Древо миров
Шрифт:
Попадались и пустынные вершины, густо поросшие лесами и травами, среди которых бродили удивительные животные да изредка виднелись хижины пастухов и отшельников.
Вороны сделали еще пару плавных кругов и опустились: уселись там, где кончались золотые перья, упираясь в зеленый склон. Король глянул вверх и увидел Дерево, к которому шел. Он соскочил на траву, хвост птицы Хан-Херети поднялся, словно замковый мост, быстро удаляясь, и растаял в синеве. Снялись и вороны, хлопая крыльями и прокричав что-то на прощание. Когда Конн оглянулся, равнины внизу уже не было видно — все закрывала плотная стена зелени.
Безмятежное спокойствие давно оставило короля, теперь он был насторожен, как зверь, ждущий опасности, хотя вокруг все казалось
И все же опасность была — неведомая, незримая, она таилась где-то неподалеку, и Конн крепко сжал костяную рукоять ножа, висевшего на поясе…
Ножа? Но откуда он взялся, как и эта странная одежда: легкая лыковая обувь с ременными завязками до колен, короткие кожаные штаны и безрукавка, надетая на голое тело? Куда девался щегольской зингарс — кий костюм, в котором он бежал из своего дворца в Тарантии? Ответов не было, да Конн не особо их и доискивался — просто извлек нож и, крепко зажав его в правой руке, двинулся вверх по склону.
Только что он отчетливо видел ствол огромного Дерева на вершине, и вдруг он исчез. Путь преградили заросли невиданных растений причудливых форм и расцветок. Нет, не преградили — он оказался: в их гуще, посреди тяжелых запахов и невнятного перешептывания. Массивные стебли, похожие на питонов, раскачивались и колыхались вокруг, словно живые. Они были покрыты мелкими ярко — красными, желтыми и ядовито — зелеными цветами, как тело больного — сыпью. Под ногами чавкало, бледная плесень покрывала кочки и трухлявые пни. Между скользких корней густо росли грибы, доходившие до колена, а то и до пояса Конна. У некоторых шляпки походили на круглые плошки, наполненные смрадной, вязкой жидкостью.
Заросли были полны насекомыми — мошками, мухами, мотыльками, стрекозами, пауками — они ползали, летали, копошились, выставляли хоботки, питаясь гнойным соком растений. Они были крупнее обычных: с кулак, с локоть, с голову взрослого человека… Огромный паук упал сверху под ноги Конна, и тот раздавил его, обрызгав себя бурой сукровицей.
Насекомые были не единственными обитателями этого странного леса — вокруг что-то непрестанно двигалось, скрытое желто-буро-зелеными зарослями.
Король продвигался вцеред, помогая себе ножом: отрубленные мясистые стебли падали в бурую грязь, продолжая дергаться и извиваться. Местность заметно повышалась, однако суше не становилось. Вместе с влагой одежда Конна быстро впитала тошнотворные запахи, среди которых временами налетал порыв дурманящих ароматов, словно в бочку нечистот капнули резкими благовониями.
Потом он увидел целый выводок странных существ, выкатившихся из-под гибких корней. Величиной с кулак, они напоминали ежей, покрытых блестящими, похожими на алмазы иглами. Маленькие красные головки, испещренные белесыми прожилками, беспомощно раскачивались, как ненужный довесок к великолепным украшениям. Зверьки были весьма проворны, они принялись подскакивать, подобно кузнечикам, прилипая к ветвям присосками, расположенными на брюшках. Их становилось все больше и больше, и Конн понял, что странные создания окружают его со всех сторон…
Падающий сверху желтовато-зеленый свет преломился в сверкающих иглах и распался на мириады ослепительных сполохов. В глазах зарябило. Конн почувствовал головокружение и непреодолимое желание опуститься на землю. Некоторое время он превозмогал себя, но ноги его подкосились, и он упал на колени в бурую зловонную жидкость.
