Дуэль умов

— Я поверю в реализм, когда увижу вас здесь снова. Большинство реалистов остаются дома, если им предоставляется такая возможность.

— Я вернусь, — сказал Мишель тихо. — Вы увидите… И, Луиза, когда останетесь одни — если нам удастся улететь, — будьте осторожнее. Я хочу встретить вас здесь, когда вернусь. Так что зря не рискуйте, будьте умницей.

— Обещаю, — ответила Луиза с необычным для нее смирением в голосе.

Он поцеловал ей руку и, взяв рюкзак, быстро вышел из комнаты.

Когда Мишель пришел к Карте, он сразу заметил, что все присутствующие чем-то озабочены.

— Неприятная новость, — начал Поль. — В двух километрах от Шануана расположилось немецкое подразделение, человек сорок мотоциклистов. Зенитная батарея, а теперь еще эти мотоциклисты… Я советую не принимать самолет.

— А я по-прежнему считаю, что, если все проделать быстро, они не успеют что-либо предпринять, — высказал свое мнение капитан Ролан — зуавский офицер из их группы. — Кроме того, мы будем отходить не туда, где мотоциклисты, а в противоположную сторону. Остаток ночи проведем на ферме у скотовода.

— Ваше мнение, Мишель? — спросил Карте.

— Я не могу рисковать самолетом в этих новых условиях, — ответил Мишель. — И потом вряд ли удастся быстро увезти в надежное место десять вновь прибывших, да еще с багажом.

— Ну, — произнес Карте, — я выслушал все доводы, и мое решение таково: рискнуть. Согласен, риск большой, но не можем же мы ждать, пока в нашу пользу будут абсолютно все шансы. Так можно прождать до конца войны! Кто согласен со мной, прошу поднять руку.

Все, кроме более опытного Поля, решительно подняли руки. — Мишель с восхищением посмотрел на этих людей, которые смело шли на риск, и невольно поднял руку: это был скорее салют отважным, чем знак согласия.

С трудом втиснулись в две машины, причем у каждого на коленях сидел еще пассажир. Хотя до Шануана ехали недолго, у Мишеля совсем затекли ноги, и, выйдя из машины у аэродрома, он едва удержался на ногах.

Был уже одиннадцатый час. Самолет мог прилететь в любую минуту, и Мишель поспешил расставить людей с фонариками. Он заранее наметил, кому где стоять, и вскоре люди были на своих местах. Отлетающие в ожидании самолета собрались вокруг Мишеля.

Люди неподвижно стояли на залитом лунным светом поле, изредка перешептываясь. Страшно было подумать, что где-то совсем рядом бдительно несут вахту зенитчики, а дальше километрах в двух дежурят мотоциклисты.

Двенадцать часов, час ночи. Самолета не слышно. Все продрогли.

Два часа. По-прежнему ни звука. Неужели опять разочарование?

— Подождем еще полчаса, — сказал Мишель, обращаясь к Карте, — и можно уходить…

Эти полчаса показались особенно долгими, но прошли и они. Постояли еще минут пять, напряженно вслушиваясь в безмолвие холодной ночи. Самолета не было.

— Скверно, — нарушил молчание Мишель. — Возможно, они нарвались на огонь зениток. Мне кажется, больше ждать нет смысла.

— Да, — согласился Карте.

Люди медленно двинулись к ферме, куда заранее отправили обе машины. Когда они отошли от аэродрома километра на два, послышался отдаленный гул самолета. Все так и замерли на месте. Самолет летел высоко и с юго-восточной стороны, а не с севера. Может быть, немецкий? Гул стал отчетливым, и все поняли, что самолет направляется к аэродрому, который они только что покинули. Самолет начал резко снижаться, и, когда он пролетел под луной, Мишель распознал знакомый силуэт «Гудзона».

Его душила бессильная ярость. Возвращаться и расстанавливать людей поздно. Значит, и на этом, втором, самолете им не суждено улететь… Но почему он прилетел так поздно? Почему не с севера? Скорее всего, ему пришлось сделать солидный крюк из-за новых позиций зенитной артиллерии. Возможно, он летел над долиной Роны, а потом взял курс на Шануан.

