Другая Музыка

Я крался по коридору яко тать в ночи. Впереди замаячила тень. Кто-то двигался мне навстречу почти без звука. Я прижался к стене и почти слился с ней, стал рельефом. Мимо неслышимо и почти невесомо, словно призрак, проследовал похоже что санитар, потому что был он в сером халате и сером колпаке. Лица его я не успел разглядеть. Перед собой он катил кушетку на колесиках, на которой кто-то лежал, с головой накрытый простыней.

Санитар не заметил меня, был как сомнабула, и его почему-то не волновало отсутствие освещения. Когда призрак растаял во мраке коридора, я двинулся дальше на поиски выхода. Слабая полоска света на полу обозначила дверь. Я осторожно приоткрал эту дверь и заглянул внутрь. Это было довольно просторное помещение, освещенное очень слабо. Просматривались какие-то лежанки, не то кушетки, не то кровати, на которых находились люди. Эти койко-места располагались в несколько рядов и уходили далеко, до самой противоположной стены, где освещения вообще никакого не было, и все утопало во мгле.

Однако большой черный проем в стене все же просматривался. Я решил пересечь это помещение, чем-то похожее на зал ожидания, наверное потому, что потолок был очень высоким. Я шел мимо двух рядов с лежанками. Не все пассажиры мрачного «транзитного зала» лежали на своих кушетках ничком, то ли спали, то ли находились в забытье. Некоторые сидели, закутавшись в убогие одеяла тусклых тонов. Один из них, в левом ряду, молодой еще парень, но с изможденным лицом наркомана последней стадии, накинув одеяло на голову, сидел на своей лежанке, подобрав ноги под себя, раскачивался монотонно вперед-назад, и безучастно смотрел на меня. Под глазами зияли черные круги. Он что-то еще нашептывал серыми иссохшими губами. Далее лежала старушка под капельницей и смотрела в потолок, вернее в безбрежное темное пространство над головой, будто видела там, в вышине, медленно парящих птиц божьих. На лице у нее было написано, что лежит она здесь так давно, что не только никто уже не ждет, но она даже и не помнит, кого и ждать. Капельница у нее тоже была липовая, как и уменя в реанимационной, и являла собой, как и большинство предметов здесь, часть бессмысленного антуража, элемент декорации, которая обычно бывает лишней на сцене. На следующей лежанке сидело существо женского пола, девушка молодая совсем, но с идиотским лицом. Она держала на руках, запеленутого прямо с головой в какую-то серую тряпку ребенка и заискивающе, с бессмысленной улыбкой, смотрела на меня. Мой же взгляд был прикован к ребенку на руках. Разве он там еще не задохнулся? А если и так, то насколько давно? А безумная мамаша так и заглядывала мне в лицо, пока я не ушел на безопасное расстояние.

Кого здесь только не было! Был и священник, который сидел в рясе и вязал на спицах, не смотря на полную темень. На меня посмотрел очень осмысленно и даже понимающе. Но ничего мне не сказал, будто был уверен, что я и сам все понимаю, и пришел занять здесь свое место. Были двое раненых прямо с передовой, которые сидели на одной лежанке, перебентованные серыми бинтами, засохшими от времени и хлебали какую-то похлебку из одного котелка. Я присмотрелся и обнаружил, что нет никакой похлебки, а ко рту они подносят пустые ложки. Движения их рук были медленные, однообразные и, видимо, нескончаемы. Были и взрослые и дети и старики. Многих я не мог разглядеть, поскольку они лежали с головой накрывшись одеялами. Не понятно было, все ли из них живы.

Я не думал, что так долго придется идти. Противоположная стена все не приближалась. Надо попробовать бежать, – подумал я. Попробовал. Ноги почему-то не слушались. Получалось как-то медленно. Но черный проем в стене будто бы сам собой плавно летел мне навстречу.

Хотя бы здесь повезло: за этим проходом, который был длинною метров десять, находился лестничный пролет и я стал спускаться вниз. По пути встречались открытые двери, но они не выводили наружу. Я спустился до самой нижней площадки, но оказался в тупике. Здесь вообще не было никаких дверей. Непонятно, зачем сюда вела лестница, но рассуждать было некогда; я кинулся обратно, то есть стал подниматься наверх для того, чтобы попытать счастья – попытаться проникнуть в какую-нибудь из дверей, что попадались мне на пути.

Я поднялся на несколько этажей вверх, но никаких дверей почему-то не встретил. Как-то сделалось не по себе, и я вновь стал спускаться по ступеням вниз. Быстро достиг нижней площадки. Как же нет двери, когда вот она, родимая! Только заколоченная фанерой. Поэтому я ее сразу и не заметил. Понятно. Я стал отрывать эту фанеру. Там было два квадратных листа. Держались они не очень прочно, и мне удалось, правда и не без усилий, отодрать их, заставляя ржавые гвозди гнусно верещать, когда они выходили наружу.

Но меня ждало разочарование. За фанерой скрывалась железная решетка. Я в досаде потряс ее, как отчаявшийся заключенный после неудавшегося побега. С обратной стороны висел замок. До него можно было легко дотянуться, просунув руку между железных прутьев решетки. Я проверил, заперт ли он на ключ. Оказалось, что заперт и очень давно, судя по густому слою ржавчины на нем. Решетка держалась прочно. Я пару раз ударил по ней плечом, но тем самым никаких слабых мест в этом препятствии не выявил. Да, я конечно же, был слаб. Неизвестно сколько времени я пролежал в бессознательном состоянии, и сколько транквилизаторов мне вкололи. Я почти ничего не чувствовал когда бился в решетку. Координация движений тоже была порядком нарушена, не говоря уже о памяти, которая вовсе не желала выполнять свои повседневные функции, напоминать мне в каждый момент времени: кто я, откуда, и вообще, для чего я существую.