Мясистый стебель, покрытый лимонными бутончиками, склонился к нему, и на поверхности растения выступил липкий сок. От сладковатого запаха тошнота подкатила к горлу, Конн рванулся и полоснул ножом. Стебель упал возле его ноги и тут же потянулся к ней с алчной жадностью голодного существа. Конн ударил еще и еще, искромсав
растение в мелкие куски.Не в силах подняться, король стоял на коленях и чувствовал, как грязь затягивает его все глубже и глубже. Он поискал глазами сук или ветку, за которые можно было бы ухватиться, но вокруг колыхались лишь живые, мерзкие отростки, то пропадая, то снова возникая из ярких отблесков, отбрасываемых алмазными иглами. Отростки тянулись к нему, и с их приближением все отчетливее звучал прежде едва различимый голос…
Таинственный шепот был медленным, невнятным, и все же он проникал в душу, словно солнечный луч сквозь оконное стекло, наполняя короля странным чувством глубокого покоя и мудрого понимания. Да, теперь он понимал, чего жаждет этот странный лес — не гибели заблудившегося человека, нет, он жаждал подарить ему бессмертие! Конн пил и пил этот шепот, как усталый путник, долго блуждавший по пустыне, пьет из найденного колодца и никак не может утолить жажду. Тяжелый запах растений уже не казался отвратительным, в нем появилась прохлада и свежесть летнего вечера, а отблески алмазных игл казались солнечными закатными бликами…
«Останься, — шептал ему лес, — растворись и слейся со мной в единой, вечной гармонии… Блаженство… Вечное блаженство… Я здесь, и я — повсюду, я — маленький желтый цветок, я — муравей, ползущий по цветку, я — бабочка, порхающая над цветком, я — тенистая дубрава, шумящая над ручьем, я — ручей… Останови бег своих праздных мыслей, ты — здесь и сейчас, ты — со мной, ты — это я…»
Веки короля смыкались, но огромным усилием он все же открыл глаза, силясь увидеть отвратительные ползучие ветви, и грибы, и пауков… И ничего не увидел, кроме ласкового света, заполнившего весь мир.
«Видимость обманчива, — шептал лес, — ты был снаружи и зри л меня таким, каким предстаю я ослепленному сознанию. Я страшен лишь тем, кто не хочет разжать пальцы и отпустить сук, за который цепляется. Доверься мне… Лишь одно мгновение боли, и ты станешь бессмертным и вездесущим, ты будешь внутри, ты сольешься с самой Жизнью…»
«Эй, король, ты сейчас киселем студенистым разольешься, — вдруг прервал чарующий шепот чей-то ворчливый голосок. — Хочешь, да? Заслушался старого вонючку? Ну давай, авось в чугунок тебя сольют да в печь сунут — побулькаешь…»
Резкая боль свела правую руку, в которой был зажат нож с костяной рукояткой. Таким ножичком, только поменьше, дядюшка Гнуб строгал мясо за ужином…
Нож гнома!
Смрадные щупальца леса уже обвили его туловище, крепко примотав левую руку, но правая оставалась свободной, и Конн принялся кромсать извивающиеся ветви, пока те не превратились в мелкие обрубки.
Он вскочил (грязь легко отпустила) и устремился вперед, орудуя острым лезвием. Несколько красноголовых уродцев попали под удары — иглы брызнули тысячами сверкающих осколков. Конн врубился в чащу, продолжая безжалостно кромсать мясистые отростки, брызжущие красноватым соком. Он продвигался шаг за шагом, но густая желто — бурая стена по-прежнему окружала его со всех сторон, и, казалось, он только топчется на одном месте. Страх ледяным обручем сдавил горло. В приступе панической ярости Конн рубил и рубил лесную плоть, превращая ее в месиво. И та покорно поддавалась его ударам, не пытаясь отстраниться.
Шепот теперь перемежался тихим смех.
«Ты такой же, как все, — вещал лес, — трусливый, опрометчивый человечек… Где тебе постигнуть высшую гармонию, ты стремишься вперед, не зная зачем, бежишь, сам не ведая куда… Можешь кромсать мои ветви сколько угодно, это все равно что срезать волосы с бороды… Хватит, угомонись, приляг, предайся созерцанию…»
Нож сломался.
С отчаянным криком Конн бросился грудью на живые заросли. Они мягко спружинили и тут же обволокли его тело, впиваясь сотнями мелких, жалящих присосок. Смех леса превратился в утробный хохот, и король понял, что заросли готовы поглотить свою добычу. На этот раз не было чувства покоя, только жгучая боль…