Другая женщина

– Господи, Гарриет, я больше не могу.
– И он вошел в нее.

Она лежала, закрыв глаза, чувствуя, как в нее вливается горячая, липкая влага, как ее тело с восторгом принимает ее, наполняясь радостью и жизнью. Она испытала ни с чем не сравнимое удовольствие и восторг. Тишину разорвал крик, и Гарриет, к своему удивлению, поняла, что это она кричит; кричит от радости и переполняющего ее счастья.

Она медленно открыла глаза и увидела, что он внимательно смотрит на нее, смотрит с нежностью и любовью.

– Тебе было хорошо?
– спросил он, и она ответила:

– Ты и сам это знаешь, Тео.

Все началось с обеда, с самого обыкновенного обеда. Он позвонил в ее магазин в Пасси и сказал, что ему одиноко в Париже, что он остановился в гостинице, что его дом еще не достроен, и попросил ее уделить ему один вечер. Она с радостью приняла его приглашение пообедать вместе, так как всегда любила его, даже боготворила; росла с мыслью о том, как хорошо быть женщиной, которую он любит, отлично понимая, что сама не принадлежит к этому типу женщин и что он никогда не полюбит ее. Она приняла его приглашение и попросила его заехать за ней в магазин.

Его «мерседес» подкатил к магазину, когда он уже был закрыт. Сквозь витрину она наблюдала, как он вылезает из машины и в сотый, а может, и в тысячный раз думала: до чего же, несмотря на возраст, он хорош, - ему тогда было за пятьдесят - с темной густой шевелюрой, с горящими, зовущими карими глазами, с постоянно загорелой кожей. Он был высоким и большим, даже тяжеловатым, но его никак нельзя было назвать толстым; и, конечно, он, как всегда, был тщательно одет, не так, как одеваются большинство молодящихся мужчин его возраста, а в добротный темный пиджак, модные серые брюки, тонкую батистовую рубашку с шелковым галстуком. Он наклонился поцеловать ее, и она почувствовала тонкий запах одеколона фирмы «Гермес», которым он всегда пользовался.

– Ты выглядишь усталой, - сказал он, - и сильно похудела. Тебя нужно подкормить.

– Не возражаю, - ответила она, заканчивая эскиз.

Он опустился на стул и молча смотрел, как она, дорисовав, написала письмо и отправила по факсу в свое ателье в Лондоне. Он терпеливо ждал, пока она несколько раз звонила, но вскоре не выдержал.

– Ты когда-нибудь остановишься?
– спросил он.

– Нет, пока не закончу всю работу, - твердо заявила Гарриет.

– Похоже, ты ее никогда не закончишь. Можно я воспользуюсь твоим телефоном?

Теперь настала ее очередь ждать. Он позвонил в Лондон, Нью-Йорк и Сидней, а она со всевозрастающим раздражением наблюдала, как он долго разговаривает, подсчитывая в уме, во что обойдутся ей его переговоры.

– Тео, ради Бога, остановись!
– не выдержала она, наконец.

– Я все оплачу, - сказал он, улыбаясь, и выписал ей чек на триста франков.

– Это слишком много, - сказала она, но он приказал ей заткнуться, взял под руку и повел к двери.

Они обедали в ее любимом ресторане, расположенном за углом, неподалеку от магазина, и славившемся своей французской кухней. Там было очень чисто, на всех столах стояли корзинки с хлебом и высокие кувшины с вином и водой. Закуску подали очень быстро: она взяла себе грибы по-гречески, он - салат из козьего сыра. В ожидании второго они разговорились и за разговорами выпили целый кувшин вина. Пришлось заказать второй.

– Может, что-нибудь покрепче?
– спросил он.

– Нет, Тео, не стоит, - ответила она.

Он был в подавленном состоянии - его четвертый развод сильно отразился на нем, - скучал, с головой ушел в работу и собирался купить в Австралии компанию по продаже недвижимости.

Гарриет слушала его сначала рассеянно, затем с растущим интересом и ловила себя на мысли, что этот полный энергии и жизненных сил человек, большой любитель женщин, на самом деле очень одинок.

– А как твои дела?
– спросил он, отрезая ей кусок жареного барашка, заказанного им на второе.
– Что творится в твоей империи моды, куда меня не пустили?

И она ответила, что все прекрасно, хотя ее одна за другой преследовали неудачи, и последней каплей в море было то, что она опаздывала с коллекцией трикотажа, которую готовила к весне, так как пряжа, доставленная из Гонконга, была низкого качества, и ей пришлось отослать ее обратно. Время шло, а у нее еще ничего не готово, и она знала, что ее могут опередить конкуренты, а это означало потерять покупателей.

– Ты знаешь, - добавила она, - приходится бороться за место под солнцем. Но в такой борьбе только закаляешься, и это мне нравится.

– Ты совершенно права, - ответил он, накладывая себе шпината.
– Господи, Гарриет, я просто горжусь тобой. Ты… как это там выражается Манго? Ах да - звезда! Ты настоящая звезда. Умная, храбрая и с сильным характером. Как бы мне хотелось, чтобы ты была моей дочерью!

Гарриет, довольная похвалой, покраснела и отложила вилку.

– Господи, Тео, - сказала она, - мне приятно это слышать. Барашек был очень вкусный, жаль, что я так быстро все съела.

– Съешь кусочек моего, - сказал он, поднося к ее рту свою вилку с аппетитным кусочком мяса.

Она открыла рот и посмотрела на него. Их глаза встретились, и она прочитала в них нежность, удивление и страсть. Глаза влекли ее, заглядывали в душу, и она почувствовала сильное волнение. «Господи, - подумала она, - это же Тео, лучший друг отца, уже пожилой человек, которого я знаю всю свою жизнь». Но глаза влекли ее, и вдруг ей стало казаться, что перед нею незнакомец, красивый и очень чувственный, что он совсем не стар и что ее влечет к нему. Она опустила глаза, а когда снова подняла их, то увидела, что он все еще изучающе смотрит на нее.

– Гарриет?
– сказал он полувопросительно, полуутвердительно.

– Что Гарриет?
– спросила она почти грубо, но он не ответил и жестом подозвал официанта.

– У вас есть шампанское?
– спросил он.

– Тео!
– Она укоризненно покачала головой.
– Что ты надумал? Мы уже поели.

– А почему бы и нет? Шампанское можно пить в любое время. Кроме того, нам есть что отпраздновать, не так ли?

– Что именно?

– Мы лучше узнали друг друга, и это после стольких-то лет. О чем мы теперь поговорим?

– О Манго, - выпалила она в надежде, что он осознает, что годится ей в отцы.

– Если хочешь. Так что ты хочешь узнать о Манго?

– Ну… - начала она смущенно, чувствуя, как у нее портится настроение.
– Я просто подумала…

– Я знаю, о чем ты подумала, дорогая. Ты просто хотела напомнить мне, что мой сын твой сверстник. Я правильно тебя понял?

– Конечно, нет, - ответила она, испытывая удовольствие от того, что он назвал ее «дорогая».
– Ты говоришь глупости.