Друиды
Шрифт:
«Самайн»
Наконец, в Самайн, 1 ноября, «рыба, пиво, орехи, колбаса — вот, что положено в Самайн — огонь в веселом стане на холме, — сбитое молоко, хлеб и свежее масло».[431 - K. Meyer, 49.]
Это был самый важный праздник в году, который начинался с воспоминаний о лете и проводов лета, знаменуя собой начало зимнего шестимесячного периода (до Бельтайна). Празднество длилось семь дней,[432 - La maladie de Cuchulainn, — Ogam, X, 286, § L] отмечавшихся играми, обильными пиршествами, и королевским пиром, на котором отведывали мяса откормленных за год свиней. В этот праздник сюзерену платили подать и приносили дары;[433 - Arch. f. Celt Lex., II, 366, 978.] версия «Старины Мест» из Маг Слехт указывает еще на то, что помимо всего вышеперечисленного: «Ему (идолу Кромм Круаху) бесславному, — должны были они убить своих несчастных
Если верно понять содержащуюся в тексте аллюзию, речь шла не о принесении в жертву младенцев, как весьма часто полагают, но, скорее, детенышей домашних животных.
Особое значение праздника Самайн состояло в собраниях королей, вождей и народа: «Всякий человек из уладов, не пришедший в Эмайн, в ночь Самайна терял рассудок: на следующее утро ему делали курган, готовили могилу и могильный камень».[435 - Ogam, XI, 61.]
В ту же самую ночь друиды возжигали огонь, что сопровождалось запретом, под страхом смерти, зажигать какой-либо другой огонь прежде огня короля. Но главным образом устраивались веселые пиры, и всеобщее опьянение в Самайн является распространенным мотивом в эпических текстах.
Такие торжества с обильными возлияниями иногда заканчивались очень печально: в Самайн у уладов не больше сил, чем у женщины во время родов,[436 - Thurneysen, Sageh Aus dem alten Irland, 21.] и случалось, король на нем подвергался «ритуальному умерщвлению»: его топили в бочке с вином и живьем сжигали в королевском доме.[437 - Ogam, VII, c. 38 и Rev. celt, 23, 396-430.] Самайн печально знаменит, в особенности тем, что является в Точности тем моментом, когда открывается сид и «все сверхъестественное устремляется наружу; готовое поглотить людской мир».[438 - M.-L. Sjoestedt, op. cit, 71.] Бессмертное приходят в мир людей, а герои получают доступ в сид: в этот краткий период происходят сраженья, браки людей с обитателями сида, уплата всевозможных долгов. Бога и герои, в частности, Кухулин, умирают в Самайн; все мифологические сражения, как, например, «Битва при Маг Туиред», все знаменательные мифологическо-эпические события концентрируются вокруг него, в нем обретают свое предвестье и в нем же — свой эпилог: кажется, все время словно бы сжимается в нем. Впрочем, в эпосе временная протяженность значит не больше, чем протяженность пространственная: когда Кухулин был поражен птицами из Другого Мира, он проболел один год, но эта болезнь опечалила тех, кто о нем заботился, лишь на несколько дней, в противоположность тому, что вышло с Браном, чье путешествие длилось многие века.[439 - См. наст. изд. стр. 211-212.] Не следует ставить кельтам в упрек их хронологическую непоследовательность и беспорядочность: они ничего не означают.
Мысль и наука друидов, разумеется, не чуждалась такого представления о времени: всякий праздник являлся итогом, был самодостаточен; он образовывал полный цикл, замкнутый временной период, приравниваемый к вечности мира богов с той же легкостью, что и к краткой человеческой жизни. Один день и один год имели одно и то же временное значение; Дагда, одолживший свое подземное королевство сыну Мак Оку на один год и один день, потерял его на все времена,[440 - Cath Finntraga, ХII-ХIII.] а король Финнахта. давший Лейнстеру отсрочку по выплате борома[441 - См. выше.] на один день и одну ночь, на деле, отказывается от него безвозвратно.[442 - Silva Gad., I, 404.]
III. ВРЕМЯ И КАЛЕНДАРЬ
Но время человеческое и время мифическое очень отличались одно от другого, и друиды, разумеется, не приминули познать и научиться управлять человеческим временем по его жестким законам, то есть, с помощью календаря. Кельтские праздники устанавливают превосходное деление религиозного и литургического года с учетом равноденствий, и у нас нет оснований не доверять Цезарю, когда он повествует о том, что: «Кроме того, они много говорят своим молодым ученикам о светилах й их движений, о величине мира и земли, о природе и о могуществе и власти бессмертных богов».[443 - Caes. B. G., IV, 14. — Пер. M. M. Покровского.]
Помпоний Мела указывает: «Друиды заявляют, что они знают величину и форму земли и мира, движение небес и звезд и то, что хотят боги».[444 - Pomp. Mela, III, 3.]
