Дрянь (сборник)

— И как вы расстались? Спокойно?

— Естественно! Как вполне интеллигентные люди. Или вы думаете, что меня на пятом десятке вдруг пронзила роковая страсть к этой корреспонденточке и я застрелил ее в порыве ревности? — Он оскорбительно рассмеялся, а меня покоробило, хотя оскорбление было направлено на убитую Ольгу. Впрочем, может быть, именно поэтому у меня возникло желание тоже сказать ему что-нибудь приятное.

— Ну почему же, — заметил я, окидывая Горовца оценивающим взглядом. — Вдруг наоборот, Ольгу пронзила роковая страсть?

— Вы не намекайте, не намекайте, — усмехнулся он. — Я себя в зеркале каждое утро вижу. Это вы по молодости лет пока думаете, что женщину привлекают в мужчине бицепсы, широкие плечи или физиономия, как у Марлона Брандо. Все это, дорогой блюститель порядка, годится в крайнем случае для первого впечатления. Женщины между тем существа гораздо более тонкие, чем принято думать. Им мудрейшей природой дан изумительный дар — начиная с, какого-то момента видеть своего мужчину примерно таким, каким он сам себя ощущает. Мы к иной красавице подойти боимся — ах, думаем, это не про меня! Я не такой, я не этакий, близорукий, спина сутулая! Квазимодо не имел права влюбляться в Эсмеральду, а вот взял и влюбился! Так вот, я однажды решил, что буду отныне человек — без единого комплекса. Да, маленький, толстый, некрасивый. Ну и что? Меня это не смущает, значит, и женщину не смущает! Она сама, если захочет, найдет во мне уйму положительных качеств: я, например, талантливый, удачливый, остроумный, — я умею женщину развлечь, у меня деньги, машина, квартира. Да разве с этим ваши бицепсы могут сравниться?!

— И которое из ваших качеств прельстило Ольгу? — поинтересовался я.

— Не знаю, — ответил Горовец, утомленно откидываясь в кресле. — Не спрашивал. Как видите, я не скрываю того, что люблю женщин, и женщины отвечают мне взаимностью. Простите, но Ольга была в моей жизни всего лишь эпизодом.

— Вы часто бывали у нее дома?

— Никогда не бывал. Только подвозил до подъезда. Она же в коммуналке жила, у нее соседи, кажется, были какие-то склочные.

— Она не говорила подробней, что за склоки?

— Говорила, да я слушал вполуха. Меня, знаете ли, это мало интересовало. Что-то там у них было с обменом. А, вспомнил! Раньше в квартире жила еще одна старушка, потом она умерла, и эти ее соседи забрали себе вторую комнату. И как только все оформили, сразу стали предлагать Ольге разъехаться. Но квартирка-то у них маленькая, и однокомнатную для Ольги предлагали только где-то у черта на куличках. Она отказывалась, они ей сначала деньги предлагали, потом скандалить начали, третировали ее как-то. В подробности я не вникал. Предложил один раз помочь, если надо, подключить кое-какие связи в исполкоме, в милиции. — Он приумолк, вскользь глянув, какое впечатление производят на меня его слова.

Но я хранил непроницаемый вид.

— И что же она ответила?

— Сказала, не надо. Пообещала, что сама с ними разберется.

— Каким образом?

— Не знаю, — ответил Горовец, подумав. — Не спрашивал.

— Она знакомила вас с какими-нибудь друзьями?

— Нет, мы больше к моим ходили.

— Может быть, рассказывала о ком-то?

— Может быть. Но я не помню. Все они любят рассказывать… Особенно по утрам… Я же вам сказал, это было не больше, чем эпизодом.

Он нетерпеливо схватился за подлокотники кресла, давая мне понять, что разговор подошел к концу. Но я еще задал не все свои вопросы.

— А вы не знаете, после вас у нее кто-нибудь появился?

