Древо скрелингов

Пукавачи пришел конец. В мире есть только две реальности, которые имеют значение – голод и внезапная смерть…

Эта речь истощила его силы. Я мягким движением руки предложил ему отдохнуть, но он не умолкал:

– Ты и есть тот мужчина, которым стал юноша?

Я не понимал его и решил, что он бредит. Но потом он отчетливо произнес:

– Только старики, женщины и дети будут оплакивать пукавачи. Наше древнее племя смирилось с гибелью. Нас больше нет. Когда-нибудь даже наше имя будет забыто.

Теперь, когда кровавое упоение схваткой улеглось, моим первым побуждением был успокоить его, но я не знал, как это сделать.

Я опустился на колени среди красных комков плоти, в которые превратил его людей, и взял сморщенную ладонь старика.

– Я не желал вам зла и шел бы своей дорогой, если бы вы не напали на меня.

– Знаю,- ответил он.- Но мы знаем и то, что наш смертный час уже пробил. В наших записях указано, что черный клинок уничтожит нас, если мы выпустим его на волю. Все, что мы пытались свершить, заканчивалось неудачей. Клятвы остались неисполненными и высохли на умирающих губах. Нам пора умереть. Все наши сокровища украдены. Все наши похвальбы оказались пустыми. У нас отняли достоинство. Нам нечего принести к своим очагам, кроме позора. Поэтому мы умерли с честью, пытаясь вернуть себе черный клинок. Ведь это твой сын похитил его?

Изможденное лицо старика казалось черепом, обтянутым пергаментной кожей. Его глаза сверкнули, но, прежде чем я успел ответить, вновь угасли.

– Но, может быть, ты не имеешь к нему никакого отношения?- Шаман приподнялся в носилках и вытянул руку, чтобы прикоснуться ко мне. Он чуть слышно запел, но я понял, что он обращается не ко мне, а к духам, в которых верил. Старик заглядывал в мир, становившийся намного более реальным для него, чем тот, который он покидал.

Он умер сидя и оставался в этой горделивой позе до тех пор, пока я не уложил его и не закрыл ему глаза. Его люди умерли так, как хотели – с честью пали в бою против старого врага. Их останки казались крохотными, словно трупики детей, и меня охватили мучительные угрызения совести. С другой стороны, эти люди упорно пытались меня убить. Взяв верх, они уже сейчас обдирали бы кожу с моего еще не остывшего тела.

В конце концов я решил не хоронить их, а оставить на съедение стервятникам, которые кружили над моей головой, привлеченные дуновением ветра, пропитанным запахом крови.

Вскоре я смог отчетливо рассмотреть то, что предстало моим глазам, но все же был озадачен. Я увидел огромного слона с открытым паланкином и каноэ из березовой коры вместо полога. На слоне сидел индеец, одежда и украшения которого напоминали наряды какатанава и племен, некогда населявших леса Северной Америки. Может быть, это могиканин? Я решил, что передо мной один из вождей. Не обращая внимания на слетевшихся грифов, он пристально разглядывал то, что его окружало.

Это зрелище казалось мне еще страшнее из-за полного безмолвия.

Черный, ужасный на вид и абсолютно бесшумный смерч, тонкий и бушующий у основания, широкий и зловещий вверху, казался почти идеальной перевернутой пирамидой. Он загораживал путь от берега к острову, каким-то устрашающим образом гармонируя с золотой башней, стоявшей позади. Серебряная тропа внезапно оборвалась, как будто смерч поглотил ее. Исчезла и дорожка, проходившая к острову по льду. У меня возникло ощущение, что я приблизился к центру мира. Однако по сравнению с тем, что ждало меня впереди, пройденный мной путь казался легкой прогулкой.

Все силы, враждебные Равновесию, собрались здесь, чтобы дать бой его защитникам. Теперь мы имели дело не с противоборствующими философиями Закона и Хаоса, а с самим Духом Лимба, безумным, но могущественным созданием, которое стремится к смерти, жаждет смерти, но не только для себя. Он хочет, чтобы все сущее кануло в небытие, поскольку только все сущее он считает равным себе. Когда все иные убеждения терпят крах, остается лишь один логичный выход – убить себя и всех тех, до кого дотянутся твои руки. Пример фашистской Германии подсказывал мне, что мимолетные злобные сны порождают чудовищ, ночные кошмары которых определяют существование всех нас.

Невзирая на свой обычный скептицизм я не сомневался, что именно эта рвущаяся на свободу сила приняла вид сверхъестественного смерча. Не было никаких сомнений и в том, что он намерен преградить путь тем, кто бросил ему вызов. Я понимал, что присутствую при магическом событии значительного масштаба. Я оглядывался в поисках укрытия, буквально физически чувствуя, как вокруг меня сгущается злоба. Вся злость мира сконцентрировалась в этом неподвижном вихре. Будь я по-прежнему верующим, то решил бы, что передо мной воплощение самого Сатаны. Я благоговел перед одиноким воином, который отважился бросить ему вызов.

Сейчас меня окружала гнетущая томительная тишина. Двигаться вперед было практически невозможно. Можно было подумать, что я иду сквозь плотную жидкость, а не воздух.

Огромное животное оказалось мамонтом; как и индеец, оно застыло в неподвижности.

Потом я увидел в тени огромного мамонта женскую фигуру. Она стояла лицом к смерчу, положив стрелу на тетиву лука. Ее хрупкие плечи укутывала белая накидка, которую она отбросила назад, чтобы та не мешала целиться.

Время остановилось. Даже мои собственные движения замедлились.

Я заставил себя двигаться вперед, надеясь, что глаза не обманывают меня и видят именно ту женщину, которую я хотел увидеть.

Чуть приблизившись к ней, я понял, что не ошибся. Это действительно была Оуна! Я попытался двигаться в ее сторону, и внезапно меня ошеломил могучий оглушающий рев. Он был похож на звук рога, разносящийся по всем измерениям мультивселенной. Он эхом повторялся вновь и вновь; казалось, он будет звучать вечно.

Смерч дрогнул, взвизгнул и яростно завертелся. Он полностью вернулся к жизни! Я видел внутри него омерзительные лица и конечности.

Поток воздуха отбросил назад мои волосы и одежду, словно ощупывая и изучая меня. Потом ветер еще усилился. Теперь вся сцена обрела подвижность.

Сквозь страшный рев послышалась чистая нота флейты. Моя жена натянула тетиву. Я хотел окликнуть Оуну, но боялся отвлечь ее. На что она надеялась? Неужели думала, что сможет убить смерч – причем сверхъестественный – стрелой, пущенной из лука? Почему Оуна так спокойна перед лицом смерти? Неужели она не чувствует силу этого чудовища? Или она в трансе? Погрузилась в сон внутри сна?

И кто играл на флейте, звук которой я слышал?

Вновь поддавшись инстинктам, я не задумываясь помчался по тропе, крича Оуне, чтобы она остановилась, подождала. Но из-за бешеного рева смерча она не слышала меня. Она медленно шла странной неестественной походкой. Неужели она и впрямь погрузилась в транс?

Казалось, высокий индеец знает меня. Он попытался остановить меня движением руки.

– Только она может проложить по льду Серебряную тропу. Там, где она пройдет, для нас откроется путь. Но сейчас она преодолевает сопротивление всех ветров мира. Эти ветры сошли с ума. Она борется с лордом Шоашуаном!