Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность

К. Ну да, потому что… Один пример. Пол, который работал в Манхэттене. Это было там внизу, я был в уборной, и выходил, а он входит, и говорит: «Подожди секунду, хочу тебя спросить, — говорит. — Все базарят о тебе». Ну я в ответ: «Почему? Кто-нибудь сказал, что у меня СПИД или что-то такое?» А он, значит, «Нет, нет, нет, нет, нет. Все говорят о том, какой большой у тебя член, — говорит. — Я хочу пососать твой член и увидеть, какой он большой». Я был в шоке, я не мог поверить своим ушам. И всё время каждый: «О, вон Кайл, у него большой член». Это смущает, это трудно вынести.

3. Почему это смущает? Беспокоит ли то, что люди думают о тебе только… Ты бы хотел, чтобы о тебе думали как-то иначе?

К. Понимаешь, да. Чтобы думали как о друге.

3. Вместо того, чтобы говорили о парне с большим членом? «Вот, я буду его другом, потому что у него большой член».

Правда, Зилэнд напомнил Кайлу один эпизод:

«З. Но ты, вероятно, не так уж и разочаровываешь их. Ты носишь тесные штаны, и однажды ты рассказал мне, что прошелся по улице от своей базы в облегающих жокейских шортах, и один немец провожал тебя до самой казармы…

К. Да, он уставился на меня. И у меня под низом шортов ничего не было. <…>

3. Так какого же размера у тебя член, Кайл? Просто для записи.

К. Я не хочу, чтобы это было в твоей книге.

3. Ладно. Мы опустим эту информацию.

К. Ты-то во всяком случае знаешь, какого он размера. Я очень твердо храню это в памяти».

(Zeeland 1993: 271, 281–282)

3. Искусство похоти

Атлетичный красавец и эпатажный голубой писатель Ярослав Могутин описывает свою первую встречу с видеопорнографией в возрасте 15 или 16 лет:

«Моя любовь к порно началась с отвращения. Когда я был в Ленинграде, тип, пытавшийся меня соблазнить, пригласил меня, 15- или 16-летнего провинциала, в гости посмотреть видео. Я, ждавший совращения и готовый на всё, согласился. Тем более, что видео было для меня тогда чем-то немыслимым и невиданным». Тип включил видик «и ушел в другую комнату, закрыв дверь и оставив меня наедине с немыслимым и невиданным.

Концерт начался как-то странно: появились три голых парня с красивыми телами и большими членами и, после недолгой прелюдии с поцелуями и обниманиями, начали пялить друг друга во всех возможных позах и комбинациях. Таких концертов я еще не видел ни разу в жизни! Я смотрел на это, выпялив зенки и открыв рот от удивления, ужаса, отвращения, еще каких-то других смутных, темных, непонятных и незнакомых эмоций, переполнявших меня. Меня мутило и тошнило, потом бросило в дрожь и трясло так сильно, что я слышал, как щелкали мои зубы. Я чуть не умер от потрясения. Когда тип-совратитель зашел в комнату, чтобы проверить, дошел ли я до нужной кондиции, он обнаружил меня в полном шоке. Конечно, он не ожидал такой реакции, рассчитывая, видимо, что я расслаблюсь, возбужусь и начну дрочить». Он выставил подростка, и в прихожей тот увидел в зеркале свое позеленевшее лицо.

Впоследствии Могутин не раз пытался понять, что его так шокировало. Наконец, он догадался: «я просто хотел быть на месте одного из этих парней, чтобы меня трахали во все дырки и чтобы я трахал других. Я был сообразительным парнем и путем самоанализа мог преодолеть свой ужас и отвращение и придти к пониманию факта, что моя порнофобия связана с моими нереализованными подсознательными комплексами и желаниями».

(Mogutin 1999: 274–275)

Над психикой подростка доминировала общественная атмосфера. Но с чем связана порнофобия общества?