— Понятия не имею! — решительно ответил он, но мне показалось, в глазах его что-то мелькнуло.

— Скажите, Виктор Сергеевич, а о ком она могла писать в этой своей юмористической повести? «Дневник женщины», кажется. Вы о нем слышали?

— Слышал, — ответил Горовец нехотя. — Да только она ведь его читать никому не давала, одни разговоры вокруг. Я всегда считал, что это очередной ее фокус.

— Очередной? — переспросил я. — А какие были перед ним?

— Не знаю! — неожиданно зло воскликнул он. — Что вы к словам придираетесь? — Но тут же взял себя в руки и продолжал спокойней: — Это просто выражение такое. Я вам сказал: больше ничего не знаю. Что мог, то рассказал. А теперь простите, мне тоже нужно работать.

На этот раз он действительно встал, но я остался сидеть на месте.

— У меня к вам, Виктор Сергеевич, есть еще один вопрос.

— Если один, то давайте, — согласился он и демонстративно взглянул на часы.

— Только один, — подтвердил я. — Расскажите, пожалуйста, что вы делали в воскресенье, начиная с часов шестнадцати.

Горовец с размаху упал обратно в кресло.

— О-о, — протянул он, — это уже серьезно. Вы подозреваете меня в убийстве?

— Слишком сильно сказано, — ответил я, пожимая плечами. — Но такой вопрос мы будем вынуждены задать всем, кто так или иначе был связан с убитой.

— Пожалуйста, — сказал он, откидываясь назад и закатывая глаза. — В воскресенье весь день я находился дома, работал. А в половине седьмого вечера поехал в Дом кино, на просмотр. Там была новая картина итальянского режиссера Серджио Леоне, слышали, конечно? После этого я сидел в ресторане, можете проверить. Там я, кстати, познакомился с Лизой, вы ее сегодня видели. Как я провел ночь, рассказывать? — В голосе его была насмешка.

— Пока не надо, — сказал я сдержанно. — А кто может подтвердить, что вы сидели на просмотре?

— Ну, зал там примерно на тысячу человек. Так он был полон — Серджио Леоне, знаете ли, очень популярный режиссер. — Теперь Горовец смотрел на меня уже с откровенной издевкой.

Этим меня, слава Богу, уже давно не прошибешь: работа выучила. Поэтому я продолжал спокойно, почти ласково:

— Вы, наверное, не поняли, Виктор Сергеевич. Я спрашиваю, нет ли кого конкретного, с фамилией, с адресом, кто сидел рядом с вами во время сеанса и мог бы подтвердить, что вы никуда не отлучались?

— Чего нет — того нет, — развел руками Горовец. — Сел на свое место, кто там был рядом — не помню.

— Значит, твердого алиби на тот момент, когда было совершено убийство, у вас не имеется, — констатировал Я. Горовец даже привстал с кресла.

— Вы что себе позволяете? — спросил он угрожающе. Теперь настал мой черед делать удивленное лицо.

— Называю факт — больше ничего. Ах, вот вы о чем, — рассмеялся я, будто только что догадавшись. — Так ведь отсутствие алиби еще ни о чем не говорит! Наличие — говорит, а отсутствие — значит просто отсутствие. И только вкупе с другими фактами… Понимаете?

— Понимаю, — проворчал он.

Но, провожая меня до лифта, Горовец снова сделался сама любезность:

— Всего доброго, очень рад был познакомиться, если будут еще вопросы, обязательно звоните…

Только ножкой не шаркнул.

9

Трясясь в троллейбусе на обратном пути в управление, я подводил малоутешительные итоги. Разговор с Горовцом не оставил во мне ничего, кроме глухого раздражения. У меня осталось лишь смутное впечатление, что наша беседа ему дала даже больше, чем мне. В том смысле, что я не узнал почти ничего интересного, а он понял, что ничего интересного я не знал и до этого. Хорошо, если ему действительно нечего было мне рассказать. А если было?