Рюрика, который начал было действовать не согласно с Андреем, отняв посадничество от преданного ему Жирослава, опять просили себе князя у него. Андрей сначала прислал посадничать того же Жирослава, прибежавшего от Рюрика под его покровительство, а потом дал своего младшего сына, Георгия (1172). Новгородцы слушались его во всем, и сам архиепископ Иоанн, который столько прославился во время последней осады города, приходил к нему во Владимир.

Но вдруг один нечаянный слух нарушил его спокойствие: ему сказали, что брат его Глеб в Киеве умер не своей, а насильственной смертью, изведенный киевскими боярами, и он потребовал их у Ростиславичей: «Выдайте мне Григоря Хотовича, Степанца и Олексу Святославця, — это враги всем нам». Ростиславичи не хотели их выдать, и отпустили Григоря от себя. Рассерженный Андрей прислал сказать Роману: «Ты не ходишь в моей воле с братьею своею — иди же из Киева, а Давыд из Вышгорода, Мстислав из Белгорода. Ступайте в Смоленск и там делитесь между собою. Киев я отдаю брату Михалку».

Так был силен Андрей, что одного своего слова он считал достаточным, чтобы выслать многих князей из их княжеств и произвести совершенно новое между ними размещение.

И этого слова было, в самом деле, достаточно: Роман, услышав его, собрался и беспрекословно выехал из Киева, а Рюрик, Давыд и Мстислав огорчились и решили попытаться, не успеют ли переменить гнева на милость. Они послали сказать Андрею: «Брат! Правда, мы нарекли тебя отцом своим, целовали крест тебе и стоим в крестном целовании, хотяче добра тебе, а ты брата нашего Романа вывел из Киева и нам кажешь путь из Русской земли, без всякой со стороны нашей вины. Но Бог и сила крестная над всеми!»

Андрей не давал им никакого ответа.

Между тем, Михалко, которому он назначил Киев, не пожелал переезжать туда, а послал младшего брата Всеволода с племянником Ярополком.

Ростиславичи, видя, что им от Андрея надеяться не на что, напали ночью на Киев, захватили Всеволода и его племянника, всех бояр, и отдали Киев брату Рюрику, договорившись с Михалком.

Ольговичи черниговские, не терпевшие Ростиславичей, рады были этому случаю и послали своих мужей к Андрею, «поводяче его на ослушников»: «Кто тебе ворог, говорили они, тот и нам ворог; мы готовы с тобою».

Андрей уже и сам «разжегся гневом» и послал Михна мечника с новым приказом в Киев: «Поезжай к Ростиславичам и скажи Рюрику, — пусть он идет в Смоленск к брату в свою отчину; Давыду скажи: пусть идет в Берлад; а Мстиславу скажи: все от него, я не велю ему быть в Русской земле!»

Мстислав, привыкший с юности не бояться никого, кроме Бога, как говорит летописец, выслушав этот грозный приказ, велел перед собою остричь голову и бороду Андрееву послу. «Иди же теперь к своему князю, сказал он, и донеси ему: мы считали его до сих пор отцом себе, по любви; но если он прислал тебя с такими речьми ко мне, не как князю, а как подручнику и простому человеку, то я не хочу знать его. Что умыслил он, пусть и делает то, а Бог за всем!»

Обруганный, обесчещенный посол явился во Владимир. Когда Андрей увидел его в таком состоянии, остриженного, без бороды, «образ лица его потускнел, говорит летописец, и взострися на рать, и бысть готов».

Все рати собрались на его зов: и ростовцы, и суздальцы, и владимирцы, переяславцы, белозерцы, муромцы, рязанцы. Сами новгородцы пришли с его юным сыном Георгием. Войско Андрей снова поручил испытанному воеводе Борису Жидиславичу и велел ему — Рюрика и Давыда выгнать из своей отчины, «а Мстислава, взявши, не троньте, и приведите ко мне».

Летописец, передавая эти слова, сам, кажется, трепетал, и так о них рассуждает: «Андрей князь, толик умник сы во всих делех, добль сы, и погуби смысл свой невоздержанием, распалився гневом, такова убо слова похвальна испусти!»

Когда ополчение проходило мимо Смоленска, князь Роман выслал сына со своими полками, вынужденный идти против родных братьев из-за страха перед Андреем.

Потом, по дороге, получив приказ, присоединились князья полоцкие, пинский, туровский, городенский; потом Ольговичи с полками черниговским и новгород-северским; наконец, братья Андрея, Михалко и Всеволод, перед тем выпущенные из плена, племянники Ярополк и Мстислав Ростиславичи, Владимир Глебович переяславский.

