Другой Хайям

₃₉ Гончарный круг отбрасывает тень и легким мраком мастерскую оттеняет.Задумавшись, я наблюдаю гончара: с каким искусством он раствор приготовляет,чтобы лепить кувшины и горшки из разных качеств замечательных людей —из грубых пяток странствующих нищих, из нежных рук могучих королей.

Многие люди не способны понять истинного предназначения жизни и адекватно оценить свою полезность, поскольку этому препятствует обманчивое чувство собственной важности. Суфий уничтожает это чувство ради того, чтобы занять соответствующее ему место в схеме вещей, что и является осуществлением человеческой судьбы. Он, по сути, становится функцией самой жизни. Эта идея проиллюстрирована также и в следующем катрене:

₉₆ Когда судьба меня затопчет в землю вдруги отсечет надежды корень безвозвратно,друзья мои, сойдитесь в тесный круги сделайте из праха моего простой кувшин для влаги ароматной.

Идея времени в алхимическом контексте

В 56 катрене Хайям провозглашает важный принцип своей философии, который в несколько ином аспекте раскрывает то, что было сказано прежде о природе времени.

₅₆ Скорей неси вина, чтобы унять на сердце жар невыносимо жгучий!Мое существованье в этом мире течет подобно ртути капелькам летучим.Восстань и укради у сна его сокровище – дар бденья,и помни: пылкость юности не вечна. Она продлится, как слеза цветка, — одно мгновенье!

Это алхимическое стихотворение содержит очень любопытную информацию. Прежде всего, поэт говорит, что сердце его испытывает невыносимо жгучий жар. Этот жар, по описаниям многих мистиков, в том числе и христианских, является первым сигналом влюбленности сердца, симптомом внутреннего пробуждения. Он хочет погасить жар вином. Вино, как мы знаем, притупляет физическую боль и душевные страдания. Но вино, о котором говорит Хайям, – это дар божественной любви. По аналогии с опьянением от вина, божественная любовь «расширяет» сердце – разрушает границы эго – и трансформирует жгучую боль, сопровождающую пробуждение, в особую сознательность. Такая сознательность или жизнь, которую она открывает, отличается динамичностью и новыми конструктивными свойствами, отчего поэт сравнивает ее с летучими капельками ртути. Ртуть была основополагающим элементом в средневековой алхимии – духовно-психологической науке, ставшей известной в Европе в основном благодаря работам арабского суфия IX века Джабира, или Гебера. Его полное имя на арабском звучит так: Абу Абдаллах Джабир ибн Хайян ад-Азди ас-Суфи. В алхимической системе ртуть (Меркурий) отождествляется с женским началом – летучим и пассивным, а сера (Сульфур) – с мужским, постоянным и активным. Правильное соединение этих двух элементов в человеческом сознании приводит к алхимическому союзу, называемому также алхимической свадьбой. Такова начальная стадия трансмутации – процесса превращения грубого в тонкое. Хайям неоднократно в своих стихах прославляет момент, мгновение, миг, а здесь он прямо говорит, что жизнь его течет подобно летучим капелькам ртути – возможно, он намекает на способность осознавать моменты как своего рода дискретные частицы, «атомы» времени. Не воспринимает ли Хайям время как некую субстанцию, имеющую неизвестные нам характеристики? В суфийской литературе иногда мелькает малопонятная фраза: «Суфий – это сын времени». Как уже упоминалось ранее, суфии придают большое значение осознанию времени. Многие суфийские авторитеты настойчиво повторяют, что суфий соотносит себя с каждым проживаемым моментом, и что в основе суфизма лежит принцип: время, место, люди. Этот принцип означает, что каждый момент обладает собственными индивидуальными свойствами, которые способен воспринять только тот, кто сам стал индивидуальностью или находится на пути к ее обретению.

Таким образом, «суфий – сын времени» – это не метафизическое клише или декоративная поэтическая идиома. В этой фразе содержится огромный потенциал смысла: высшее состояние суфия рождается в результате сочетания пассивного женского начала с активным мужским. В роли пассивного начала выступает время или жизнь, представляющая собой поток моментов, а в роли активного – внутреннее намерение.

Человек (сын времени), наделенный острым пониманием текучей, «ртутной» природы частиц времени, способен развить осознанность жизненных моментов и высвободить скрытую в них энергию (выражаясь суфийским языком, «расщепить атом времени»). Высвобождаемая энергия (невыносимо жгучий жар) преобразуется благодаря созданию особой среды (винному опьянению, или любви) в новое состояние (дар бдения), по сути противоположное опьянению.

₁₃ Любовь небесных гурий луноликих нам обещают после смерти дать в награду,а я вам говорю, что нет цены сегодняшнему соку винограда.На счастье в будущем не уповай, цени лишь содержимое кармана.Да не прельстится слух твой жадный победной дробью пустого барабана.

