Дубинушка

— Вы купите нашу землю, а разве землю можно купить? Но позвольте: зачем вам знать, имею ли я доллар?

— Послушай, Машка!..

— Я вам не Машка, я Мария.

— Ну да, хорошо. Пусть Мария. А я Шомполорадзе, а пьяные казаки говорят: Шомпол. И ты так говоришь. Так я что? должен из этого залезать в бутылку?

— В бутылку можете не залезать, но меня зовите Марией. Я другого обращения не терплю.

— Хорошо, хорошо. Если у тебя семь доллар — это не доллар. Это гнилой листок капусты. И ты никому не говори, что мы у тебя их просили. Нам нужно много долларов, много! Ты понимаешь? А не эти… семь твоих баксов. А ещё нам скажи: ты хочешь ходить на работу?

— На рынке чеснок продавать?

— Какой рынок? Мы детский сад откроем. Большой детский сад. Там сто маленький человек будет.

— Ваших грузинят или чеченят?

— Ай, девка! Как говоришь с нами? Кто ты такая есть, чтобы так говорить? Русских детей наберём. Беленьких, как ты, и глаза у них, как вода озера. Русские! Понимаешь?..

— Зачем они вам, русские? Они нашей-то власти не нужны. Вон в Ивановке их бездомных и голодных не одну сотню наберёшь.

— Плохой у тебя характер, девка! Хорошим людям не веришь. И политику не знаешь, как всякая баба. Где ты вашу власть нашла? В Кремле? Там Яшка картавый сидит. Но, может, губернатор ваш?.. Он русский, но сидит у нас в кармане. В район свой ходи — там Хасан из Баку. Он себя Касьяном называет, а сам Хасан. Вот Хасан — это власть. Он скоро весь ваш район купит. А твоя русская власть?.. Нет её и не будет никогда. А мы — друзья ваши, всегда с вами были — Кавказ! Понимаешь?

— Понимаю, да только детки наши зачем вам?

— Кормить будем, одевать будем. Школу заведём, а потом за границу пошлём. Там они в богатых семьях жить будут. Вам это плохо? Скажи: плохо?.. Ты десять классов окончила. Чистая девка, красивая и ведёшь себя хорошо. В детском доме детей учить будешь.

— Перестаньте называть меня девкой. Мария я. Слышите? А деток я люблю. И жалко мне их. Если учить их, кормить да одевать — я, пожалуйста, пойду на такую работу.

— Пойдёшь? Вот хорошо. Мы тебя всегда любили, а теперь ещё больше любим. И деньги давать будем. Не семь долларов, а много. Целых сто!..

— Пойду, пойду. Давайте ваших деток — буду для них мамой.

— Мамой? Ах, хорошо. А теперь до свидания. Мы пошли, а ты закрывай дверь и никого не пускай. Ночью тут ходят цыгане, они положат тебя в мешок и унесут в табор, чтобы делать секс.

Мария знала, что такое секс, но не придала значения их словам.

Под креслом завозился Шарик. Он при упоминании цыган всегда волновался и угрожающе ворчал. Не любил он и сынов Кавказа, но этих он все-таки терпел и лишь зорко следил за каждым их движением. Сейчас он завозился под креслом и заворчал, давая понять, что визит окончен. И не успокоился, пока гости не оказались на улице.

— А теперь, Шарик, давай спать, — сказала хозяйка. И пёсик, поджав хвост, нехотя поплёлся к двери, где лежал коврик, служивший ему постелью.

Ночью, или это было уже ранним утром на рассвете, Мария за ухом услышала сопение; кто-то прикоснулся к ней чем-то мокрым и тёплым. Раскрыла глаза и увидела Шарика.

— Ты чего?

Пёс тихонько заскулил, потянул с неё одеяло. Маша поднялась и подошла к окну. На улице у самой калитки стоял автомобиль, — вроде бы «жигулёнок». Так, вплотную к калитке, обыкновенно подъезжал Павел Арканцев, станичный парень, учившийся на юриста в Сталинграде. По окончании института он снял в городе квартиру и перевёз туда мать Полину Васильевну. Павел частенько наезжал в станицу, присматривал родной опустевший дом, ловил с дядей Женей рыбу. Мария достала из гардероба красивый халат, — кстати, подаренный Павлом, умылась, наскоро взбила причёску. Павел хотя и был на восемь лет старше Марии, но Марии он нравился, и она всегда радовалась его приезду.

Вышла во двор, позвала Павла в дом.

