Дура LEX

— Негру из Харькова? Ты не говорил мне, что у вас на Украине жили негры. Это ты так шутишь?

— Вовсе не шучу. Были у нас и негры, но мало. У нас учились африканские студенты, иногда они женились на украинках. Джастин, которому я сейчас помогаю, родился в таком браке — папа из Ганы, а мама из Харькова.

— А у меня наоборот — папа из Харькова, а мама из Буффало.

— Скажи спасибо, что я не из Ганы. А то сидел бы передо мной совсем другой мальчик. Наверное, он был бы в сто раз умнее, чем ты.

— Только сидел бы этот мальчик не перед тобой, а перед своим папой из Африки. А мама все равно готовила бы нам завтрак. В Гане хуже жить, чем в Америке?

— Думаю, что да, но не всем. Крис, это сложный вопрос, в другой раз поговорим.

— Я бы хотел жить в Америке.

— Ну вот и живи.

— Maмa, папа борется за то, чтобы кому-то разрешили жить в Америке. Это больше, чем деньги.

— В данном случае, Крис, как раз все наоборот. Папа сейчас борется за то, чтобы кое-кого вышвырнули из Америки как можно быстрее. А это гораздо больше, чем деньги.

— Предки, я совсем запутался. Папа говорит, что пытается помочь черному парню из Харькова остаться в Америке, мама говорит, что папа пытается кого-то вышвырнуть из Америки. Что из этого правда?

— Спроси отца, — сказала Айлин.

— Папа, скажи честно — над каким делом ты сейчас работаешь? Ты хочешь кого-то вышвырнуть из Америки или оставить в Америке?

— О’кей, Крис, вот для тебя задача. Ты только что сказал, что любишь Америку и что тебе нравится жить в Америке. Можешь ли ты представить ситуацию, что кто-то находится в такой чудесной стране, как Америка, и тем не менее хочет отсюда убраться как можно быстрее?

Крис минуту подумал и сказал, что такую ситуацию представить не может.

— Подумай хорошо, сынок. Ты любишь мороженое, но это не означает, что ты готов есть его на завтрак, обед и ужин каждый день в течение десяти лет.

— Согласен. Дай подумать. Значит, речь идет о чем-то, чего у твоего клиента слишком много, и больше ему просто не нужно.

— Не имеет значения, слишком много или слишком мало. Что на самом деле важно — это то, что кто-то говорит тебе, что ты можешь есть и чего не можешь. В нашей семье мы с мамой говорим тебе, что можно, а что нельзя, потому что ты еще маленький. Ну а кто может моему клиенту, взрослому дяде, сказать, что можно и чего нельзя?

Крис задумался, но тут Айлин сказала:

— Крис, заканчивай завтрак, и поехали в школу.

— Что? До школы идти минуту, а ты опять его отвозишь! Ты портишь ребенка, Айлин.

— Да, папа, расскажи еще раз, как ты в Харькове ходил в школу пешком в минусовую температуру, когда был маленьким мальчиком, — снова вставил свои пять копеек Крис.

— Да, сынок, пешком ходил, машины у нас не было. И школу закрывали при минус двадцать пять, причем по Цельсию, а не по Фаренгейту. А не как у вас — чуть с неба упало две снежинки, сразу же домой звонят — школа закрыта.

— Борис, если мы через минуту не выйдем, то опоздаем! — крикнула, выходя, Айлин.

— Папа, скажи что-нибудь хорошее, — сказал Крис, напяливая грязную куртку и целуя меня.

— Учись хорошо, сынок, — сказал я и чмокнул Криса в щеку.

Честно говоря, я никогда не думал, что стану таким занудой. Я знаю, что отравляю Крису существование своими замечаниями как нужно есть, как держать ложку, что нужно больше говорить по-русски. Я ему желаю добра, но детство отравляю. Не строю с ним планеры, не играю в американский футбол, даже правил этой игры не знаю, не соревнуюсь, кто больше уничтожит каких-то чудиков на компьютере. Короче, я скучный, плохой отец.

— Иногда мне жаль, что мой папа не из Ганы, — отпустил последнюю остроту Крис и пошел в школу.