Об этом я думал, когда поднимался вверх по лестнице. Приходилось искать выход в другом месте. Придется поплутать по лабиринту темных коридоров на каком-нибудь из этажей, а лучше на том, где поспокойнее. И темнота мне на руку. Время, видимо, к ночи, а освещение в коридорах экономят, свет не включают. Да и ламп наверное нет. Я поднялся на два этажа, но пока почему-то не встретил выхода с лестничной клетки на этаж. Удивиться этому факту не успел, потому что мне вдруг захотелось вернуться вниз к решетке и попробовать все же открыть замок.

Я ничего о себе не помнил, но ситуация с замком что-то мне смутно подсказывала. Что-то тянуло меня к этому замку. Пришлось вернуться обратно. Решетка была передо мной. Там за ней, в глубине пространства, пробивался слабенький свет, позволявший надеяться на наличие спасительного выхода. Я обрадовался решетке, как родной. Все это было мне как буд-то знакомо, что-то медленно и неохотно всплывало из мутной памяти, как труп в весенней воде. Я стал ощупывать замок и нашел на его поверхности нечто такое, что при первом с ним знакомстве не привлекло моего внимания. И хотя отличие замка, который был исследуем мною в данный момент времени, от того, первоначального его варианта, было значительным, я не придал этому значения. Не могли же поменять замок за те две – три минуты минуты, пока я отсутствовал. Мое внимание было полностью поглощено другим обстоятельством. И обстоятельство это касалось исключительно состояния моего сознания.

У меня в голове будто что-то засветилось. Какой-то, глубоко посаженный источник света. Но свет этот мог так же освещать и преображать все близлежащее ко мне пространство. Решетку я различал хорошо. Руки свои видел невероятно отчетливо. Непонятно было что делать с ощущением странной эйфории, которая вдруг, зародившись чуть выше солнечного сплетения, поднялось сгустком нежного тепла до уровня сердца, согрело его и стало постепенно заливать все мое тело. Вслед за этим вдруг пришло полнейшее осознание, что я знаю, как открыть этот замок. Мысли тут и вовсе отключились, зато включилась какя-то особая, будто бы автономная память рук. Моя правая рука нащупала на замке какие-то кнопочки, какие-то металлические бегунки, видимо с нанесенными цифрами кода. Рука стала что-то нажимать, крутить, дергать когда надо за ручку замка и проделывать разные другие манипуляции с быстротой, уже мною никак не осознаваемой. Предчувствие удачи нарастало. И вот что-то щелкнуло в металлической утробе замка; ручка его подалась и освободилась из капкана внутреннего секретного механизма. Я с легкостью сорвал замок, который уже не был препятствием на пути к свободе. Теперь можно было рассматривать одну из версий, кем я был в прошлой, до потери памяти, жизни. Как минимум, профессионалом по несанкционированному проникновению в закрытые помещения. Решетка тоже открылась со скрипом в своих давно не смазываемых петлях. Я бросился к свету. Но и здесь выхода во двор клиники не было.

Была дверь в темный коридор, неизвестно куда ведущий. Дверь открылась почти запросто. За ней лежал какой-то хлам. Я двинулся вперед по этому коридору, в котором действительно было светлее. Метров через двадцать меня ждал поворот влево. Там было еще светлей, и был вход в еще один лестничный пролет. Я направился туда. Ступени лестницы были освещены слабым светом, падающим в маленькое, тоже зарешоченное оконце, но расположенное довольно высоко. Добраться до него не представлялось возможным, и, все еще согреваемый радостью от своего неожиданного успеха в деле устраниения замка, я отправился по ступеням наверх. Действительно, было большой удачей, что я смог открыть замок без ключа и без железного лома, без всякого инструмента, благодаря внезапной и неудержимой вспышке сильного желания спастись, обрести свободу, и вернуться к нормальной, привычной жизни. Хоть и не память ко мне возвращалась, но зато какие-то очень полезные навыки, что уже вселяло надежду вернуть и все остальные обломки моей личности, которая, судя по всему, потерпела какое-то серьезное крушение.

глава 7

Я долго еще бродил по темным коридорам, как по рукавам лабиринта, много раз поднимался и опускался по ступеням лестничных пролетов, но выход во двор не обнаружил. Тогда я решил искать встречу с людьми, с кем-нибудь из неопасной для меня части персонала или с бедолагами, подобными мне. Во время своих блужданий по коридорам клиники я заметил, что стало совсем уж пустовато, безлюдно как-то для такого большого учреждения. Никто мне не встретился. Видно была уже ночь, и все отправились на покой, включая персонал; и если даже меня поначалу искали, то теперь наверняка махнули рукой. Смирились с тем, что я самовольно покинул эти гостеприимные стены. Одной проблемой меньше. Экономия лекарств и провианта. Но мне теперь хотелось хоть кого-нибудь увидеть, встретить живую душу. И не только для того, чтобы узнать, где выход, но узнать все, что возможно об этом учреждении, а может быть и выведать что-то и о себе самом.