Духовка Сильвии Плат. Культ
Шрифт:
– Помню, раньше ты хотел быть астронавтом.
– Да нет, не очень.
– Тогда кем?
– Лет до десяти я думал, что стану инженером, после – что физиком-экспериментатором.
– Почему?
– Мне нравилось узнавать, как работает мир.
– Что случилось потом?
– Учитель физики уехал из Корка, и я понял, что это не вариант, – он невесело усмехается. – Сид терпеть не мог физику.
Я отвечаю ему улыбкой, позволяя себе пуститься в воспоминания.
– Скорее, он ее не понимал. Он был ужасен в физике. Почти так же ужасен, как и в геометрии.
– Но как устроен мир, он точно знал. Может, поэтому и ушел.
–
– В этом мы с Молли похожи. Я люблю его, но еще больше злюсь.
– Почему?
– Он подумал о благополучии той блондинки, в которую когда-то был влюблен, не о моем. – Он знает ее имя, но намеренно не произносит его, намеренно выделяет слово «той».
– Ее зовут Синтия. И речь шла не о ее благополучии, а о ее жизни.
– Почему ее жизнь важнее, чем его?
– Она не важнее. Все произошло в считаные секунды. Он хотел защитить друга.
Он смотрит на балки, держащие крышу, и краски покидают его лицо, губы становятся бледными и бескровными. Юноша исчез – теперь он сломленный мужчина. Как собрать его обратно? Я не способна собрать воедино и себя. После стольких лет…
– Разве нет на свете человека, ради которого ты сделал бы так же? Даже если это причинило бы боль людям, которых ты любишь.
– Это нечестно.
– Знаю.
– Я часто вспоминаю его.
– Я тоже… У меня не осталось даже фотографии.
– Хочешь, я принесу?
Я хочу. Но нужно ли мне это? Иногда то, что мы хотим, и то, в чем нуждаемся, не одно и то же. Это разбередит старые раны, которые никак не заживут, но я соглашаюсь. Моя любовь к нему сильнее здравого смысла. Если бы можно было повернуть все вспять, я бы осталась в Корке, приняла бы любую религию, лишь бы спасти Сида и быть рядом с ним. Когда-нибудь это убьет меня.
– Молли боготворит Доктора, – признает Пит.
– Почему?
– Он стал ей как отец. Задолго до того, как Джейн слегла. Он… умеет располагать к себе, когда нужно.
– Что же ему нужно?
– Думаю, он это уже получил. Безграничную власть, всеобщее уважение, любовь и преданность. Люди благоговеют перед ним.
– И ты?
– Я вынужден.
– Как он это делает? Запугивает? Пытает?
– Нет. Он просто делает так, что у тебя не остается выбора.
– Он делал это и с тобой?
– Да.
– Что именно?
– Задавал вопросы.
– Какие?
– О грехах и слабостях. О потаенных желаниях. Он знает все обо всех и поэтому может всеми управлять.
– И Молли?
– Молли и без того повинуется ему. Она расскажет ему о тебе все, что знает, и даже не заметит. Ненамеренно, не со зла. Ей нельзя доверять.
– Но мне нужно ее вернуть.
– Понимаю.
– Ты поможешь мне?
– Я не знаю как…
Я бы сказала ему, если бы знала сама.
– А что скажешь об отце Кеннеле? Стоит его опасаться?
– Шестерка Доктора. Отмаливает его грехи и ужинает в его доме.
– Они друзья?
– Точно не враги. Вы знакомы?
– Он сообщил мне о болезни Джейн.
– Как?
– Позвонил.
– В Корке ни у кого, кроме Доктора, нет телефона.
– Он сказал, что звонит из автомата.
– И ты ему веришь?
Я не отвечаю.
В груди так пусто, что хочется кричать.
10
Последние семь лет я стараюсь не оставаться в тишине – она гнетет меня. По пути в офис я слушала радио, дома включала Сири, и даже
на работе, если была такая возможность, вставляла наушники. Белый шум. Я нуждаюсь в нем. В Корке с этим возникают трудности: здесь нет ни телевизора, ни интернета, ни радио. Тишина и развешанные повсюду распятия медленно, но верно сводят с ума. Я забираюсь на чердак в надежде, что у Роберта хватило ума сохранить парочку книг. Он убрал их, потому что вспоминать обо мне было слишком больно или, напротив, он мечтал навсегда от меня избавиться?Старая мебель, накрытая тканью, давно пришла в негодность. Чердак скрипит, трещит, разваливается – потолочные балки могут обрушиться в любую минуту, погрести меня под собой. Крыша протекает, на стенах появились несмываемые рыжие разводы, в углах – паутина и плесень. Похоже, в последние годы Роберт думал о чем угодно, но только не о сохранности дома. О чем тогда он, черт возьми, думал?
Срываю ткань со шкафов – закашливаюсь, облака пыли оседают, но маленькие частички еще долго пляшут в воздухе. Полки пусты и принадлежат паукам, которые плетут свою паутину, прямо как Доктор. От воспоминаний о нем по спине пробегает холодок. Нет, я слишком много потеряю, если поддамся страху.
В одной из коробок нахожу две книги. Первая – увесистая, плотная, с золотым тиснением на обложке – Устав. Раньше я ненавидела его и трепетала перед ним, а теперь – ничего. Он утратил ореол зловещей силы. Тоскливая пустота. Как детская страшилка, он потерял надо мной власть. Прячу его обратно – хочу сохранить его и те времена, когда Сид был жив.
Вторая книга – Библия, старая и потрепанная, с пожелтевшими страницами, но кто-то явно пытался уберечь ее – она замотана в холщовую ткань и в бумагу. Я раскрываю ее и пролистываю. Библия. Просто Библия. Однако на одной из страниц замечаю кое-что необычное. Одно из слов в Бытии обведено в круг:
«И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились».
Я пролистываю дальше и нахожу следующие слова.
«И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно».
«…Он сказал: Владыка Господи! по чему мне узнать, что я буду владеть ею?»
«И сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего».
«…прости беззакония наши и грехи наши и сделай нас наследием Твоим».
«Так было и всегда: облако покрывало ее днем и подобие огня – ночью».