Дротнинг
Шрифт:
В животе неожиданно шевельнулся ребенок, и Забава судорожно придавила тело поверх зажившего шрама. Подумала умоляюще — пробудись, дитятко!
Но ничего не вышло. Цвета не изменились, сил в теле не прибавилось. Неужто Локи не было в пещере? Или он не замышлял против нее зла? А может, для родителя лжи все, что он задумал, было добром?
— Отпусти меня, — отрывисто попросила Забава, глядя жене Локи в глаза. — Прошу тебя, Сигюн. Скажи бергризерам, чтобы вернули меня назад, в Хааленсваге. Раз уж мы родня — отпусти! Вспомни то, что я сделала для твоего мужа!
Сигюн
— Нет. Ты сама хотела спрятаться от Харальда. Теперь все знают, что ты готова была бежать от него хоть на край света, хоть за край… только бы оказаться подальше от Харальда. Ты сама это начала, Сванхильд. Я лишь закончу. Но я не тороплюсь. Посиди, подумай. Начнешь задыхаться — кричи. Я уведу тебя отсюда. И помни, что сила твоего сына против меня бесполезна. Я ведь не богиня, Кейлевсдоттир. Я такая же смертная баба, как ты!
Она договорила, а потом свет погас. Что-то прошуршало по камням — и наступила тишина.
Забава, выждав пару мгновений, бессильно осела на камни.
Харальд, подумала она с ужасом, часто дыша и глядя в темноту. Где ты, Харальд? Плох ли, хорош ли — а он защитил бы. Не ее саму, так хоть дитя. Все его силы теперь при нем…
Ребенок в чреве снова шевельнулся. И Забава, накрыв обеими руками живот, запрокинула голову. Выронила тоскливо:
— Харальд…
Слово расплескалось под сводами пещеры хрипловатым эхом.
Солнце уже наполовину закатилось за море, когда Харальд подошел к коптильне.
Он не был уверен, что идет по нужному следу. Рабыни, опрошенные Кейлевом, рассказали о бочках, которые они откатили от родника к навесу. Но там Харальд никого не нашел — и запаха Сванхильд не почуял. Пришлось облазить все скалы на краю поместья, обнюхивая их шаг за шагом.
И уже перед самым закатом Харальд наткнулся на еще одну дорожку отметин — почти замытую дождем, едва заметно пахнувшую досками, щелоком и рыбой. Похоже, тут, вдали от навеса для выделки шкур, прокатили еще какие-то бочки…
Отметины довели его до коптильни. Туда Харальд ворвался, в спешке снеся дверь с петель. Сразу метнулся к двум бочкам, стоявшим у стены — и, скинув с них крышки, пошарил внутри рукой. Даже обнюхал на всякий случай.
Сванхильд в бочках не было. От дощатых стенок тянуло чужими бабами — но не запахом Сванхильд, пусть и изменившимся после овчарни. Он опять ее не нашел, а день уже угасал…
И разъяренный Харальд, скользнув взглядом по земляному полу, вылетел наружу. Взмыл в небо, посмотрел на полосу заката, догоравшего над морем. На Свальда, шагавшего к нему от скал.
А в следующий миг Харальду почему-то вспомнилась земля за бочками — в коптильне, у самой стены. И пара борозд на ней, сливавшихся в небольшую вмятину, заметную даже в полумраке.
И тут же на ум Харальду пришло то, что случилось в Йорингарде. Само вынырнуло из памяти — опочивальня без половиц, мертвый Гунир, торчавший из камня, застывшего легкими волнами…
Он рванулся назад, в коптильню. С лету врезал по бочкам — те отлетели в дальний угол, осыпавшись
там грудой разломанных досок. По коптильне стрельнуло щепой, несколько деревяшек клюнули его в шею и спину. Но Харальд, даже не заметив этого, приземлился возле борозд. Прошипел, припав на одно колено:— Если тут побывали бергризеры — пусть откроется ход, по которому они ушли!
Борозды дрогнули, в них заворочались гладкие, словно обкатанные морскими волнами
булыжники. Вмятина в земляном полу стала глубже, породив в земле легкую судорогу…
Змей над плечом, скрутившись в кольцо, недовольно зашипел. И Харальд, не меняя позы, подлетел над полом. Но булыжники в земле тут же перестали шевелиться. Яма за это время углубилась на ладонь, не больше.
Выходит, бергризеры тут все-таки побывали, с ненавистью подумал Харальд.
Но зачем, мелькнуло у него следом. Неужто приходили за Сванхильд? А была ли она здесь? С другой стороны, за кем еще им приходить? Не за бочкой же? И уж точно не за рабыней из поместья…
Харальд вдруг осознал, что слишком долго не дышит. Заставил себя сделать хриплый вдох, потом вылетел из коптильни. Чуть не столкнулся с подошедшим Свальдом — и рявкнул, зависнув над братом:
— Где Нида? На хозяйской половине?
Свальд угрюмо набычился.
— Ты обещал…
— Я не трону твою бабу, — зло прохрипел в ответ Харальд, приподнимаясь повыше. — Лишь спрошу. Не скажешь? Да и Хель с тобой!
Свальд еще что-то крикнул, но Харальд его уже не слушал. Взмыл над поместьем, вычертил в потемневшем небе высокую дугу — и камнем упал на землю перед хозяйской половиной. Потом громадной птицей нырнул в пустой дверной проем.
В конце прохода виднелась запертая дверь, одна на всю хозяйскую половину. Харальд, подлетев, взялся было за засов — но рука дрогнула, и он просто снес дверь с петель. Затем ворвался внутрь.
Жена Свальда, сидевшая на сундуке в трех шагах от входа, торопливо вскочила. Глянула испуганно и почему-то удивленно…
Я дал Свальду слово, что не трону ее, вдруг пролетело в уме у Харальда. И мысли, путавшиеся от тревоги, злобы и ненависти, чуть прояснились.
— Я проиграл, Нида, — прошипел Харальд. — Я это признаю. Солнце уже зашло. И Сванхильд отныне заживет без меня, как свободная безмужняя баба. Но прежде чем уплыть я кое-что спрошу. Там, в коптильне, стоят две бочки. Только две, Нида…
Свальдова баба в лице не изменилась, но глаза у нее расширились.
Похоже, угадал, быстро подумал Харальд. И уронил все также шипяще:
— Земля рядом с этими бочками перепахана… словно там кого-то утащили под землю.
Подбавлю-ка жара, мелькнуло у него.
— Там из земли торчит край бабьего платка, — солгал Харальд. — Когда я уплыву, передай это Сванхильд. Ей, как хозяйке, положено знать, что в коптильне у нее творятся странные дела.
А потом он смолк, дожидаясь ответа. Хотя загривок уже вовсю кололо ледяными иглами от дурного предчувствия. Мир опять переливался серым, и лицо Ниды стремительно заливало красным…