* * *

Обычно я прихожу в офис к одиннадцати часам утра. Принимая первого клиента, пью кофе. В тот день первая встреча была с пожилым богатым американцем Робертом, известным адвокатом, который собирался жениться на молодой украинке Оле, бывшей «Мисс Украина». Я представлял интересы Оли в брачном договоре, и мы должны были обсудить кое-какие щепетильные моменты. Оля платила щедро, деньги на меня ей, разумеется, давал Роберт. Когда я вошел, Роберт и Оля уже сидели в приемной. Я поздоровался и сказал, что через минуту приглашу их в мой кабинет. Когда я шел по коридору, секретарша перехватила меня и сказала, что в офисе сидят люди. Людьми оказались Коля, Рома, Славик и толстый бородатый парень, которого представили как Дику — брата Беслика. Дика развалился в моем кресле, Рома и Славик расположились на диване, а Коля сидел на стуле. Все, кроме Коли, пили кофе, Коля пил воду. Они пришли, чтобы везти меня в Коннектикут. Я сказал, что меня уже ждут давно назначенные клиенты, а за ними еще клиенты, и я не могу вот так взять и уехать.

— Тебе бабки заплатили? — спросил Дика.

— Да.

— Ну вот и работай.

— Дика, у меня есть и другие клиенты, которые мне тоже заплатили. Я им давно назначил встречу, они сейчас ждут меня. Вообще, у меня сегодня день расписан.

— Так что, мой братуха должен в тюряге сидеть только потому, что у тебя день расписан? На хер ты тогда вообще нам нужен?

— Вот и я об этом, Дика. Не нужен.

— Дика, ты, очевидно, не в курсе, Борис нам нужен. С ним уже есть договоренность, — встрял в разговор Рома.

— Вы че, пацаны? Какая договоренность? Он же, блин, в тюрьму ехать не хочет. Пока он тут бабки рубит, Бес в тюрьме подыхает.

— А какой смысл вообще сейчас ехать? Они в Коннектикуте, Джон и Барри нью-йоркские адвокаты. Даже если дело федеральное, я думаю, вам все равно нужно найти местных адвокатов.

— Почему? Ведь Джон очень сильный адвокат. Да и Барри, говорят, сильный. Он профессор уголовного права.

— Ни Джон, ни Барри коннектикутского судью не знают. Дело не во взятках, а просто в отношениях. Я считаю, что вам нужно найти хороших коннектикутских адвокатов. Я никого там не знаю, поэтому помочь ничем не смогу. Звоните, как только найдете.

Вся компания повалила к выходу, матюкаясь между собой. Теперь у них было домашнее задание, что давало мне передышку на какие-то другие дела. Секретарша пригласила в кабинет Роберта и Олю.

* * *

Предбрачный договор — необычная штука не только для выходцев из Совка, но даже для умудренных европейцев. Но если подумать, то становится ясно, что любовь и деньги — понятия, вовсе не исключающие друг друга. И в России, и в Америке около пятидесяти процентов браков заканчиваются разводом. Но при разводе люди редко любят друг друга так же, как перед свадьбой, и потому готовы друг другу глотки перегрызть, деля имущество и борясь за или против выплаты алиментов. Подписывая предбрачный договор, люди тоже делят имущество, иногда уже существующее, часто — только предполагаемое. И, любя друг друга, заранее устанавливают, как это имущество будет поделено в случае смерти или кто кому что должен будет в случае развода.

В конце девяностых годов у меня была целая полоса клиенток — бывших «Мисс Украина». Всем было от двадцати пяти до тридцати лет, все были красивые, длинноногие, и у всех в женихах были богатые пожилые американцы. Женихи, все без исключения, настаивали на подписании предбрачных контрактов. Подвох они чуяли не напрасно. Будучи адвокатами, бизнесменами или банкирами, короче — реалистично мыслящими людьми, они не могли не задуматься над вопросом, с чего это двадцатисемилетняя длинноногая красавица влюбилась в шестидесятилетнего лысовато-полноватого джентльмена. Вопрос этот для них был риторическим. А следовательно, относиться к ситуации надо было как к сделке. Я тебе — вот это, а ты мне — вот это. Ну и всякие другие условия, типа сколько «этого» получит «мисс» в случае развода, как влияет на размер «этого» длительность брака, рождение общих детей (маловероятно), смерти одного из супругов (конечно же, мужа).