Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг

— Хол. — Джулия многозначительно улыбается Холли, то есть дело серьезное. — Мне нужно кое-что забрать из гостиной. Пойдем-ка со мной.

Холли совершенно не расположена сейчас подчиняться распоряжениям подруги.

— Что вдруг тебе понадобилось?

— Пошли. — Джулия уже сползает с кровати.

— Такое тяжелое, что одна не дотащишь?

— Ха-ха-ха, как смешно. Пошли уже.

Ее настойчивость помогает Холли собраться. Может, стоит откровенно поговорить с Джули; может, вдвоем они найдут разумный вариант. Бекка смотрит, как они выходят из комнаты. Селена не обращает внимания.

Темнеет рано, и свет в коридоре кажется желтоватым. Джулия приваливается к стене, скрестив руки на груди.

— Какого черта ты устраиваешь?

Она даже не понижает голоса: дождь, стучащий по подоконникам, заглушает все звуки.

— Я просто спросила, — огрызается Холли. — Тоже мне проблема…

— Ты ее нервируешь. Не приставай к ней.

— Слушай, что такого-то? Мы же должны определиться.

— Это ее нервирует, и если ты продолжишь на нее наезжать, она просто расстроится, и все. Мы всё обдумаем, решим и просто сообщим ей, а она согласится с любым предложением.

Холли точно так же скрещивает руки и встает напротив, зеркальным отражением Джулии.

— А если я считаю, что Лени тоже имеет право голоса?

— Ой, я тебя умоляю… — раздраженно закатывает глаза Джулия.

— А что такое? Почему нет?

— Тебе что, мимоходом сделали лоботомию? Ты прекрасно знаешь, почему нет.

— Ты хочешь сказать, она не в себе. Поэтому.

— Она в порядке, — почти по слогам произносит Джулия. — Просто ей нужно разобраться с кучей всякой хрени в себе, вот и все. И не ей одной, если на то пошло.

— Это не то же самое. Лени не может справиться. Даже с самыми обычными вещами — не справляется. Что с ней будет, когда мы перестанем опекать ее ежеминутно…

— Ты имеешь в виду, когда мы поступим в колледж? Через несколько лет? Прости, но я не вижу здесь никакой трагедии. К тому времени она будет в полном порядке.

— Ей не становится лучше. Ты сама понимаешь.

Истина мечется между ними, острая и опасная, как бритва: ей не стало лучше с тех пор; с того момента как; ты сама знаешь с какого. И ни одна не решается протянуть руку и коснуться режущей правды.

— Думаю, мы должны заставить ее поговорить с кем-нибудь, — предлагает Холли.

Джулия в ответ громко хохочет:

— С кем, с сестрой Игнатиус? О да, тогда у нее сразу все наладится. Сестра Игнатиус царапину вылечить не может…

— Не с сестрой Игнатиус. Со специалистом. С доктором, например.

— Боже милостивый… — Джулия отскакивает от стены, тыча в Холли сразу двумя указательными пальцами. Она готова в любой момент броситься в бой. — Даже не думай! Я серьезно.

Холли едва удерживается, чтобы не ударить Джулию по рукам.

— С каких это пор ты мной командуешь?! (Ярость — это даже хорошо, так легче.) Не смей мне приказывать! Никогда.

Последний раз они дрались по-настоящему, когда были совсем еще малявками, но сейчас, глаза в глаза, готовы кинуться друг на друга, руки ищут, что бы вырвать и выкрутить. Первой отступает Джулия, отворачивается и устало опирается о стену.

— Слушай, — говорит она, обращаясь к струям дождя за окном, — если ты волнуешься за Лени, хоть немножко, ни в коем случае не пытайся тащить ее к психологу. Просто поверь мне на слово: это худшее, что можно для нее сделать. Договорились?

Внутри каждого слова — бездна смыслов, свитая в клубок беспредельность. Холли не в состоянии разобраться в них, в несмолкающем гомоне их мелких секретов она не может вычленить, что именно Джулия знает или о чем догадывается. Не в ее правилах отступать, совсем на нее не похоже.

— Прошу тебя, сделай одолжение. Поверь мне. Пожалуйста.

В самых укромных уголках души, о существовании которых Холли и не подозревала, она хочет думать, что все по-прежнему так просто и понятно.

— Ну, наверное… — соглашается она. — О’кей.

Джулия поворачивается к ней лицом. Подозрения мешают Холли, хочется выкинуть какой-нибудь номер, она не знает что. Может, заорать сейчас во весь голос или показать средний палец, выйти за дверь и никогда больше не возвращаться.

— Так как? — решает поставить точку Джулия. — Не потащишь ее к психологам?

— Если ты уверена.

— Я абсолютно уверена.

— Тогда ладно. Не буду.

— Отлично. А теперь пойдем раздобудем что-нибудь в гостиной, пока Бекка не побежала нас искать.

Они идут по коридору, в ногу, смятенные и одинокие.

Холли отказывается от своего намерения, не потому что так сказала Джулия. А потому что у нее появилась другая мысль.

На эту мысль ее натолкнула как раз идея насчет психолога. Тогда, в прошлый раз, ее отправили к психотерапевту. Он был вообще-то придурок, и нос у него вечно потел, и он задавал вопросы, которые его и вовсе не касались, поэтому Холли просто играла с его идиотскими головоломками и молчала, но он продолжал говорить и однажды произнес нечто, оказавшееся впоследствии правдой. Сказал, что ей станет легче, когда судебное разбирательство закончится и она будет точно знать, что произошло; знание, сказал он, поможет выбросить из головы случившееся и сосредоточиться на других вещах. Так и получилось.

Прошло несколько дней, прежде чем Джулия перестала подозрительно коситься и начала оставлять Холли и Селену вдвоем. И вот они в "Корте", и Джулии нужно купить отцу открытку ко дню рождения, а Бекка вспоминает, что должна отправить бабушке открытку с благодарностями. Селена с пакетом из художественной лавки медленно бредет к фонтану, Холли догоняет ее, и Джулия уже не может ничего изменить.

Селена веером раскладывает тюбики с краской на черном мраморе и проводит пальцем по цветным этикеткам. С другой стороны фонтана кучка мальчишек из Колма, но они к ним не подойдут. Понимают, что не стоит.

— Лени, — начинает Холли и долго ждет, пока Селена решает наконец поднять глаза. — Знаешь, от чего тебе станет лучше?

Селена и на нее смотрит, как на облако, бесцельно и прекрасно плывущее по небу.

— А?

— Если ты выяснишь, что на самом деле произошло, — говорит Холли, и сердце у нее пускается вскачь. — В прошлом году. И если виновного арестуют. Это поможет. Правда ведь? Как ты думаешь?

— Тш-ш-ш… — Лени берет Холли за руку, а у нее самой рука холодная и мягкая, и сколько бы Холли ее ни сжимала, тверже она не становится. Равнодушно позволяя Холли тискать ее ладонь, Селена возвращается к своим краскам.