Друзья, которые всегда со мной

Артистка с крохотной собачкой. Собачка сломала палец, нагноение, нужно отрезать. Хозяйка умоляет:

— Только, чтоб не было больно! Усыпите!

— Зачем же я собаке сердце буду портить? — резонно возражал Леонид Иванович. Взял и ушел в операционную. Вернулся — артистка плачет-уливается, вот-вот истерика.

— Да уже готово.

— И без боли?! — Сразу успокоилась.

А как важно вовремя умело подать помощь. Собака отравилась кровью. («Фибрин» — свернувшуюся кровь — сбывал мясокомбинат; собаки в охотку ели, только подавай! И лишь со временем выяснилось, что нужна умеренность, существует так называемое белковое отравление.) Никто ничего не мог понять. А врач приехал: «Чем кормили?… Ну, вот и отравилась!» Назначил диету. Все обошлось.

Еще случай. Собака растянула палец (зацепила когтем за ковер). Падает, заваливается. «Паралич!!!» А доктор пришел, осмотрел. Обругал: «Вот мерзавка! Из-за одного пальца валяется!» Прописал горячие ванны. Держали по полчаса. На второй день прошло.

Две женщины привезли белую хорошенькую козочку с небольшими рожками. Укутана одеялом, в корзине на санках. Страдает размягчением костяка (отсутствие солей кальция). Принимает кварц. Вводится препарат, возбуждающий деятельность щитовидной железы. Козу повезли в процедурный кабинет, положили на коврике под лампой. Надели темные очки. Она немного беспокоилась, пробовала встать, но ноги не держали ее, не служили опорой.

Включили кварц. В воздухе распространился характерный запах. Коза задремала, закинув голову с рожками на бок. Голова клонилась ниже, ниже, морда уперлась в пол, пациентка проснулась, заблеяла…

Словом, глядя на все это, перебирая в памяти случаи чудесного излечения, я думал о том, что вот так же и Джери сделают что надо и все образуется, он тоже вскочит и побежит.

Я верил Леониду Ивановичу, старенькому доктору в выпуклых очках, всему лечебному персоналу. Скольких они уже спасли! Леонид Иванович назначил нам прийти к десяти, но пришлось подождать — был большой наплыв больных. Наконец подошла наша очередь, А может быть, очередь была и ни при чем — просто у Леонида Ивановича всегда находилось много дел. Заведующий клиникой и старший хирург, забот полон рот!

— Ну-с, давай посмотрим еще. Николай Дмитриевич, гляньте-ка вы тоже, я уже смотрел, — пригласил Леонид Иванович пожилого доктора в очках.

Джери поставили на стол. Николай Дмитриевич вложил себе в уши черные резиновые трубочки, которые до этого выглядывали из кармана его халата. Прослушал сердце, легкие. После осмотрел глаза. «Бледно», — сказал про веко. Стал прощупывать живот, Джери попытался огрызнуться.

— Ага. Вот оно где, — сказал доктор. — Прощупывается опухоль…

— Давайте-ка на рентген, — распорядился Леонид Иванович. — Приготовьте, Анна Ивановна, к рентгену, — обратился он к техничке-санитарке. Она ушла, через минуту вернулась и пригласила:

— Пойдемте.

Мы прошли в рентгеновский кабинет.

Сколько раз я ни бывал в нем, всякий раз он пробуждал у меня какой-то внутренний трепет. Вот уж истинно таинство святых происходило здесь: видели, что творится внутри живого организма! И все оборудование рождало такое чувство. Темные шторы, через которые не пробивалось ни одного лучика; тяжелая штора на двери. Когда зажгли свет, увидел: на стене портрет бородатого мужчины — знаменитого Вильгельма Рентгена, именем которого названы открытые им таинственные «икс-лучи», проникающие через все преграды. Снимки рентгеновские — иголка в лапе, сломанная кость и т. д. Тут же, на полке, батарея банок.

