Другие грабли. Том 2

— Да все религии в основе своей миролюбивы, — сказал Петруха. — А дальше уже вопросы трактовки. Чуть зазеваешься, а тут уже новый крестовый поход или очередной джихад. Ты прав, эту тему мы вряд ли поднимем. Эпоха сейчас не подходящая. А что ты с высоты своего две тысячи девятнадцатого предложить можешь?

— Не знаю, — сказал я. — Подумать надо.

— Подумать — это дело, — согласился Петруха. — А еще схорониться тебе надо, если ты намерен тут с нами долгую жизнь прожить.

— Куда хорониться-то? В тайгу, к Агафье Лыковой? А как я оттуда влиять буду? Блог в инстаграме заведу? Так не придумали еще этот инстаграм.

— Так ты и придумай.

— Во-первых, это неэтично, чужие бизнес-идеи тырить, — сказал я. — Во-вторых, я в этом не шарю.

— Это вообще не проблема, мы найдем тех, кто шарит, — сказал Петруха. — Поставим задачу, обрисуем контуры…

— А в третьих, я так себе блогер.

— Не знаю, что это за профессия, но уверен, что в случае необходимости ты сможешь научиться, — сказал Петруха.

— Должны быть и более другие способы, — сказал я.

— Как придумаешь, дай знать, — сказал он. — Не, третий я, пожалуй, пить не буду. Чай, не Афган, тяжеловато идет. Хотя здесь почти так же уныло. Поехали отсюда, Чапай.

— Куда?

— В нумера, — сказал он. — Прочувствовать всю полноту жизни, пока еще есть время. Или к цыганам с медведями. Будем водку пьянствовать и безобразия нарушать.

— Так на это времени лет сорок, как минимум, — сказал я. — Некуда спешить. В смысле, спешить есть куда, но явно не в нумера.

— Тогда поехали ко мне, — предложил Петруха. — Ночевать-то тебе все равно негде, как я понимаю.

— Только я пить не буду, — сказал я.

— Так и я тоже. Сядем, мозгами пораскинем, план грядущей битвы картошкой нарисуем…

— Только я за рулем, — сказал я.

— Да я не пьяный, — сказал Петруха. — Хочешь, кончик носа потрогаю? Выбирай, моего или твоего.

— Может, ты и не пьяный, — сказал я. — Но когда еще у меня возможность порулить «лексусом» появится?

Глава 42

Спонсируемая Петрухой лаборатория находилась на территории бывшего оборонного завода, маскирующегося под какой-то очередной НИИ с максимально туманным названием, и все это было затеряно в дебрях промышленного района на востоке Москвы. Петруха был прав, без навигатора я бы это место искал очень и очень долго.

Как известно, в девяностые главным активом подобных предприятий были их немереные площади, которые они сдавали в аренду мелким фирмам. Цеха под производство и складские помещения, кабинеты в административном здании — под офисы.

Поэтому не было ничего удивительного, что вывеска самого НИИ терялась в десятке разноцветных и разномастных табличек всяческих ООО «Рога и копыта», торгующих всем подряд, от детских игрушек до холодильников и запчастей для иномарок.

Пропускная система здесь осталась с советских времен и дышала на ладан. Петруха поздоровался с охранником, тот дал отмашку, и мы прошли дальше. Документов никто не спрашивал.

То ли Петруху тут знали в лицо, то ли от былой секретности и закрытости даже следа не осталось.

— Что тут раньше делали-то? — поинтересовался я.

Территория завода пребывала в разной степени запущенности. Если вокруг главного административного здания трава была кое-как скошена, то чуть дальше начинались настоящие заросли бурьяна, в которых мог бы притаиться целый отряд шпионов. Если тут еще осталось за чем шпионить.

