Дрянь (сборник)

Футболист был явно полон решимости взять реванш и доказать, что он не зря получает зарплату в этой богадельне. Не говоря ни слова, он сделал выпад дубинкой вперед, показав, что усвоил мои уроки. Я еле увернулся, успев заметить, что все игроки разом повернулись в нашу сторону. Сейчас они разберутся, что к чему, и мне конец.

Отскочив еще на метр, я схватил пустой стул, выставил его ножками вперед и бросился на прорыв. Футболист, крякнув, с хрустом вломил дубинкой, щит мой разлетелся вдребезги, но одна из ножек заехала ему в живот, другая в лицо, и пока он хватался за то и за другое, я выскочил в дверь, пролетел через тамбур и загромыхал вверх по железной лестнице.

Они опомнились, когда я был почти на самом верху. Как ни странно, первой показалась внизу лысая голова Глобуса, за ним толкались лохматый охранник и еще кто-то. Две секунды — не выигрыш. Оглядевшись вокруг, я подхватил молочный бидон и швырнул его вниз. Он дико загромыхал по ступенькам, а за ним отправились второй и третий. Войдя во вкус, я швырял туда один за другим ящики с бутылками, лотки и подносы. Звон стоял вселенский. Когда я увидел, что проход забит основательно, настало время выбираться, и поскорей. Я бросился к двери, ведущей во двор, и чуть не расшиб себе лоб. Она была заперта на ключ. Этот малый с дубинкой оказался не такой дубиной, как мне показалось сначала. Путь оставался один: через кафе.

Когда я влетел в зал, публика была на ногах. Наверное, их всех перепугал тарарам, который я устроил за кулисами. На моей стороне был эффект неожиданности, и я очень рассчитывал, что никто из них не успеет опомниться, пока я буду нестись мимо. Так и вышло, однако я позабыл про симпатичного швейцара. Он опомниться успел и сейчас стоял посреди зала, как раз на траверзе моего полета.

В дополнение ко всему очаровашка, как я его про себя обозвал, имел строение гориллы: короткие ноги, мощный торс и длинные руки до колен. Вот этими ручищами он и загребал сейчас воздух, как будто играл со мной в горелки.

Почему-то я сразу понял, что бесполезно пытаться его обойти. И с лета ударил его ногой в живот. С таким же успехом я мог бы пинать стальную дверь, которую он сторожит. В ответ он заехал мне кулаком по уху так, что я отлетел в сторону и опрокинул накрытый стол. Завизжали дамы.

Когда я поднялся, в руке у очаровашки была пустая бутылка от шампанского, а на роже ухмылка: горилла радовалась легкой добыче. Не хотелось мне этого делать, но пришлось — времени оставалось в обрез, вот-вот могла появиться вся компания из подвала. Я вытащил пистолет.

— Уйди, — сказал я ему. Вместо ответа он метнул в меня бутылку.

Я успел поднять руку, но сумел лишь ослабить удар, который пришелся по лбу. Кровь стала заливать мне левый глаз, я поднял пистолет и выстрелил.

Я выстрелил вверх, в плафон. Посыпались стекла. И я тут же перевел ствол на гориллу.

Два года назад я поклялся никогда больше не стрелять, в человека, но очаровашка этого не знал и довольно грамотно кинулся мне в ноги. Если бы он свалил меня на пол, в партере я бы проиграл. И я перескочил через него, сам не знаю как, через секунду был в фойе, отодвинул засов и вырвался на волю.

Когда я поворачивал за угол, то увидел, как целая толпа преследователей вываливается из кафе. Милый «Жоржик» завелся с пол-оборота. Я с ветерком пронесся мимо них. Последнее, что я видел, — перекошенная рожа лохматого вертухая.

16

— Драться нехорошо, — наставительно говорил Дыскин, заклеивая мне пластырем рану на лбу. Я шипел от боли.

— Вот я, например, — продолжал он, — весь вечер тихо-мирно катался за симпатичным юношей по самым шикарным кабакам города. «Союз», «Салют», «Космос», «Интер-континенталь»… Весь бак, считай, сжег.

— Чего он там делал? — спросил я, трогая пальцем повязку. Жгло жутко.

— Известно чего! — отозвался Дыскин. — Он у этих путаночек заместо инкассатора работает. Я тебе скажу, там такие девочки есть…

— Рэкетир, что ли? — перебил я его.

— Натуральный! Причем он не только девочек, он и мальчиков стрижет.

— Каких мальчиков? — не понял я. — Голубых? — Во всяком случае, не розовых. По-моему, котов, которые этих девчонок выгуливают. И ты представляешь, так легко получает, с улыбочками, с шуточками-прибауточками! Без малейших эксцессов.

Я вспомнил, как с такой же легкостью подручный Глобуса собирал деньги с букмекеров. Похоже, речь идет об очень мощной организации.

Порывшись в столе, я нашел свею старую записную книжку, отыскал нужную страничку и набрал номер.

— Здравствуй, Костя, — сказал я. — Узнаешь?

— Если б ты не звонил мне лет двадцать, — ответил жизнерадостный голос, не узнал бы. А два года для нас не срок!

— Костя, у меня к тебе просьба.

— Ясное дело, — хохотнул он. — Стал бы ты мне звонить просто так? Права забрали?

— Нет, Костя, права на месте. Я хочу, чтоб ты завтра утром изъял из картотеки данные на одну машину.

— Чью? — враз посерьезнев, спросил Костя.

— Мою, — ответил я.

— Ты что, сбил кого-нибудь?

— Болван, — сказал я. — Если б я кого-нибудь сбил, инспектору розыска ГАИ я позвонил бы в последнюю очередь. Я не хочу, чтоб меня вычислили.

— Кто?

— Подумай сам.

— Ты что, опять работаешь?

— Да. А на другую машину мне, наоборот, надо данные получить.

— Стасик, — сказал он с сомнением, — ты толкаешь меня сразу на два служебных преступления. А нельзя официально, запросом?..

— Нельзя, — ответил я. — Нет времени. И потом. Костя… — я вздохнул, потому что мне очень не хотелось говорить то, что через секунду сказал: Однажды ты обещал, что будешь моим должником до гроба…

— Это так серьезно? — спросил он.

— Да. Во сколько ты завтра будешь в управлении?

— Рано. Часов в девять.

— Хорошо. Записывай номера. И в четверть десятого жди моего звонка.

Я положил трубку и посмотрел на Дыскина.

— Береженого Бог бережет, — кивнул он одобрительно.

— Значит, завтра будем пасти белую «волгу»?

— Да. Только пасти будешь ты. Мне придется держаться подальше.

Зазвонил телефон, и я сказал, протягивая к нему руку:

— Это Марина.

— Сердце — вещун, — насмешливо сказал Дыскин.

— Здравствуйте, Станислав Андреевич, — произнес в трубке бархатный, с легкой хрипотцой голос.

Наверное, что-то необычное творилось в этот момент с моим лицом, ибо Дыскин навострил ушки на макушке. Несколько секунд я был не в силах вымолвить ни слова, потом перевел дух и сказал, очень стараясь, чтобы тон мой был как можно более безмятежным: