Другой Петербург

Главная причина известности Екатерининского сада, наверное, в том, что место бойкое, самый центр. Это обстоятельство учитывалось еще когда-то Софьей Гебгардт (помните, в 10-й главе), выбравшей в 1845 году перед Александринским театром место для своего кондитерского киоска. Современники называли ее «прекрасной вафельницей» — не вкладывая, должно быть, того смысла, который ныне приходит на ум любителям миньета.

Пересекаются здесь разные потоки: покупатели из «Гостиного двора», из «Пассажа»; читатели из библиотеки; зрители из театров: «имени Пушкина», «имени Акимова», «имени Товстоногова»; из кино («Аврора», бывшее «Пикадилли»). Модники (если при больших деньгах) могут посетить в павильоне Аничкова дворца бутик Джанни Версаче, тоже жертвы «ремонтера»… Балетные возвращаются с репетиций, суворовцы всюду мелькают, со своими красными лампасами.

Поблизости, на Садовой, д. 26 — воспетый Шениным Пажеский корпус. Бывший Воронцовский дворец (1749–1757, арх. Ф. Б. Растрелли). Сводить значение этого места к известным забавам не приходится. Корпус был военно-учебным заведением высшего ранга, куда зачислялись преимущественно, по Высочайшему повелению, сыновья генерал-майоров, погибших на поле брани. Остальным приходилось выдерживать трудный конкурсный экзамен, допускались к которому сыновья и внуки состоявших на службе лиц первых трех классов по Табели о рангах. Выпускники Пажеского корпуса зачислялись в элитные военные соединения, некоторые выбирали дипломатическую карьеру или государственную службу. Всего со времени основания Императрицей Елизаветой Петровной, с 1759 до 1917 года, отсюда было выпущено 4505 пажей. В Воронцовском дворце, где в павловские времена находился Капитул Российских орденов, корпус разместился в 1810 году. Надобность в военно-учебных заведениях не меняется со сменой режима, и учрежденное в годы последней войны Суворовское училище открылось в этом здании с полным правом преемственности.

Пажи, разумеется, — особая стать. По престижности, положению и весу другим военным училищам и корпусам равняться с ними не приходилось. Но мальчишкам, в общем, в любом социальном положении не чужды естественные потребности и интересы — собираются ли они в дортуарах Академии художеств, казармах Кадетского корпуса или в кантонистских батальонах.

Кантонисты — это солдатские дети, в возрасте от 5 до 10 лет, определявшиеся в особые учебные подразделения — батальоны, где получали кое-какое образование, готовясь, в свою очередь, стать солдатами. В крепостной России срок солдатской службы был 25 лет. В крестьянской семье, лишенной кормильца, забритого по рекрутскому набору, не было возможности без отца воспитать детей, отсюда и кантонисты. Практически, можно сказать, сироты, предоставленные самим себе в этих батальонах, с неизбежным мордобоем, голодом, холодом, дурной пищей, прилипчивыми болячками. Меж тем, Государь Николай I любил интересоваться разными мелочами, сознавая как ничтожество этих самых кантонистиков, так и величие своей государственной души, снисходящей к малым сим. В июне 1843 года военный министр А. И. Чернышев «имел счастие» (официальная формулировка) докладывать Императору о положении в новгородском батальоне кантонистов, следствием чего неожиданно явилось предписание обер-прокурора Синода графа Н. А. Протасова тогдашнему Петербургскому митрополиту Антонию.

«Г. Военный министр сообщил мне, что Государь Император, по всеподданейшему докладу, о причинах, существующих между кантонистами Новгородского баталиона военных кантонистов болезней и смертности, усмотрев, что в числе их заключается вкоренившаяся страсть у кантонистов к онанизму, Высочайше повелеть соизволил: независимо от принятия полицейских и медицинских мер к искоренению сего порока, в особенности чаще беседовать Священнику с детьми и непременно не менее часу в день, но не в виде урока или класса, а собственно на препровождение времени с детьми, дабы выиграть их доверие и привязанность и тогда действовать убеждением».

Не знаем уж, каковы были приняты полицейские меры для борьбы с онанизмом. Пороли, вероятно, развивая садо-мазохистскую чувственность. Здравый смысл подсказывает, что если бедные мальчики мерли, как мухи, то уж никак не от утомленности мастурбацией — единственной маленькой радости, которую они могли себе позволить в своей несчастной житухе.

Что до пастырского воспитания, то поначалу хотели открыть особую вакансию — вразумляющего насчет вреда онанизма, но начальство велело обходиться собственными силами: имевшимся в наличии батюшкой, о. Василием.

