Dum spiro, spero

– Ты тоже плачешь, - негромко произносит Прим, чтобы не разбудить Китнисс.

– Да, - киваю я. Мои глаза действительно красные от слез. – И мне не стыдно об этом говорить. Потому что Мадж – моя подруга. Точнее, была ею…

– Не говори так, - качает головой Прим.

Поймав мой удивленный взгляд, она уточняет:

– Китнисс никогда не говорит об отце в прошедшем времени, разве что когда рассказывает какие-то истории. Она говорит, что это помогает мириться с реальностью.

– Она у нас сильная, - киваю я. – Она справится.

У меня что-то болезненно ноет в груди. Провожу рукой за ушами кота, и тот довольно урчит.

– Ты ему нравишься, - замечает Прим. – Он никогда не садится на колени к чужим. Хотя, тебя тоже уже можно назвать своим.

Я понимаю, что она имеет в виду.

– У вас будут кольца? – задает новый вопрос Прим.

– Я не думаю, - я качаю головой. – Об этом никто не знает, кроме нас с Китнисс, тебя, Финника, Хеймитча и Плутарха, да еще нескольких людей в правительстве.

– Но это ведь неправильно! – качает головой она. – Вы же будете помолвлены.

– Да, - снова соглашаюсь.

– Их ведь не обязательно носить на пальце. Можно же и на цепочке, - она вытаскивает из-под блузки два золотых кольца на кожаном шнуре.

– Чьи это? – удивленно спрашиваю я.

– Родителей, - отвечает Прим. – Папино было у Китнисс, а мамино у меня. Но потом Китнисс отдала мне отцовское. Она сказала, чтобы я хранила их вместе, потому что я – единственное, что осталось от нашей семьи.

Я улыбаюсь, потому что понимаю Китнисс. Маленькая, все еще наивная Прим действительно символизирует все то важное и ценное, что есть в семье Эвердин – бесконечная забота и талант их матери, находчивость и ум сестры, храбрость отца. В моих братьях невозможно выделить что-то конкретное, принадлежащее матери, ведь мы все похожи на отца внешностью и характером.

– Я подумаю над этим, - киваю я.

Прим слабо улыбается, снова сворачиваясь в клубочек возле сестры. Сейчас я отчетливо вижу, насколько они разные. Смуглая кожа Китнисс сильно контрастирует со светлой Прим. Цвета их волос противоположны, как и характеры. Упрямая и гордая Китнисс является истинным воплощением их отца, которого я мало помню, а добрая и приветливая Прим похожа на меня самого. Несмотря на то, что они сестры, я даже мог бы сказать, что они происходят из разных сословий: Китнисс из-за ее внешности можно отнести к Шлаку, а вот белокурая Прим больше похожа на городских жителей. Это можно очень легко объяснить – различия их родителей ярко выражаются в дочерях.

– О чем ты задумался? – снова тихо спрашивает Прим, чуть приподнимая голову.

– Это не важно, - я качаю головой. – У тебя сегодня нет дежурства?

– Нет, сегодня у меня выходной. Только курсы в три часа. Знаешь, я думаю, что они готовят меня на врача! – ее лицо освещается улыбкой, и я сам невольно приподнимаю уголки губ.

– Они были бы полными дураками, если бы не заметили твой талант, - замечаю я.

– Мама сказала, что они наблюдали за мной, пока я помогала ей. Я, конечно, кое-что умею благодаря маме, но мне еще многое нужно узнать!

И внутри меня будто кто-то зажигает лампочку. Тьма, боль и страх, которые роятся там, отступают на второе место. В нашем Двенадцатом у Прим не было бы никаких шансов стать врачом, но не здесь. Вот оно – то, ради чего стоит бороться.

– У тебя ямочки на щеках, когда ты улыбаешься, - хриплым из-за сна голосом замечает Китнисс.

– Привет, - улыбается Прим.

– Как ты себя чувствуешь? – я склоняюсь над ней, накрывая ее ладонь своей.

– Как будто меня переехало поездом, - она морщится, приподнимаясь на локтях. – А еще я очень хочу пить.

Прим протягивает ей стакан с водой, и Китнисс делает несколько глотков, а затем ласково треплет сестру по голове. Прим снова улыбается, а Китнисс сжимает мою ладонь.

– У тебя все хорошо? – спрашивает девушка, когда Прим уходит.

– Ну, насколько это возможно в данной ситуации.

Я жалею об этой фразе, когда на глазах Китнисс снова наворачиваются слезы, и она утыкается лицом в мою рубашку.

– Тише, - шепчу я, хотя у меня болит все внутри. – Не думай об этом.

– Не могу, - она качает головой. – Она – моя подруга. Я не могу просто вычеркнуть ее из своей жизни и забыть, как страшный сон.

– Я тоже не могу перестать о ней думать, - киваю я.

– И это нормально. Когда умер папа, я тоже не могла успокоиться.

Вместо ответа я обнимаю ее.

– Прим предложила нам носить обручальные кольца, - тихо говорю я. – На шее, как кольца твоих родителей.

– А, думаю, она их даже показала, - кивает она. – Прим не снимает свою цепочку с тех пор, как мама отдала ей свое кольцо.

– Оно напоминает тебе об отце?

– Да. И маме ее кольцо тоже, поэтому они у Прим. И я не против по поводу наших колец. Только надо спросить об этом у Плутарха, я не знаю, что он скажет нам на это.

– Он не может нам этого запретить, - замечаю я.

Вместо ответа она целует меня.

Через некоторое время мы уже идем в сторону кухни. Китнисс нервно сжимает мои пальцы, и я знаю, что она сильно волнуется. Резко останавливаясь, я поворачиваю ее к себе, смотрю в глаза и спокойно произношу:

– Я не обязываю тебя делать это, Китнисс. И никто не в праве заставить тебя выходить за меня. Если ты не хочешь этого, мы можем уйти. И я не буду винить тебя.

– Я не хочу менять своего мнения, - отвечает она. – И я не жалею. Просто… Мне страшно, - честно признается она. – Всю жизнь я думала, что никогда не выйду замуж, и сейчас это меня пугает, понимаешь? И мне почему-то кажется, что из-за этой помолвки и дурацкого обряда все изменится, но мой мир меняется так часто, что я уже не жду от этого ничего хорошего.

Сказанное ею звучит настолько наивно и по-детски, что я невольно улыбаюсь. Китнисс недовольно смотрит на меня, не находя причину для веселья.

– Ничего не изменится, - я качаю головой. – Я все так же буду тебя любить, и мало кто об этом вообще узнает. Твой мир может измениться из-за каких-то глобальных событий, а не из-за дурацкого обряда, как ты это называешь. Можешь считать, что меня просто повысили в ранге по отношению к тебе.

– Ну, да, - она улыбается, словно от облегчения. – Был парень - стал жених.

– Вот видишь, - я улыбаюсь ей в ответ, целуя ее.

***

– Ты пойдешь?
– негромко спрашиваю я у Китнисс однажды утром.

Она замирает, все еще глядя на себя в зеркало. Закрывает глаза, чуть сгорбливается. Я смотрю на ее отражение в зеркале, отмечая про себя, что темные круги под ее глазами все больше и все сильнее контрастируют с неестественно бледной кожей.

– Я не знаю, - качает головой она, нервно сжимая край столика с такой силой, что ее костяшки белеют.
– Я не знаю, как мне следует поступить, Пит.