На этот раз самолет не стал кружить над полем, как в Виноне. Низко пролетев над ним, он сразу же повернул на север, к Англии. Очевидно, летчик опасался зенитной батареи, которая находилась поблизости, а может быть, экономил горючее, так как маршрут был намного длиннее.

Некоторое время люди стояли молча, как бы пытаясь осмыслить всю тяжесть постигшего их разочарования, а затем уныло побрели прочь. Мишель ругал себя последними словами за то, что не подождал до трех часов. Тогда он еще не подозревал, какую грубую ошибку допустил…

Вдруг тишину ночи прорезал окрик часового. Это произошло так неожиданно, что люди, мысли которых были далеки от действительности, в первый момент даже не поняли, в чем дело. Но в следующее мгновение все, как по команде, бросились бежать. К счастью, солдат тоже растерялся, и люди исчезли прежде, чем он успел принять решение.

Когда добрались до скотоводческой фермы, было около пяти часов. Здесь их накормили, и с рассветом они вернулись в Арль. В Арле решили задержаться еще на сутки, чтобы прослушать очередные передачи. По правде говоря, никто не верил, что самолет прилетит опять, но это была последняя лунная ночь, и Мишель решил все же подождать, просто так, на всякий случай, а скорее всего — для очистки совести. На следующий день группа разъехалась.

Карте, понимая, что на этот раз его нельзя упрекнуть в оплошности, во всем обвинял Мишеля. Убежденный, что Мишель — профан в подобных делах, он начал разрабатывать свой план. Карте считал, что сможет организовать все сам, если Лондон окажет ему содействие, а также даст радиста. Его соратники тем не менее не сходились с ним во взглядах. Поль и Марсак, которых поддерживало большинство членов организации, считали, что Карте, решив принимать самолет под самым носом врага, неоправданно рискует. Они вспомнили его прежние опрометчивые решения, в том числе случай в Виноне. Их недовольство достигло кульминационного пункта, когда Карте прямо заявил Мишелю, что питает неприязнь к англичанам и собирается работать с американцами. Этот разговор (в присутствии Поля) начался с того, что Карте обвинил Мишеля в последней неудаче. Тот в ответ припомнил ему случай в Виноне, а также решение запретить Арно работать в домах членов организации. Карте разъярился. Вытащив из кармана пачку банкнот на сумму свыше полумиллиона франков, он швырнул ее на стол и закричал:

— Вот ваша мерзкая британская субсидия. Делайте с ней что хотите. С меня довольно!

И здесь Мишель допустил, по его мнению, самую большую ошибку за время всей своей деятельности в движении Сопротивления. Первым его порывом было схватить деньги и заявить Карте, что он давно действует ему на нервы и что в такой помощи никто не нуждается. Это был прекрасный повод порвать с Карте и передать руководство Полю, разумеется, добившись вначале согласия Лондона. Но, к сожалению, он сдержался. Ему вспомнились слова начальника: «Это скорее дипломатический пост… Не допускайте распрей между своими людьми. Согласованность — основа всей работы». Действуя вопреки тому, что ему подсказывали инстинкт и интуиция, он стал уговаривать Карте взять деньги обратно. Тот, без сомнения, только и ждал этого. Сразу же после неприятной стычки Мишель уехал в Канн, а Карте со своим штабом остался в Арле. После отъезда Мишеля Поль, возмущенный поступком Карте, потребовал созыва своеобразного суда чести. Суд во главе с одним французским генералом решил, что поведение Карте несовместимо с пребыванием на таком посту. Но обо всем этом Мишель узнал позже.

Из Канна Мишель с Луизой сразу же выехали в Марсель, чтобы принять участие в совещании марсельского отделения движения Сопротивления.

При первой же встрече Мишеля с Оливье последний выразил сочувствие по поводу неудачи в Шануане.

— Как! Вы уже слышали об этом? — удивился Мишель.

— Конечно! И не только об этом… Я даже слышал, как вы добывали в Арле торт!

— О господи! — простонал Мишель. — Каким образом?

— Самый верный источник информации сейчас — это кафе на набережной.