Имеются и более точные указания, — согласно Цезарю: «Галлы исчисляют и определяют время не по дням, а по ночам: день рождения, начало месяца и года они исчисляют так, что сперва
идет ночь, а за ней день».[445 - Caes. B. G., XI, 18, 2. — Пер. M. M. Покровского.]И согласно Плинию: «Они определяют свои месяцы и годы по луне, так же, как и свои века, протяженностью в тридцать лет».[446 - Plin. Nat. Hist, XVI, 249.]
Ирландия также вела отсчет по ночам: aidche Samria, «ночь Самайна», — так порой указывается в текстах; wythnos, «восемь ночей», pym-thegnos, «пятнадцать ночей», — говорят по-валлийски, чтобы обозначить неделю или две, тогда как по-бретонски «назавтра» будет antronoz, «по ту сторону ночи». Кроме того, галлы называли себя сынами темного бога Диспатера (Dispater): «Галлы все считают себя потомками [отца] Дита (Dis Pater) и говорят, что таково учение друидов».[447 - Caes. B. G., XI, 18. — Пер. M. M. Покровского.]
Установлено, что галльский календарь, обнаруженный во фрагментах в Колиньи (Эн) в конце прошлого столетия, представляет многочисленные структурные и лексические соответствия с данными, полученными в Ирландии, что только усиливает впечатление единства учений. В частности, в галльском календаре, реконструированном с большим трудом, обращает на себя внимание одна совсем короткая фраза: (trinoux (tion) Samon (i) sindiu (os)), которую мы уже предложили переводить как «три ночи Самониоса (Самайна) [начинаются] сегодня».[448 - Ogam, IX, 337-342, pi. 1.] Более того, в этом лунно-солнечном календаре единицей времени всегда выступает ночь, а расположение месяцев и лет в нем прекрасно согласуется с веками друидов, протяженностью в тридцать лет, о которых упоминает Плиний.
Однако уместным будет вспомнить о разделении на светлые дни и темные дни, которое, судя по смыслу, производит друид Катбад, когда сообщает ученикам, каков «знак дня»;[449 - См. наст. изд. стр. 94.] или когда он просит Нес, готовую произвести на свет будущего короля Конхобара, сделать, если она в состоянии, так, чтобы рождение произошло в определенный момент.[450 - См. наст. изд. стр. 177.] Все приемы прорицания, в особенности тот, который заключался в «бросании дерева», помогали различать дни счастливые и несчастливые; а календарь из Колиньи, помимо двух выражений prinni lag и prinni loud,[451 - См. наст. изд. стр. 149-170.] содержит два слова: mat и anmat. Корень «mat» обнаруживается как в бретонском «mat», так и в ирландском «maith», что означает «хороший» (светлый), а префикс an — сохранился в качестве приставки со значением отрицания и в современных кельтских языках.
Глава V
УЧЕНИЕ И ИСТОКИ ДРУИДИЗМА
Доктрина друидов, предмет этого учения, сохранявшегося столькие годы, почти полностью неизвестна нам: те, кто обладали знаниями, не записывали того, что знали. Мы попытаемся здесь понять причины подобной неприязни к записи, а затем обратимся к некоторым дошедшим до нас основным идеям.
I. ПИСЬМЕННОСТЬ
Трудно исследовать доктрину друидов, основанную на системе передачи табуированных знаний. «Доктрина» — слово даже слишком сильное, чтобы обозначить то немногое, что нам известно. К тому же, что скрывало за собой наименование «друидизм» в кельтской античности? Классические авторы лишь весьма неполно отвечают на этот вопрос.[452 - K примеру, Диоген Лаэртский, «Vitae», Intro, 5: «Сторонники варварского происхождения философии описывают и то, какой вид она, имела у каждого из народов. Гипнософисты и друиды, по их словам, говорили загадочными изречениями, учили чтить богов, не делать, зла и упражняться в мужестве». Diog. Laer.t. Vitae. intro, 5. — Цитата дается по: Диоген Лаэртский / О жизни, учении и изречениях знаменитых философов // Пер. М. Л. Гаспарова // Под ред. Лосева А. Ф., М. 1998.] Несомненно лишь то, что, исходя из первого значения ирландского слова «druidechta», оно объединяло в себе совокупность представлений, связанных с духовным авторитетом, включая сюда, — что для Древнего Мира есть черта весьма необычная — и нравственные понятия.[453 - См. Albert Bayet, La morale des Gaulois, Paris, passim.]
Нам тяжело судить об этом сегодня, когда в нашем распоряжении имеются лишь разрозненные сведения и современные критерии объединения, из которых наиболее неадекватным, безусловно, является использование письменности, письменное оформление. Это последнее, на взгляд древних кельтов, было неспособно играть роль хранилища знания, каковую мы признаем ныне за письменным документом; равно как не могло оно и стать тем средством передачи знания последующим поколениям, каковое человек XX столетия видит в «книге». Отсутствие записи, подтверждаемое Цезарем,[454 - Caes. В. G., VI, 14, приведено нами на стр. 96 наст, изд.] должно побудить нас к известной осторожности в исследовании.