Древняя русская история до монгольского ига. Том 1

28. Если кто самовольно, без княжеского повеления, накажет земледельца, тот платит битому 3 гривны; за огнищанина, тиуна и меченосца, в сем случае, 12 гривен.

29. Если кто запашет или истребит полевую межу, тот за обиду платит 12 гривен.

30. Ежели кто украдет ладью, то платит за ладью 30 резаней, да пени 60 резаней же.

31. За пару голубей и цыплят 9 кун; за пару уток и гусей, за пару журавлей и за одного лебедя 30 резаней; да пени 60 резаней же.

32. Если кто украдет собаку, или ястреба, или сокола, то платит за то 3 гривны.

33. Если кто убьет вора на своем дворе, или у клети, или у хлева, то так тому и быть. Если он будет удержан до рассвета, то вести его на княжеский двор; если же он будет убит, и другие видели его связанным, то платить за него.

34. Если будет убит вор, и следы ног будут открыты внутри двора, то так тому и быть; если же следы будут найдены вне двора, за воротами, то платить за убийство его.

35. Если кто украдет сена, то платит 9 кун; за дрова то же. За покражу овцы, козы или свиньи, если бы даже десятеро украли одну овцу, платить пени 60 резаней. Поймавшему вора 10 резаней. Меченосцу из гривны куна; для девятины 15 кун; князю 3 гривны. Из 12 гривен поимщику 70 кун; для десятины 2 гривны; князю 10 гривен.

36. Вирные приносы постановляются следующие. Вирнику получать 7 ведер солоду на неделю; сверх сего дается ему баран, или полоть ветчины, или две ногаты (резани); в середу одна резань, да три сыра, в пятницу то же; хлеба давать вдоволь, тоже и круп; кур по две на день; лошадей ставить четверку и корму давать им столько, сколько могут съесть. Вирнику 60 гривен, 10 резаней и 12 векшей; да предварительно платить одну гривну. Если же постом потребуется для него рыбы: то брать ему за рыбу 7 резаней. Таким образом, всех кун должно идти на него 15 в неделю; а брашна столько, сколько могут съесть. Виры сбирать вирникам до воскресенья. Это пошлины, постановленные Ярославом.

37. Но для мостовщиков назначаются следующие пошлины. Если они наведут мост, то брать им за работу по ногате, да со сваи столько же. Если нужно будет поправить несколько досок в обветшавшем мосте, 3, или 4, или 5, то брать ту же плату».

Пещеры, Антониева и Феодосиева, где число братий умножалось, были предметом общего благоговения и любви Ярославичей; они помогали святым отшельникам своими приношениями, и младшие завидовали брату. Было, однако же, время, когда печерники подверглись гневу Изяслава — за пострижение двух его любимцев, которые убежали от мира для спасения душ в новую обитель — Варлаам, сын первого боярина Ивана, и Ефрем, ключник великого князя, предержавший все в его дому. Изяслав, впрочем, был укрощен объяснениями сподвижника Антониева и Феодосиева, Никона, и начал часто ездить к ним во вновь основанный монастырь, чтобы слушать их святые беседы.

Ему захотелось вскоре основать и собственный монастырь, во имя своего ангела, Св. Димитрия, и он выпросил у Антония и Феодосия игуменом к себе этого Варлаама, после которого принял управление в пещерах Феодосий.

Меньшие Ярославичи жили недолго. Первым умер Вячеслав смоленский (1057), на чье место переведен Игорь из Владимира, который достался, кажется, великому князю Изяславу к Киеву, а потом умер и Игорь (1069), после которого Смоленск разделен на три части.

Малолетние дети Вячеслава и Игоря остались пока ни при чем, и, может быть, с матерями увезены на время в Германию.

Внешние походы продолжались по обычаю:

Изяслав из Новгорода ходил (1055) на чудь (в нынешней Эстляндии).

На голядов (живших в Прусской Галиндии) — 1058.

На ссолов (в нынешней Курляндии), и обложил их данью (1060).

Потом, вместе с братьями и Всеславом полоцким, Изяслав ходил на торков, восточное племя, жившее по соседству (к востоку) с Переяславским княжеством, с которыми еще и прежде имел дело Всеволод (1055). Кочевые дикари, услышав об идущем на них ополчении, по воде и по суше, разбежались. Много умерло от голода, много от холода, мором и судом Божиим (1060). Другие поддались и заселили южные границы княжества Киевского, близ реки Роси, и Переяславского, где и начали скоро русеть.

