Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри
Шрифт:
Итак, я был ребенком с острым умом и еще более острым языком. Но, как уже было сказано, у мамы тоже был острый ум и острый язык (а я-то думаю, от кого я получил такие таланты). В результате мы много спорили, но последнее слово всегда оставалось за мной. Однажды, когда мы ссорились на лестничной площадке, ее слова вызвали во мне такую ярость, которую я больше никогда в своей жизни не испытывал. (Мне было двенадцать лет, я понимал, что мать бить нельзя, поэтому ярость обратилась внутрь меня. В зрелом возрасте в подобной ситуации мне пришлось превратиться в алкоголика и наркомана, но не обвинять в своих бедах других людей.)
Меня часто оставляли дома одного. Оставляли настолько часто, что, когда над нашим домом в Оттаве пролетал очередной самолет, я спрашивал бабушку: «А в нем моя мама?» Я всегда
Когда папа уехал в Калифорнию, мама — красивая, умная, харизматичная женщина, звезда любого собрания — начала встречаться с парнями, которые в свою очередь с радостью встречались с ней, а я, конечно же, в каждом из этих мужчин видел своего папу. Когда над нашим домом в очередной раз пролетал самолет, я спрашивал бабушку: «Кто это полетел? [Майкл?] [Билл?] [Джон?]» (Тут следовало подставлять имя очередного маминого ухажера.) Я постоянно терял отцов, меня постоянно бросали на границе. В результате в моих ушах всегда звучал рев реки Ниагары, и даже лошадиная доза фенобарбитала не могла заставить его замолчать. Бабушка сюсюкала со мной, со щелчком открывала мне банки диетической колы, и этот звук вместе со слабым ароматом лакрицы навсегда связал мои вкусовые рецепторы с чувством потери.
Что касается моего настоящего отца, то он звонил нам каждое воскресенье, и это было здорово. После завершения работы в фолк-группе Serendipity Singers он трансформировал свое исполнительское мастерство в мастерство актера — сначала в Нью-Йорке, а затем в Голливуде. Конечно, он был тем, кого иногда называют середнячком от искусства, но его карьера довольно стабильно шла вверх, и в итоге он стал героем рекламы Old Spice. В это время я чаще видел его лицо по телевизору или в журналах, чем в реальности. (Может, именно поэтому я и стал актером?) «А знаете, кто насвистывает мелодию Old Spice? Да это мой папа!» — так говорил закадровый голос в одном рекламном ролике 1986 года. А в кадре в это время показывали, как светловолосый мальчик с короткой стрижкой обнимает за шею моего настоящего отца. «Мой практически идеальный муж», — произносит в другой рекламе улыбающаяся светловолосая женщина, и, хотя все это шутки, мне никогда не было смешно. «На него можно положиться, он хороший друг…» — говорилось в еще одном ролике…
Позднее, когда прошло достаточно много времени для того, чтобы разлука с отцом стала выглядеть неприлично, мне на шею повесили табличку с надписью «несовершеннолетний без сопровождения взрослых» и отвезли в аэропорт, чтобы отправить в Лос-Анджелес. Всякий раз, когда я навещал его там, я снова и снова осознавал, что мой папа был человеком забавным, обаятельным и очень красивым.
Он был идеален, а мне даже в том возрасте в отце нравилось то, чего у меня быть не могло.
В итоге вышло так, что отец стал моим героем, а на самом деле — супергероем: в какую бы игру мы ни играли, я всегда ему говорил: «Давай ты будешь Суперменом, а я Бэтменом!» (Хороший психолог мог бы сказать, что мы играли эти роли вместо того, чтобы быть настоящими папой и Мэттью, потому что наши настоящие роли были для меня слишком запутанными. Но я вряд ли смогу прокомментировать такое высказывание.)
После каждого моего возвращения в Канаду образ отца и запах, стоявший в его квартире, преследовали меня по нескольку месяцев, пока не исчезали. А потом снова приходил мой день рождения, и мама делала все, что могла, для того чтобы скрыть тот очевидный факт, что моего отца нет с нами рядом. И всякий раз, когда на столе появлялся слишком большой торт, покрытый множеством оплывающих свечей, в каждый свой день рождения я желал себе одного и того же, я шептал про себя: «Хочу, чтобы мои родители снова были вместе!» Может быть, если бы моя жизнь дома была более стабильной, или если бы отец был рядом, или если бы он не был Суперменом, или если бы у меня не было быстрого ума и острого языка, или если бы Пьер Трюдо… то я не был бы всем так чертовски неудобен все это время.