— Здравствуй, сестрёнка! — приветствовал её Павел.

— Сестрёнка? Почему сестрёнка? Это что-то ново.

— Да, новость! Да ещё какая! Приятная она для тебя, эта новость, или не совсем, а что до меня, так я очень даже рад. Всё время мечтал иметь сестрёнку, — оказалось, она у меня есть. И как ты думаешь — кто она? А вот она — передо мной. Ты и есть — моя сестра. И не какая-нибудь, а самая настоящая, единокровная.

— Да ладно тебе! Несёшь околесицу. Скажи лучше, с чего ты взял всё это?

— А мне недавно матушка проболталась. Хлебнула винишка лишнего, да и говорит: дядя Евгений-то, что живёт на горах, он ведь отец твой. И Маньке он отцом доводится. Никто в станице этого не знает, а мы-то, ваши матери, знаем. Вот и ты знай. Говорю это тебе для того, чтобы ты с Маняшей любовь не закрутил. Грех это большой — родную кровь перемешивать. А если где случай придёт, чтоб защищал её, и чем можешь — помогай. Маша слышала, как дробно застучало в висках, краска кинулась на лицо. Не знала, что и думать: жалеть ли об этом или радоваться. Грела под сердцем мечту: вдруг как сладится у них любовь, а тут разом всё обвалилось. Вспомнила суды-пересуды о любовных историях дяди Жени, о том, что едва ли не каждая вторая одинокая женщина побывала в любовницах у этого весёлого и доброго богатыря.

Собралась с духом и сказала:

— Брат так брат. Я тоже мечтала братика иметь. Ну, а теперь, как мужики-станичники говорят, не грех нам и отметить такое событие. У меня вон в термосе чай заварен.

И они впервые по-семейному расселись за столом. И Шарик вылез из-под кресла, положил передние лапы на колени Павла. Признал, значит, за близкого родственника.

Беседа скоро соскользнула на деловую почву:

— Зачастил ты в станицу. Ай, дело какое объявилось?

— Умница ты, Мария. Сердцем слышишь мой интерес. Ты ведь знаешь, я человек служивый, мои интересы всюду рассыпаны. В округе нашей фальшивый доллар по рукам ходит. Будто кто из казаков монетный двор наладил и баксы американские печатает по ночам. Может, слышала про такое дело? А?.. Помогай родному брату жуликов ловить. Я ведь следователь по особо важным делам. Видишь, какой секрет тебе выложил, а сам ещё и не знаю: можно ли тебе доверить государственную тайну?

— Мне-то можно и доверить, а другим поостерегись. По станице такой звон пойдёт — хлопот не оберёшься.

Опустила глаза Мария, задумалась. Сказала братцу:

— А ты в погребе моём поищи. Может, это я денежный станок наладила?

— Ну, вот — ты уж и обижаться. Не тебя же я подозреваю, а, может, слышала чего, может, догадку дельную подкинешь. Ты ведь и на рынке работала, многих кавказцев знаешь. От них сейчас большая грязь на Русь ползёт. А тут ещё цыгане в станицу лезут. Землица русская ослабла теперь, некому её защитить, вот и повалило на неё всякое отродье. Ты, небось, слышала, как певец Ножкин про наше время поёт:

Опять Россию словно леший сглазил,

Опять наверх попёрла лабуда.

Мария возразила:

— Ты как-то нехорошо о людях других говоришь. В школе нас учили, будто бы все люди хорошие.

— Оно так — хорошие, конечно, но лишь тогда они хорошие, когда у себя дома живут, а к нам в гости приезжают. А если вот как сейчас: все рынки заполонили, во все большие города толпами понахлынули… И не только в города. Вон в станице нашей… Сколько их понаехало. От России отделились, а на поверку-то и вышло: без русских они и жить не могут. Грабить и обманывать некого.

Задумался Павел, в окно смотрел. Потом стал рассказывать:

— Денис машину новую купил. Стал расплачиваться, а и у него двести долларов фальшивые оказались. Милиция на заметку его взяла. Наш батюшка кое-что тоже в районе покупал — и у него триста долларов фальшивых нащупали. Милиция добиралась: что да как? Откуда доллары такие? Кому чего продавали?.. Ну, Денис кроликов кавказцам поставляет, а папаша наш кому крышу починит, кому дорожки в саду прокопает, — всё этим, конечно, пришлым, кавказцам. У наших-то казачков откуда доллары? У них пенсия, а пенсию рублями выдают.