Прислана была для вразумления специальная инструкция священнику, «чтобы он ежедневно, в положенное время, вне класса занимался с кантонистами свободным собеседованием о разных нравственных и религиозных предметах, могущих иметь отношение к их состоянию, нимало, впрочем, не обременяя их принуждением и не стесняя свободы их касательно предоставленнаго им препровождения времени». Но, «чтобы не осуждая их невинных увеселений и забав, не пропускал случаев вообще объяснить им, что есть увеселения и приятности дозволенныя и невинныя и есть напротив другия, которыя запрещены Законом Божиим, и что посему предающиеся оным тяжко грешат перед Богом и сами себе причиняют великий вред».

Рекомендовалось вразумляющему, чтобы «прямых и ясных обличений против предающихся онании» не делалось в присутствии многих (надо полагать, перед строем), «для того, чтобы, с одной стороны, не обременять чрез меру чувством стыда виновных в оной, а с другой, чтобы не ознакомить с нею тех, кои еще чужды оной», но старался бы вести назидательную беседу «наедине или в присутствии только тех, кои одинаково заражены сею постыдною страстию». Живо представляется пунцовый от смущения детина с перьями на щеках, угрюмо набычившись, переминающийся перед полнокровным батюшкой с окладистой бородой и неугасшим блеском в проницательных глазах…

Аргументы, которые предлагались воспитателю кантонистов-онанистов, должны были заставить крепко призадуматься юных рукоблудников. «Чтобы возбудить желание и решимость освободиться от порабощения сей страсти, он должен изобразить всю ея гнусность, показать пагубное ея влияние на тело и душу и научить сопротивляться и побеждать ея искушения, именно он должен внушить: а) что страсть сия совершенно противоестественная и гнусна сама в себе; б) что предавшиеся сей страсти сквернят и тело и души свои — то самым преступлением, то разными действиями, противными целомудрию, то скверными и постыдными мечтаниями, и сердце их делается неизсякающим источником нечистых мыслей и гнусных пожеланий; в) что страсть сия расслабляет тело, помрачает и искажает наружный вид человека, расстраивает его здоровье и делает неспособным ни к каким трудам и подвигам, а нередко бывает причиною тяжких болезней и самой смерти; г) что она притупляет душевныя способности, производит оцепенение чувств, угашает воображение, память и рассудок, тем скорее и сильнее, чем чаще делается ей удовлетворение, и сим самым приготовляет для человека скорбь и позднее раскаяние в будущем; д) что она унижает человека до совершеннаго рабства чувственности, так что забывая свое высшее назначение, он живет подобно животному».

Хорошо писали профессиональные пастыри душ! Сокрушенно признаемся, что преуспеянием в целомудрии не отличаемся, но — не знаем, как насчет способности к трудам и подвигам, а воображение эти забавы точно не угашают. Что же до того, что они служат причиною тяжких болезнен, то это сущий вздор.

Умственному и психическому расстройству, скорее, способствовал маниакальный ужас перед естественной, в общем, потребностью в разрядке, которую в возрасте и положении этих кантонистов невозможно было удовлетворить каким-то иным образом. Но нет, рекомендовалось: «а) чтобы желающие освободиться от этой страсти при самом начале искушения онаго и при первом возникновении скверных промыслов в душе, старались тот час отвратить от них ум свой и нимало не медля удалять от себя все помышления сего рода; б) чтобы всемерно старались избегать всех случаев, которыя благоприятствуют ея возникновению и совершению, наприм., не оставаться на том месте, где напало искушение, не быть праздным, тотчас заняться чем-нибудь, начать говорить, если есть с кем, удерживаться от всяких телесных движений и прикосновений, раздражающих чувственность; в) чтобы были мужественны в борьбе с сею страстию, помня, что только начало подвига тяжко, продолжение же онаго вовсе не так трудно, как думают; г) чтобы находясь в смущении от искушения, тотчас мысленно обращались с молитвою к Богу и твердо уповали, что Он явит им свою помощь, если только они с твердою верою будут молить Его об оной». Подумать, действительно, подвиг силы беспримерной!

Ну да, в 1-м Послании св. Апостола Павла к Коринфянам утверждается, что «ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники… Царства Божия не наследуют». Времена столь древние, что нам даже не понять, какая связь между идолослужителями и лихоимцами, ворами и прелюбодеями. Малакия… Слова-то теперь такого нет — это как раз мастурбация, а малакии — те, кто ей занимаются. Мужеложники… не исключено, что Апостол имел в виду ритуальный гомосексуализм, сатанизм какой-нибудь. Как можно все это задалбливать, без учета реального исторического контекста? Что дало повод к этому посланию? Некий член христианской общины в Коринфе был обличен в сожительстве со своей мачехой, вот Апостол Павел и вразумлял, сокрушенно заметив, что полностью невозможно было бы отказаться от общений «с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего».

Есть в этом Послании слова поистине нетленные, над которыми, действительно, не властны прошедшие столетия. «И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13, 3–8).