Духовидец (Из воспоминаний графа фон О***)

— Вот, маркиз, сохраните на память пули из пистолета вашего егеря! В иных случаях бесполезно расходовать заряды: принц кое-что об этом знает. И не наказывайте егеря — он храбрый и преданный малый.

Потом повернулся к егерю.

— Давай руку! Такой поступок нельзя не вознаградить!

Егерь выронил пистолет. Ошеломленный, белый, как саван, протянул руку. Доктор Тойфельсдрок вложил в нее несколько золотых, еще раз, смеясь, попрощался с присутствующими и вышел.

Руки и ноги у егеря тряслись, монеты позвякивали в ладони. Он являл собой зрелище столь комической беспомощности, что английский посол расхохотался. Его примеру последовали гости, а затем и слуги. Даже маркиз, который поразился выходке своего егеря не менее чем добродушию венгра, захохотал еще громче других. Иногда такса самоуверенно наскакивает на кота, неожиданно получает мягкий, но чувствительный удар лапой и, поджав хвост, пристыжено уползает. Точно так исчез и егерь Муни, толком не уразумев, что же, собственно, произошло.

* * *

Доктор Тойфельсдрок сдержал слово, исчезнув из поля зрения принца. Однако его незримое присутствие ощущалось в эти волнующие недели: он давал принцу возможность часто встречаться с прекрасной дамой из Мурано. Граф Остен установил: она дважды выходила ночью из его комнаты и однажды долго беседовала с ним в парке — всякий раз под густой вуалью. Остен предпочел не расспрашивать принца, ожидая, когда он сам начнет разговор. Принц, очевидно, испытывал такую потребность, тем более по отношению к старому боевому товарищу, которому мог доверять всецело. В конце концов граф узнал любопытную новость: оказывается, Вероника не передавала никаких советов или указаний армянина. Значит, тот твердо решил заставить принца стоять на своих ногах. Однако принц подробнейшим образом обсуждал свои планы с Вероникой и не переставал восторгаться ее умом, красотой и женственным обаянием. Он даже признался своему конфиденту, горестно вздохнув, что их привязанность не переходит границ дружбы: красавица только позволяет целовать руку на прощанье. И все же сомнений не оставалось: он безусловно женится на ней, едва наденет корону.

Граф Остен задал щекотливый вопрос:

— Сиятельный принц, вы хотя бы узнали ее полное имя?

Принц Александр покачал головой.

— Она из очень родовитой семьи — иначе и быть не может! Разве этого недостаточно? Принадлежит ли она к владетельному дому, не знаю. Да и какое мне дело? Если человек берет право сесть на трон, столкнув другого, значит он вправе дать место женщине, которую считает достойной, — и к черту предрассудки!

— Не только предрассудки, — возразил граф, — есть и политические соображения. Венский двор надеется на ваш союз с лотарингской принцессой. Мы до сих пор этот вопрос отодвигали, а ведь подобный брак весьма укрепит ваш трон.

— Конечно, конечно, — кивнул принц. — Поверьте, дорогой граф, когда я возьму трон, то буду в силах сам укрепить его — против любого врага! И я сражаюсь не только ради себя, но и ради этой женщины. Армянин подстегнул мое честолюбие, мои желания, мою волю, а силы к свершению дает она… она… О граф, — заключил принц воодушевленно, — вы бы поняли меня, если бы хоть раз поговорили с этим дивным существом!

Его глаза светились. Он схватил руку своего друга и крепко сжал.

Граф Остен проникся таким доверием к принцу, что рискнул высказать одно подозрение, о котором ранее старался не упоминать.

— Принц, — начал он немного сбивчиво, — видите ли… есть проблема… важная, может быть, важней любой другой. Я разговаривал с бедным Фрайхартом, также с маркизом. Никто из нас не осмелился вам… намекнуть, зная о вашем глубоком чувстве к столь… редкой женщине… И сейчас, сейчас…

— Что с вами? Говорите… — настаивал принц. — Ныне вы мой лучший друг, кто скажет правду, если не вы? Заклинаю вас, Остен, продолжайте!