Как ни странно, отчасти с тем же. Не было бы запретов на порнографию и преследования ее, если бы не было тяги к ней. Более того, обычно запреты и негодование общества и институций сопрягаются с увлечением и тайным любованием личностей, составляющих это общество и образующих эти институции. Все индивиды вместе могут воевать с ней, а многие (пусть и не каждый) в отдельности в тиши предаваться ей. Христианская церковь всегда и везде выступала как враг порнографии, но рассадником и уж во всяком случае потребителем ее часто были именно церковные и монастырские обители. В повести Михаила Кузмина «Крылья» есть итальянский каноник Мори, введенный в нее из реальности прямо под своим именем, «коренастый и краснощекий, несмотря на свои 65 лет, веселый, упрямый и ограниченно-поучительный». Когда он, подобрав сутану, лазал по лестнице своей библиотеки, герой повести, Ваня Смуров, заметил, что рядом с житиями святых стоит Анакреон.

«— Конфискованная книга, — объяснил каноник, заметив удивленный взгляд Вани и убирая подальше небольшой иллюстрированный томик Анакреона. — Здесь много конфискованных у моих духовных детей книг. Мне они не могут принести вреда».

(Кузмин 1992: 146,ср. 83–84)

Известно, что Сталин, вводивший для подданных строжайшую аскетическую мораль, сам-то обожал смотреть порнофильмы и отряжал для их добывания на Западе специального эмиссара.

Очень часто порнография бывала поводом для преследования вольнолюбивых писателей и художников. Им вменялось в вину прегрешение против веры, позже — оскорбление нравственности, развращение молодежи, насаждение вредных и чуждых ценностей.

Два русских писателя-эмигранта попытались дать определение порнографии — Владислав Ходасевич в 1932 г. и Владимир Набоков в 1958. Оба по практической надобности. Один — чтобы отвергнуть упрек в том, что он якобы не отметил в своей рецензии на одно произведение его порнографичность, тогда как, по мнению рецензента, ее не было. Другой — чтобы отвергнуть возможный упрек в порнографичности «Лолиты», который он предвидел.

Само слово «порнография» было введено в конце XVIII века французом Ретифом де ля Бретон для осуждающего описания проституции. Он назвал «Порнографом» (т. е. описанием или описателем грязи) свою книгу «размышлений порядочного человека о безнравственности проституции». Но тогдашнее общество восприняло сам сюжет книги как неприличный, и с тех пор вошло в обычай называть неприличные изображения сексуального характера как «порнографические».

С конца прошлого века (1893 г.) начались старания запретить обращение порнографических изделий международными конвенциями (такие заключались в 1910, 1923). В 1929 г. Лига Наций учредила комиссию, названную «Международное соглашение о подавлении циркуляции непристойных публикаций и торговли ими». Комиссия инициировала исследования проблемы. В 1960 г. Конгресс США учредил «Комиссию по Вредным Печатным и Изобразительным Материалам». Вывод этой комиссии был, что вопрос требует дальнейших непредубежденных исследований. В 1967 г. Конгресс создал еще одну комиссию — «Комиссию по Непристойностям и Порнографии». Комиссия заказала ученым изучить вопрос и объективно выяснить, наконец, вредна порнография или нет. И, конечно, определить, что сюда следует включать.

Прежде всего надо отметить, что эти и любые попытки как-то определить порнографию задаются целью отличить ее от просто эротики, вполне допустимой. Учитывая уголовное преследование порнографии во многих странах, строгая ее дефиниция — дело юридически необходимое.

Коль скоро о ней столько говорилось, значит, есть нечто, что предшествует любой такой попытке. Во-первых, это само выделение понятия — как чего-то связанного с эротикой, с изображением сексуальных сюжетов, а во-вторых, сама установка, что какие-то из этих изображений недопустимы, неприличны, запретны. Что они «грязны» («порно-"), и смотревший их запачкался, нуждается в очищении. Очищение — термин религиозный. Первой против порнографии всегда выступала христианская церковь.