Все здесь воспринималось как вполне естественное, обычное, на своем месте. Грамота на стене, равно как и значок с мишенью «Ворошиловский стрелок» на груди Леонида Ивановича, указывает, что и в общественных делах он не был отстающим. Ворошиловским значком, насколько мне известно, он гордился, и мне, осоавиахимовцу, активисту оборонной работы, это было особенно понятно. Теперь моему другу предстояло еще раз доказать свою меткость — без ошибки определить болезнь Джери.

Санитарка всыпала в кашу, принесенную мною, пакетик порошка бария, контрастной массы для просвечивания. Металлический барий не просвечивается рентгеновскими лучами и, будучи съеден больным, сразу покажет все отклонения от нормы. Каша немного вспухла, увеличилась в объеме, появился запах земли. «Едиво» (выражение санитарки) положили в фотографическую ванночку и предложили Джери. Он помахал хвостом, понюхал и отказался. Я попробовал, не горяча ли каша. Нет. Поднес к морде. Не ест.

— Придется кормить, — сказал Леонид Иванович и первый стал нетерпеливо засовывать маленькой ложечкой кашу за губу Джери. Каша падала на пол, Джери брезгливо отворачивался.

Я предложил действовать деревянной ложкой. Открывал Джери пасть, он выталкивал ложку языком, глотал неохотно. Морда дога, мои руки были в каше и собачьей слюне.

Наконец выкормили все. Вымыли руки под краном. Санитарка обтерла тряпкой морду Джери. Придвинули стол. Поставили стул. «Барьер!» Джери нерешительно оперся передними лапами о стол, я подсадил его.

— Подвесить, — сказал Леонид Иванович.

Санитарка резиновыми жгутами подхватила Джери под лапы и прицепила к крючьям. Делалось все быстро, ловко, без промедлений. Сразу видно: не привыкать так делать. Практика.

— А это не будет ему… — забеспокоился я, но тут же осекся. «Подвесить» не означало, что Джери хотели подтянуть вверх. Просто жгуты удерживали его в одном положении.

— Установите на желудок, — командовал Леонид Иванович.

Санитар-мужчина, до этого момента бездействовавший, безучастный и безмолвный, как рыба, ушел за перегородку, выключил белый свет, оставив синий. Санитарка задернула черные шторы на дверях и встала около стола, придерживая желто-зеленую стеклянную дощечку, оправленную в рамку с двумя ручками по бокам. Леонид Иванович взялся за свободную ручку.

— Накал!

За перегородкой щелкнуло — включился аппарат. Окошечко осветилось, зажглась красная лампочка над дверями.

— Свет! — Синий плафон потух. — Стало черно.

— Ток.

В темноте появилось смутное зеленоватое пятно. Это сияние, казалось, излучал желудок Джери.

— Жестче, — сказал Леонид Иванович.

Пятно разгоралось, стали видны руки, державшие дощечку, на которой в зеленоватом кругу выступили какие-то расплывчатые пятна.

— Жестче!

Пятна усилились, сделались рельефнее.

— Еще жестче!

Леонид Иванович немного переместил доску. Стали видны темные линии ребер, правее и ниже их определилось удлиненное пятно с отчетливыми краями.

— Желудок, — пояснил Леонид Иванович. — Видите, как контрастная масса его обрисовала. Так… хорошо…

Он стал прощупывать желудок, на экране появился скелет кисти руки. — Так… Вот это диафрагма, а вот сердце. Видите, как бьется? — Он, казалось, читал лекцию.

— А вот это светлое пятно — легкие… Печень опустилась. Она должна быть выше желудка…

Все было похоже на колдовство. Вероятно, обстановка действовала и на Джери, ибо он повиновался беспрекословно, был покорен, как ребенок. Уткнул голову мне в грудь, напрягался порой и молчал, я тихонько оглаживал его, ощущая ласковое тепло его шелковистой шкуры и легкую дрожь в теле. Только когда доктор прощупывал опухоль, пес сделал несмелую попытку освободиться и опять затих, казалось, даже удерживал дыхание. Умница моя!