Все князья и войско остановились у князя черниговского Святослава Всеволодовича, по указу Андрея, для совещания, и потом пошли на Киев.

Киев был уже пуст: Ростиславичи оставили его и разъехались по своим городам: Рюрик затворился в Белгороде, Мстислав в Вышгороде, а Давыд уехал в Галич, просить помощи у тамошнего князя Ярослава.

Князья, заняв оставленный Киев, поспешили к Вышгороду, где засел главный противник Андрея, Мстислав, которого им было велено представить живого суздальскому великому князю. Святослав Всеволодович черниговский, старший между всеми князьями, которых числом было двадцать, отрядил вперед Всеволода Юрьевича и Игоря с младшими князьями. Мстислав не унывал. Увидев подходившую рать, выстроил свои полки и вышел к ней навстречу на болонье. Полки те и другие ждали боя. Стрельцы сшиблись и начали стреляться, гоняясь между собою. Приметив замешательство между своими, Мстислав подскочил к дружине и воскликнул: «Братья, ударим, надеясь на помощь Божью и святых мучеников Бориса и Глеба!» Противники стояли тремя полками: новгородцы и суздальцы, а посередине Всеволод Юрьевич. Мстислав бросился на середину и потоптал ее; а другие ратные, увидя, что противник малочислен, окружили его, и все перемешалось. «И было ужасное смятение, говорит летописец, и стон, и крик, и голоса незнаемые, лом копийный и стук оружьиный; от множества праха не видать ни конников, ни пешцев». Крепко бились враги и разошлись к ночи; впрочем, убитых, к удивлению, оказалось немного, а больше раненых. Таков был бой первого дня на болонье у Мстислава, с Всеволодом, Игорем и другими младшими князьями. А наутро пришли все силы, окружили город и начали каждый день ходить на приступ; из города также часто выходили биться. Мстислав держался. Много было в его дружине раненых и убитых добрых мужей, но он не думал сдаваться. Девять недель продолжалась осада.

На десятой неделе пришел на Ростиславичей же Ярослав Изяславич луцкий, со всей Волынской землей, и потребовал себе старейшинства перед Ольговичами, которым Андрей предоставлял Киев. Ольговичи не уступили ему Киева, и строптивый Ярослав вступил в переговоры с Ростиславичами, договорился о Киеве и перешел на их сторону.

Между осаждающими разнесся слух, что на помощь к Ростиславичам идут еще галичане, и что черные клобуки готовы перейти на их сторону.

Как бы то ни было, по справедливой или мнимой причине, полки черниговские испугались и, не дождавшись рассвета, бросились через Днепр в великом смятении, так что и удержать их было невозможно, и множество потонуло в реке. За ними последовала и остальная рать суздальская. Мстислав, увидев такое внезапное бегство, «никому не гонящу», выехал из города с дружиной, ударил на стан и взял множество колодников.

Много пота утер он и много мужества показал со своей дружиной, за то и наградил его Бог победой.

Вся сила Андрея со стыдом возвратилась во Владимир. Тяжело было великому князю на старости лет потерпеть такое унижение, но Ростиславичи, — кто бы подумал, — чувствуя его силу, видя, что Киева, переходившего после из рук в руки, от Ярослава луцкого к Святославу черниговскому, получить они не могут без воли и помощи Андреевой, смирились перед ним и послали к нему с повинной головой, просить стольного города русского брату их Роману (1174).

Андрей отвечал: «Подождите, я послал к братьям в Русь. Когда будет весть от них, я дам ответ».

Андрей рассуждал с собой, простить ли Ростиславичей или наказать их и послать на них новую рать, чего требовать от них, или кому отдать Киев, — он рассуждал, а между тем дни, или, лучше, часы его были сочтены, и в темноте ночной точилось уже то острие, которым пресечется завтра нить его жизни.

Старый князь рассердился за что-то на одного из Кучковичей, своего шурина, который находился всегда при нем со времени его женитьбы, провожал его в Киев, уговорил переселиться оттуда в Суздальские области и пользовался особенной его милостью. Он велел взять виновного и казнить. Брат его Яким, услышав о таком приказе, передал его своим родным, и все вспыхнули злобой. В пятницу, накануне Петра и Павла, после обедни, собрались они у Петра, Кучкова зятя, позвав к себе и других княжеских слуг — Анбала ключника, Ефрема Моизовича и прочих, человек двадцать. Яким начал: «Нельзя нам стерпеть этого: князь казнит ныне одного, а завтра доберется, пожалуй, и до нас. Добра ждать нечего. Надо же подумать о себе…» Все согласились с ним, и, нисколько не откладывая, решили на другую ночь убить своего кормильца и господина.