Да, тогда я был бы счастлив. И диетическая кола была бы вкусной, а не просто нужной.
Без надлежащих препаратов я всю жизнь чувствовал себя
не в себе и жаждал любви. Процитирую великого певца Рэнди Ньюмана: «Чтоб притвориться другим, мне нужно много лекарств». И думаю, не мне одному.— Привет, Сюзанна дома?
— Да, а могу я сказать маме, кто звонит?
— Это Пьер.
Когда зазвонил телефон, мы с мамой наслаждались лучшим днем в нашей жизни. Мы целый день играли в игры — даже пытались играть в «Монополию», но это трудно, если вас всего двое. А потом, когда стемнело, мы нашли в нашем маленьком телевизоре фильм «Энни Холл» и смеялись до колик над тем, что домик героя Вуди Аллена находится рядом с парком аттракционов с русскими горками. (Я не понимал шуток о сексе и отношениях полов, но даже в восемь лет смог понять комичность сценки о человеке, который чихает в коробочку с белым порошком стоимостью $ 2000 за унцию.)
Это было мое самое любимое воспоминание детства — сидеть с мамой и смотреть этот фильм. Но сейчас звонил премьер-министр Канады, так что я снова был на грани ее потери. Когда мама взяла трубку, я услышал, как она «включила» свой профессиональный, ворчливый голос. Это был голос другого человека, некоей Сюзанны Перри, а не моей мамы.
Я выключил телевизор и пошел спать. Я укрылся с головой и (пока еще) без всяких барбитуратов беспокойно проспал до тех пор, пока рассвет не проник в окно моей спальни в Оттаве.
Помню, примерно в это же время я однажды увидел, как моя мать плачет на кухне, и подумал: почему она просто не выпьет? Понятия не имею, как я пришел к мысли о том, что человек, хлебнувший алкоголя, перестает плакать. Я, конечно, в свои восемь лет еще не пил (для этого пришлось ждать еще шесть лет!), но каким-то образом окружающая среда научила меня, что выпивка равносильна смеху и веселью. А еще она очень нужна тем, кто стремится избавиться от боли. Если мама плачет, то почему бы ей просто не выпить? Ведь тогда она напьется и не будет ничего чувствовать, верно?
Может быть, она плакала оттого, что мы все время переезжали? Монреаль, Оттава, Торонто… Хотя большую часть детства я прожил в Оттаве. Я много времени проводил в одиночестве; конечно, иногда со мной оставались няни, но они никогда не задерживались у нас подолгу, поэтому в конце концов я просто стал добавлять их к списку тех людей, которые меня бросили. И при этом я продолжал оставаться забавным, бойким, остроумным — просто для того, чтобы выжить.
Оказавшись рядом с Пьером Трюдо, моя красавица-мать мгновенно стала знаменитостью такого уровня, что ей предложили должность ведущей национальных новостей на канале Global Television в Торонто.
Эта работа открывала перед ней такие возможности, что она просто не могла от нее отказаться. Все шло неплохо до тех пор, пока однажды, рекламируя конкурс красоты, мама не сказала: «Уверена, что все мы еще залипнем на это зрелище». Это была забавная фраза — немного сюрреалистичная, поскольку произнесла ее победительница конкурса красоты… Но в тот же вечер ее уволили.
Я не был доволен переездом в Торонто. Почему? Ну, для начала, меня об этом никто не спрашивал. А еще мне не нравилось, что я больше никогда не увижу своих друзей. Моя мать в тот момент была на девятом месяце беременности и к тому времени вышла замуж за ведущего канадского тележурналиста Кита Моррисона — да, за того человека с пышной прической, который вел программу Dateline NBC. Меня даже выбрали на роль того, кто ведет невесту к алтарю. Это был странный выбор — странный и в прямом, и в переносном смысле.
Но зато вскоре после этого события у меня появилась красивейшая сестра! Кейтлин была невероятно милой, и я сразу же ее полюбил. Но теперь вокруг меня росла семья, частью которой я на самом деле никогда себя не чувствовал. Примерно в это же время я сделал сознательный выбор и сказал: «К черту все — каждый сам за себя». Вот тогда и начались проблемы. Отвратительное поведение. Хреновые оценки. Я начал курить. Я избил Джастина, сына Пьера Трюдо, — в будущем он тоже станет премьер-министром. Противостояние с ним я решил завершить только тогда, когда в его распоряжении оказалась целая армия. Я сделал выбор: жить головой, а не сердцем. С головой мне было безопаснее — ее было не так легко разбить. Во всяком случае, пока.