Духи Великой Реки

Хизи ненавидела себя за это чувство, но предпочла бы не видеть слез Тзэма. Пусть бы он держал свою слабость в себе, пусть бы потом поведал свои горести ветру. Но теперь было поздно: Хизи все поняла; и однако она слишком любила Тзэма, чтобы показать ему, какую боль он ей причинил.

– Давай, – прошептала она, – нам ведь нужно собраться в дорогу. Перед нами лежит весь мир.

XVIII НА КОРАБЛЕ

Резкие крики чаек ворвались в дверь, когда старик заглянул в темную каюту. Он замер на мгновение, черный силуэт на фоне освещенного солнцем четырехугольника, через который долетел ветер, пахнущий водой и железом. Гхэ жестом предложил Гану войти.

– Ты? – проворчал старый библиотекарь. – Какое ты имеешь отношение ко всему этому?

– Мой отец пользуется большим влиянием, чем я признавался, – ответил тот, тайно забавляясь своей шуткой: ведь в глубине души он был уверен, что его отец – бог-Река.

– Достаточным, чтобы отдать тебе под команду императорский корабль? Не лги мне, мальчик.

Гхэ вздохнул и вежливо поднялся с подушки, поправляя полы темно-зеленой мантии. Он кивнул, приглашая библиотекаря сесть, но Ган не обратил на это внимания и упрямо продолжал стоять на медленно покачивающейся палубе.

– Что ж, ты разгадал мой обман, – признал Гхэ. – Прошу тебя, сядь. Выпей чашечку кофе.

– Я не собираюсь здесь задерживаться. Гхэ покачал головой.

– Как ты сам предположил, мы с тобой подвластны силам, с которыми не можем бороться. Солдаты императора всюду на корабле, и я сомневаюсь, что мне удалось бы их отослать. – Гхэ поражала сила духа старика. Он ощущал облако страха и неуверенности, окружающее Гана, и все же ни голос библиотекаря, ни манера разговаривать ничем не выдавали этих чувств. Достойный противник и бесценный союзник.

– Но ты знаешь, что все это значит? – спросил Ган, с сомнением глядя на молодого человека.

– Конечно. Как, я думаю, и ты.

– Хизи. – Голос старика прозвучал невыразительно, и рука машинально стала разглаживать морщины на лбу.

– Хизи? Не Хизината? – Единственным ответом Гана был гневный взгляд. – Ей грозит опасность. Учитель Ган, ей грозит смертельная опасность.

Ган сложил на груди тонкие руки, словно стараясь спрятаться за этим костлявым барьером.

– Опасность?

– Пожалуйста, сядь, учитель Ган. Даже мне утомительно стоять.

Ган недовольно надул губы, потом с легким кивком опустился на одну из войлочных подушек. Казалось, он испытывает неудобство без дощечки для письма на коленях и раскрытой книги. Гхэ ободряюще улыбнулся, наклонился и налил из серебряного кофейника кофе в две фарфоровые чашечки. Когда он подал одну старику, тот взял ее, словно не заметив. Все его внимание было сосредоточено на Гхэ, как будто он пытался разглядеть под одеждой молодого человека какой-то обман, увидеть ужасный шрам на шее под шарфом.

– Расскажи мне, откуда грозит опасность, – требовательно сказал Ган.

– Откуда же еще? Со стороны жрецов, конечно.

– Вот как?

– Императору стало известно, что жрецы собираются послать отряд на поиски Хизи.

– На поиски Хизи? Зачем?

– Кто знает, какие замыслы скрываются за их мантиями и масками? Но император полагает, что это как-то связано с царственной кровью, которая в ней течет.

– Пока она далеко от Реки, Хизи не опасна жрецам.

– Я мало знаю о таких вещах, учитель Ган. Я ведь всего лишь купеческий сын, ну и еще инженер. Но что мне известно наверняка, – это что жрецам безразлично, истинно или ложно какое-то предположение. Однажды приведенная в движение, эта махина не останавливается, как падающий с высоты камень. То, что оказывается под таким камнем, сокрушается. Мы знаем, что жрецы ищут Хизи, какова бы ни была причина этого. Более того, мы полагаем, что им известно, где она.

– Такого не может быть.

– Не может? Они рассылают шпионов уже много месяцев. И они использовали магию и наблюдали за звездами.

– И обо всем этом тебе сообщил император?

Гхэ развел руками.

– Конечно, я не удостоился аудиенции самого Шакунга. Но со мной разговаривал его визирь, после того как я сообщил о своих опасениях.

– Своих опасениях?

Гхэ выразительно кивнул:

– О да. Жрецы разговаривают между собой, и чуткое ухо может поймать их слова. Я кое-что слышал.

– Поэтому ты и хотел больше узнать о храме?

– То был ложный след. Я подозревал, что они схватили ее и держат в подземелье храма.

– Это не так.

– Ты, похоже, очень уверен в обратном, – заметил Гхэ. Ган сжал губы, поняв, что сказал слишком много.

Гхэ низко склонился над чашечкой с кофе и напряженно прошептал:

– Император знает, учитель Ган, что ты помог его дочери бежать. Он следил за тобой, надеясь получить какое-нибудь указание на ее местонахождение.

– И ты был шпионом?

– Одним из них, учитель. Пожалуйста, пойми: я поступил так из любви к ней.

Ган сердито нахмурился.

– О чем вообще этот разговор? Если ты ждешь, что я признаюсь в каком-то преступлении, то напрасно. А заниматься придворными играми у меня нет желания.

– Это не игра, учитель. Утром корабль отправится вверх по Реке на поиски дочери императора. В отличие от жрецов мы не имеем представления о том, где она, – только знаем, что она бежала на север. Ты можешь нам помочь.

– Я не знаю, где ее искать.

– Знаешь, учитель Ган. Наверняка знаешь.

– Тогда вырви признание у меня под пыткой.

– Император не хочет. По крайней мере он сказал, что не прибегнет к пыткам. Он ждет от тебя преданности и добровольной помощи. Ты дорог Хизи, и очень важно, чтобы она поверила в наши добрые намерения, когда мы ее найдем.

– Ты же не… – На лице Гана впервые отразилось изумление, у него отвисла челюсть. – Ты же не хочешь сказать, будто я должен отправиться вместе с тобой на эти безумные поиски?

– Именно это я и хочу сказать.

– И речи быть не может! Библиотека…

– Император подумывает о том, чтобы закрыть ее и даже замуровать вход, – библиотека стала в последнее время источником слишком многих неприятностей.

– Замуровать библиотеку? – Гхэ молча отхлебнул кофе, позволяя скрытой угрозе дойти до старика. На лице Гана отразилась ярость, но он быстро взял себя в руки. – Я понял, – сухо ответил он.

– Может быть, только временно, до твоего возвращения. – Гхэ все не поднимал глаз от кофейной чашечки. – И я слышал разговоры о том, что некоторые имена перестанут быть запретными в столице, а некоторым изгнанникам позволят вернуться.