Здесь Хайям противопоставляет осознанность текущего мига жадным ожиданиям, в которых, как в навязчивом сне, проводит всю свою жизнь обычный человек. Поскольку люди, как правило, не способны замечать отдельные моменты, осознавать их должным образом и усваивать то, что в них содержится, они пытаются хоть как-то компенсировать этот недостаток. Соответственно, они выстраивают в своем воображении искусственное линейное время, где индивидуальные моменты мало что значат, а настоящее подменяется прошлым или будущим. Пребывая в вечном цейтноте, индивид никогда не может насытиться живым временем, потому что потребляет его искусственно созданный суррогат, лишенный какой бы то ни было питательности. В этом состоянии человеческое существо способно только жаждать, не находя ни в чем удовлетворения. Концепция питательного времени, как особой энергетической субстанции, содержится, например, в Старом Завете, где сообщение о смерти каждого из патриархов сопровождается неизменной фразой: «…и скончался (Авраам, Исаак, Иаков) и умер в старости доброй, престарелый и насыщенный жизнью, и приложился к народу своему».

По мнению суфиев, именно эмоциональная жажда, желание иметь больше, чем необходимо, создает иллюзорную проекцию будущего и становится завесой, заслоняющей прямое восприятие реальности. Суфий должен настроиться на возможности момента (сегодняшний сок винограда), которые раскрываются в опьяненном любовью сердце (когда сок превращается в вино). Хайям уподобляет такие внутренние возможности, заключенные в скоротечном миге, содержимому кармана, или наличности сердца («карман» и «сердце» являются синонимами в суфийской литературе) и противопоставляет их бесполезным упованиям на будущее или эмоциональным ожиданиям, прельщающим жадный слух.

Смерть и любовь

Думая, что мы чем-то владеем, собственной жизнью или чем бы то ни было в этом мире, мы обрекаем себя на разочарование. Мы преследуем образ счастья, а не то, что его создает; прельщенные отражением в зеркале, хватаемся за зеркало, упуская из виду то, что в нем отражается. Мы каким-то образом знаем об этом самообмане, но беспокойство, страхи и жадность не позволяют осознать его механизм, в результате чего возрастает неудовлетворенность, которая еще больше увеличивает нашу приверженность вторичному.

Изменчивость мира, коварство судьбы и недолговечность человеческой жизни Хайям не склонен считать поводами для пессимизма, более того, он видит в них основание для развития постоянной осознанности. Таким образом, они могут немало способствовать поиску истинной, непреходящей реальности бытия.

₅₁ Сей жизни караван уходит в неизвестность, следов его не сохранят пески.Что зря оплакивать друзей и думать о грядущем, мой Саки?Ты лучше радостный текущий миг лови — через мгновение его не станет.Налей еще вина и чашу подними — пройдет и эта ночь, и в Лету канет. [37]

37

Умение «схватить миг» или «поймать мгновение» отражено в древнем суфийском кодексе («Одиннадцать правил (или секретов) ордена Накшбанди») как пауза сердца и пауза времени. Человек приобретает этот навык, развивая осознанность и самонаблюдение.

Стремясь осуществить прорыв к реальности, постичь истину, превосходящую все человеческие догадки о ней, суфий освобождается от предубеждений и ментальных конструкций, создаваемых эго для самоутверждения. Ему необходимо также избавиться от виртуальных якорей – эмоциональных привязок в виде сожалений о прошлом или упований на будущее. Они удерживают человека на месте, препятствуя свободному плаванию. Преодолев все эти преграды, превзойдя самость, претерпев смерть – процесс трансформации сознания – суфий становится способным увидеть истину глазами самой истины. Пророк Мухаммад по этому поводу сказал: «Умри до своей смерти».

Достичь этого рубежа, перейти его и затем возродиться способен только влюбленный, потерявший себя ради любви к иному, чем он. Любовь на первом этапе окрыляет влюбленного, дарит блаженство, затем уничтожает его и, наконец, возрождает «к жизни вечной», согласно учению христианских и суфийских алхимиков. Тема смерти влюбленных была не однажды выражена в ключевых литературных произведениях Востока и Запада, самые известные из которых: «Лейла и Меджнун», «Хосров и Ширин», «Тристан и Изольда», «Ромео и Джульетта» и многие другие, удивительным образом созвучные друг другу. Метафорами смерти как трансформирующей силы пропитана мировая литература с древнейших времен.

В этом контексте весьма примечателен девяносто девятый катрен:

₉₉ Лелей меня вином, пои меня его пьянящей сутью из чаши золотой:пускай рубиновым огнем заполыхают щеки восковые.Когда же я умру, вина божественною влагой мой бренный труп омойи из лозы его родной сплети носилки гробовые.

Остановимся на нем подробнее. Вино или винное опьянение в суфийской поэзии означает состояние божественной любви, экстатического восторга, в котором искатель себя теряет, растворяясь в божественном присутствии, поэтому неудивительно, что Хайям требует вина. Но на этом он не останавливается и наказывает омыть вином его труп и сплести гробовые носилки из винной лозы. Согласно интерпретации Роберта Грейвса в предисловии к английскому переводу Рубайята, поэту хотелось бы, чтобы даже воспоминания о нем доносили до потомков опьяняющее благоухание божественной любви. Этот образ содержит и другие аллюзии, например: мистик поначалу «умерщвляет» свою плоть, чтобы очистить зеркало сердца от ржавчины плотских привязанностей. Когда эта цель достигнута и в очищенном зеркале проступает образ возлюбленной истины, энергия любви (вино) изменяет не только его сознание, но и тело, которое становится послушным инструментом преображенной личности. «Похороны» тела на носилках, сплетенных из виноградной лозы, символизируют его воскресение в новом качестве.