— Разные штуки, — сказал Петруха. — Экспериментальные, в основном. Оружие, от нелетального до высокоточного, всякое такое, ныне невостребованное. Как выяснилось, временно невостребованное, но об этом кроме нас с тобой еще никто не знает. Помню, в прошлом году начали траву у забора косить, точнее, на полосе между заборами, внешним и внутренним, и корпуса от торпед в зарослях нашли. Думали, пустые, ан нет, с боевой начинкой, аж саперов вызывать пришлось. И главное, что никто не знает, как эти торпеды туда попали, по документам они все на месте… Раньше б за такое директора завода расстреляли, ну, или с должности сняли и из партии выгнали, как минимум, и посадили бы лет на десять, а сейчас никому ни до чего дела нет. Работает, как и работал. Если то, чем он занимается, вообще работой можно назвать. Бардак в стране, Чапай.

— И это пройдет, — сказал я.

— И настанут десятилетия сытой стабильности, — сказал Петруха. — А потом как жахнет…

— Через десятилетие еще не жахнет, — сказал я.

— Мы этого не знаем.

— Знаем. В моем времени ничего не жахало.

— А ты уверен, что ты из основной линии провалился?

— Э… — сказал я.

— Вот то-то и оно, Чапай, — сказал Петруха. — То-то и оно.

А ведь с этой стороны я на проблему еще не смотрел. Вполне могло оказаться так, что моя родная линия времени была всего лишь одной из побочных веток, и ее судьба — быть поглощенной хроноштормом, а не пережить ядерный апокалипсис, и это означает, что мои знания о будущем тут и гроша ломаного не стоят. Потому что неизвестно, где эта развилка, от которой росла моя ветвь. Может быть, мы вообще ее уже проскочили.

Может, мы несемся к ней на всех парах, а может быть, она случилась где-то в тех четырех годах, которые я пропустил из-за своего путешествия во времени.

И именно поэтому я в своем времени никаких предпосылок грядущего конфликта не замечал.

— Только сейчас дошло, да?

— Как-то я раньше такую возможность из виду упустил.

— Довольно распространенная среди хроно… провальней ошибка, — сказал Петруха. — Всякий мнит, что пришел из самого главного будущего, никто не думает, что представляет какое-нибудь темпоральное захолустье, которое вообще из-за какой-нибудь случайности возникнуть могло.

Петруха был трезв и мрачен. Возможно, он и мучился от похмелья, но где-то глубоко внутри себя и вида не подавал.

Вчера вечером мы приехали к нему домой, разумеется, совсем не в ту квартиру, которая была у него в восемьдесят девятом, и до полуночи просидели на кухне, обсуждая варианты. Разумеется, так ни к чему и не пришли, после чего он заявил, что утро вечера мудренее и ушел спать.

Я просидел на кухне еще где-то с час, просто попивая чай и пялясь на спящий город в окно, а потом еще столько же ворочался на гостевом диване, и проблема, как вы понимаете, была отнюдь не в том, что он был жесткий или мне какая-нибудь пружина в ребро упиралась.

Задремал я уже под утро и почти сразу же был разбужен хозяином квартиры, который решил, что не стоит терять время и договорился о встрече со своим экспертом на десять часов утра.

— А второе распространенное среди провальней заблуждение состоит в том, что с высоты своего ложного послезнания им кажется, будто они знают, как сделать лучше, — продолжал Петруха. — И начинают плодить вероятности, такие же убогие, как и те, из которых они пришли. Это в лучшем случае.

— Таких вы в свое время и отстреливали? — уточнил я.

— Всяко бывало, — сказал он. — Но послезнание не работает даже если оно есть. После первого же внесенного тобой изменения линия времени меняется, и все твои знания о том, что должно быть дальше, превращаются в тыкву. Поэтому нам кураторов не переиграть, они-то никаких изменений не вносят и просто следят за тем, чтобы все шло, как оно идет. Пока мы будем тыкаться вслепую, не представляя, к каким последствиям может привести тот или иной ход, они будут точно знать, что могут себе — или нам — позволить, а что нет. У них горизонт планирования на десятилетия, Чапай, и время для них решающего значения не имеет. И, чтобы ты не расслаблялся, вполне возможно, что они не пытаются убить тебя прямо сейчас, потому что точно знают, что у них это получится на следующей неделе. Или в следующем году. Или что кто-то другой тебя убьет, а им для этого даже пальцем не придется шевелить.