Друг твоего отца. Телохранитель для принцессы

— Я знаю, я вся тебе нравлюсь, — заявляю бахвальски и целую его.

Бабочки в животе запорхали во все стороны. Это все еще происходит в каждый наш поцелуй. Мой зоопарк до сих пор не может поверить в то, что этот жеребчик теперь наш.

Сильные руки тем временем нахально укладывают меня на себя, а затем сжимают ягодицы.

— Я думала тебе не нравится, когда женщина сверху, — играю бровью, глядя на него сверху вниз, и это очень непривычно.

— Ты мне нравишься, — повторяет, ухмыляясь, мою фразу, и сдвигает меня чуть выше, на свой бугор в плавках.

— Неугомонное чудовище, — смеюсь, — что-то подсказывает мне, что ты рад дождю не только потому, что дороги размыло. Но и потому, что можно не выползать из постели целый день, и меня не выпускать.

— Ты сама выпустила кракена, — жмет плечами без капли стеснения. — Я достаточно долго сдерживал себя, пока мои очи срамила одна вертихвостка в коротких платьях и без тормозов.

— Нужно было не сдерживать, — мурлычу в ответ, целуя его подбородок.

— До сих пор приходится. Эта милая возня совсем не то, что мне на самом деле хочется делать с тобой. Совсем.

Его жаркие слова отдаются ответным жаром в моем теле. Мне тоже хочется большего, и даже чего-то совершенно иного. Мне хочется приехать с этим роскошным мужчиной к себе домой, расфуфырится в пух и прах и поехать в ресторан, а потом гулять по ночному городу. Чтоб мои так называемые подруги увидели его и лопнули от того, что у них такого нет и не будет. Мне много чего хочется. Но этого не будет. И в нашей ситуации то, что уже есть, это много. Каждого из нас может не быть в живых.

— Ладно, я, кажется, понимаю, почему тебе постоянно хочется секса. Чем больше думаешь о неминуемой кончине, тем больше хочется чувствовать себя живым.

Матвей даже не улыбнулся, он напротив нахмурил брови, прижал меня к себе обоими руками и поцеловал в висок.

— Я не хотел, чтобы ты тоже об этом думала. Но… да. Издержки такого образа жизни.

— Издержки? Много секса? Ужас то какой! — притворно закатываю глаза и беру его лицо в ладони. Склоняюсь с поцелуем, жадным. Опять проснулся разом весь зоопарк внутри. Мне это никогда не надоест.

Ладонь тем временем нащупывает свой трофей и я сжимаю его.

— Знаешь, а мне даже нравится. Уж не знаю, что ты будешь делать со мной потом, но пока я буду наслаждаться своим плюшевым мишкой.

Лениво улыбается, и я запомню навсегда эту улыбку. Расслабленную, на этом обычно напряженном лице. И не спорит даже. Сдался наконец полностью мне на милость.

Мы занимались сексом несколько раз под звуки дождя на улице. Прерывались на еду. И это был хороший день. Спать тоже легли рано, и это было прекрасно — засыпать в его сильных руках и просыпаться в них же. Не выпускал ни на минуту, ночью, когда я пыталась повернуться, тут же ловил и прижимал к себе снова.

На следующий день ему стало немного лучше. Мы все еще были дома, потому что было грязно после вчерашнего ливня. Обосновались слегка в своей хижине. Когда погода улучшилась, стали делать вылазки.

Очередным вечером вышли погулять по окрестностям. Лес был красивым, хотя по-прежнему не вызывал доверия. Я старалась скрывать это, но все еще шарахалась каждого куста. А он все равно видел и ухмылялся.

— Я хотела попросить, — сказала, когда мы вернулись домой, разожгли камин, чтоб нагреть слегка перед сном дом, — когда ты поправишься… Научи меня самообороне.

Он поднял на меня вопросительный взгляд.

— Вдруг тебя не будет рядом, и мне придется отбиваться самой… Я должна быть уверена, что смогу, понимаешь?

— Я всегда буду рядом, — заверяет, схватив и резко усадив к себе на руки.

Чем лучше ему становилось, тем более дикие повадки проскальзывали в его действиях.

— Но это хорошая просьба. Я научу. Еще я хотел бы научить тебя стрелять, но лишний шум нам не нужен, и тренировочных пуль нет. Только боевые, и те под счет.

И это привело меня к еще одному разговору, который я давно не знала как начать. Я выспросила все про судьбу Тима, Елены, Марины, Фила и их отца. Матвей подробно рассказал мне, как, куда и на каких условиях они сбежали и свои спекуляции относительно их дальнейшей судьбы.

Я никогда не спрашивала, как он остановил стрельбу в ту ночь. И, кажется, глубоко внутри я знала ответ. Потому что ему часто снились кошмары. И в этих кошмарах он иногда разговаривал, чаще стонал. Картина из обрывков разговоров вырисовывалась крайне мрачная.

— Мот, в ту ночь, перед нашим побегом…

Он замер и выровнялся как только я начала говорить. Лицо превратилось в маску, хотя я видела, что он борется с собой, чтоб не пугать меня такими лицами больше. Старается быть расслабленнее, спокойнее. Хотя вижу, что это не легко ему дается. Действительно он расслабляется только после секса, и чем лучше секс, тем дольше рядом со мной потом держится расслабленная вальяжная версия моего медведя.

— Ты знаешь, неважно. Забудь, — вдруг дала заднюю сама же, понимая, что глупо было поднимать даже эту тему.

— Ну почему же не важно, — сканирует меня внимательным взглядом. — Ты имеешь право знать, с кем делишь постель.

Глава 43

Матвей

— С любимым мужчиной, — прерывает меня, открывшего рот, жестко и бескомпромиссно.

Фраза не успела слететь с моего языка, она прервала своей. Не менее шокирующей.

— Вот как? — смотрю, приподняв бровь. — А как же вся эта теория с неверием в любовь, и что лишь мать вынуждена любить своего ребенка и прочее?

— А как в неё не верить, когда она сидит прямо передо мной и ерничает в ответ на признание в любви? — склоняет голову в бок хищно, как кошка, и прищуривает свои красивые глаза, всматриваясь в мое лицо.

— Не знаю, — качаю головой, ухмыляясь, — не слышал три волшебных слова.

— Я люблю тебя. Доволен?

Я не просто доволен, я поражен. Ее слова прошли током по всем нервам, собравшись в тугой комок сперва в груди, потом горячей волной спустились в живот, приятно согрев все там, и наконец со всей силой вжарили в пах, где тут же мучительно быстро поднялся главный её фанат. Мы итак трахаемся непозволительно часто, и вот снова-здорова.

Поднимаюсь на ноги, наплевав на стояк. Пусть видит, что творит со мной. Что творила практически с первого дня, ворвавшись в мою жизнь маленьким ураганом. Теперь я не представляю своей жизни без неё.

— Я люблю тебя, — вполне возможно, я произношу эти три слова в одном предложении осознанно впервые в жизни. У меня не было родителей, с которыми я мог бы обмениваться этой фразой. Детский дом, армия, работа, бабы сугубо для утоления потребностей организма, и вот теперь она. Мое карманное солнышко. Такое вредное и бесячее по началу. И такое жизненно необходимое теперь.