— Ладно, — решился граф. — Поверьте, принц, лишь горячая привязанность повелевает произнести слова, горькие слова…

— Говорите…

— Дама из Мурано — близкая подруга доктора Тойфельсдрока, более того — его орудие, одна из кукол, танцующих под его музыку. Она слепо исполняет его приказы, живет только…

— Знаю, — оборвал принц. — Но вы хотели сказать другое.

— Принц, не пугала ли вас мысль, которая мучила меня и Фрайхарта, раздражала маркиза и Цедвица, более того, приходила в голову даже нашим людям — Хагемайстеру и Муни, мысль, что возможно…

— Возможно… не тяните из меня жилы! Что… возможно?

Граф с минуту молчал, потом решительно закончил:

— Что возможно дама из Мурано его любовница!

Принц резко рассмеялся. Прошелся по комнате взад и вперед, бросился в кресло.

— Эта мысль, граф, пугала меня очень часто, лишала сна, обжигала мозг адским пламенем. Но это неправда, не может и не должно быть правдой!

— И таков ваш единственный аргумент?

— Нет, разумеется. Есть и логические предположения. Однако меня терзало и ужасное сомнение. Только одна надежда спасает мое сердце: судьба не может быть столь жестока, столь безжалостна!

— Простите, — допытывался граф, — вы когда-нибудь спросили у них открыто?

— Нет, — вздохнул принц. — Тысячу раз вопрос вертелся на языке… я не осмеливался…

Он сдавил пальцами лоб и застонал. Потом немного успокоился.

— Но они неоднократно читали его на моих сомкнутых губах.

— И кто-либо из них ответил?

— Нет, если иметь в виду мой молчаливый вопрос. И все же каждый косвенно ответил. Как-то она сказала: «Он мой брат». Конечно в смысле глубокой и чистой самоотдачи. В ее словах слышалась покорная преданность. Речь безусловно шла о связи духовной, не физической. Но любовь, граф, требует полного соединения.

— И он?

— Лишь однажды, когда посетил меня в монастыре Карита. Не помню, о чем мы беседовали и почему заговорили о Веронике, его слов никогда не забуду: «Принц, эта женщина — только прекрасная картина, вами увиденная во францисканской церкви. Ее следует любить глазами, как любят картину. Именно так люблю ее я. Не спрашивайте более. Судьба часто роняет каплю яда в чашечки самых дивных цветов. Горе бедным пчелкам, вкусившим от такого нектара!» Я не понял смысла этих слов, не понимаю и сейчас. Ведь ясно — он ее любит глазами! Припомните, Остен, рассказ маркиза: он видел их в саду Мурано еще до моего рокового знакомства, — Фрайхарт вам писал. Его поведение при той встрече предельно ясно: да, их связывают тесные, весьма тесные отношения, но разве так ведет себя любовник? Подобное подозрение просто нелепо!

И если меня, несмотря ни на что, терзают сомнения, дело понятное: страстная любовь ослепляет человека. Вы, граф, свободны от этого чувства, вы способны судить здраво: признайтесь, разве мой откровенный рассказ не решает проблемы?

— Вы правы, принц. И надеюсь, ваша вера в любимую женщину рассеет вашу мнительность.

Принц Александр запрокинул голову. На его ресницах сверкнула слеза.

— Спасибо, друг, — прошептал он.

* * *

Энергия принца возрастала с приближением решительного дня. Он лично входил во все мелочи, ему ревностно помогал граф, но весьма вяло — маркиз Чивителла. Казалось, после сцены с доктором Тойфельсдроком — хотя он ничего и не помнил — маркиз столь же активно увядал, сколь принц расцветал. Он добросовестно исполнял поручения, но без всякого порыва и восторга. Отличающая его искрометная инициатива угасала на глазах. Однако заговор развивался по плану и, похоже, старый герцог и его приверженцы ни о чем не догадывались.

Вечером накануне дня отъезда принца к полкам у гессенской границы граф Остен стоял у двери своей комнаты, рядом с лестницей, и отдавал распоряжения егерям. Заслышав легкое шуршание, он обернулся и увидел идущую по коридору даму из Мурано, как всегда, под густой вуалью. Он почтительно склонился, дама едва заметно кивнула. Она безусловно не могла подняться незамеченной по лестнице, а появилась со стороны, где не было в сад ни входа, ни выхода, прошла к покоям принца и открыла дверь, не постучав.