Торки были смирены, но вскоре явились с этой стороны, с юго-востока, новые враги, гораздо более сильные и опасные, половцы, единоплеменные или родственные с печенегами и прочими древними и новыми выходцами из Азии.

Они обитали прежде в степях Азиатских, близ Каспийского моря, а теперь подвинулись к северо-западу, оттеснили печенегов и торков и заняли ровное пространство на север от Черного моря, преимущественно по Дону. Это дикое, хищное племя, осыпаемое поносительными прозвищами от наших летописцев, показалось еще в первый год по смерти Ярослава, но тогда ушло, заключив мир с Всеволодом (1055), а теперь, с 1062 года, начинаются их опустошительные набеги.

Многими чудесными знамениями предвестилось, по замечанию современников, это бедствие. Солнце изменилось, и не стало давать света, как месяц снедаемый; явилась звезда на западе превеликая, пуская от себя лучи, будто кровавые. Семь дней видел ее народ с вечера по закате солнечном; Волхов в Новгороде шел пять дней вверх, и рыболовы в Киеве вытащили неводом детище уродливое, так что и смотреть было страшно летописцу.

Половцев мог бы удерживать один удалой князь Ростислав, сын Владимира Ярославича, отнявший Тмуторакань у Святославова сына Глеба. Он разнес по югу ужас русского имени, но вскоре погиб (1067), отравленный греками.

Между тем, «рать почал» (1065) наследственный враг Ярославичей, внук знаменитой Рогнеды, Всеслав полоцкий.

В 1067 г. он напал на Новгород, по примеру отца, сжег и ограбил его.

Ярославичи пошли на его волость, взяли Минск на щит, иссекли мужей, а жен полонили. На Немизе сеча была злая. Всеслав бежал. Братья зазимовали в Смоленске, и летом призвали к себе Всеслава на сейм, обещая с клятвой не причинить ему никакого зла. Тот поверил клятве, был вероломно схвачен на Рши и отвезен в Киев, где и посажен в темницу с двумя сыновьями, — ненадолго.

Половцы появились снова (1068). Ярославичи вышли к ним навстречу, но были разбиты на Альте и вынуждены искать спасенья в поспешном бегстве. Грабители «розсулися» по всей земле.

«Божие наказание, восклицает летописец, за грехи наши. Мы называемся христианами, а не погански ли живем? Игрища утолочены, и людей на них бывает столько, что толкают друг друга на бесовском позоре, а церкви в час молитвы стоят пустые. Трубами и скоморохами, гуслями и русальями, диавол отвлекает нас от Бога. Встретив на пути монаха, монахиню, всякий спешит домой назад, иной верит закыханью (чиханью) на здравье голове. Не поганские ли это обычаи? Вот за что казнит Бог нас, как и другие народы. Покаемся, братия, востягнем по добро, не будем платить злом за зло, клеветой за клевету, прилепимся любовью к Господу Богу».

Изяслав и Всеволод добрались до Киева, Святослав до Чернигова. Люди киевские сбежались вслед за ними и сотворили вече на торговище. Решено было еще раз попытать счастья с половцами. Варяжские наемники послали к князю за оружием и конями. Изяслав отказал. «Это Коснячко виноват, воевода», кричали люди, взбежали на гору на двор к нему, но не нашли его дома. Там разделились они на две толпы: одна бросилась к городовому погребу, а другая на княжий двор. Изяслав сидел в сенях со своей дружиной и смотрел из оконца, что делается. Люди, стоя внизу, начали перебраниваться с князем. «Видишь, князь, сказал ему Тукий, брат Чудинов, люди мятутся; пошли стеречь Всеслава». А в это время подоспела и другая толпа, отворившая погреб. Волнение увеличилось. «Худо дело, твердили бояре Изяславу, посылай к Всеславу, вели подманить его к окну и приколоть». Но князь не послушался, и люди в самом деле бросились с криком к темнице Всеслава. Тогда Изяслав увидел беду, и, испуганный, бежал. Люди пустились грабить княжее имущество, золото и серебро, куны и бель, а прочие, освободив Всеслава, поставили его среди княжего двора (1068, сент. 15).