Дура LEX

Зинка в свою очередь научила Римму готовить «квасолю с капустой» — фасолевый суп с капустой и суп с галушками на сладком молоке. Римма попробовала суп с галушками и сказала:

— Я сейчас вырву, как вы эту гадость есть можете?

Йосе же галушки очень понравились. Он выхлебал полную тарелку и попросил добавки.

— Это для мужиков суп, — сказала Зинка, наливая Йосе вторую порцию.

— И что ж тут для мужиков? — поинтересовалась Римма.

— Ну, у нас говорят: «Шоб у каждой хати стояло», — объяснила Зинка.

Римма вспеснула руками, и Зинка рассмеялась. Обе посмотрели на Йосю, но тот вряд ли расслышал — во-первых, он был глуховат, а во-вторых, так сосредоточенно ел суп, что не слышал уже ничего. Вечером при прощании Йося ущипнул Зинку за задницу.

— Иди спать, старый йолт, — проворчала Римма. — Галушек он, видите ли, натрескался.

— Иду, Гимочка, — сказал Йося и, шаркая, направился в спальню.

Перед тем как скрыться, он обернулся и подмигнул Зинке водянистым глазом.

Дома Зинка села подбивать финансы. Сначала расходы.

— Арендная плата за квартиру — тысяча сто долларов в месяц, — бубнила Зинка. — Еда — теперь не больше четырехсот, потому что можно завтракать и обедать у Риммы с Йосей, туалетные принадлежности, стирка — стольник, телефон — восемьдесят плюс звонки на Украину по карточкам — еще тридцатка, слава богу, есть на свете карточки, электричество, мать их ети, сороковник, рестораны, подарки — триста, не меньше, одежда — хотелось бы пятихатник, уж больно все красивое, а через десять лет я уже буду старая, и мне это все не нужно будет, медицинская страховка — сто пятьдесят плюс еще столько же на лекарства, дантист — пломбы, чистка, то да се, в среднем выходит тридцатка. Итого — две тысячи восемьсот восемьдесят долларов в месяц, для ровного счета три штуки. Плюс штука детям — четыре штуки. Плюс большие расходы — адвокат и скрипка, разобьем помесячно, еще нужно откладывать штуку-полторы. Ничего себе — набралось минимум шестьдесят штук в год, зарплата медсестры. Хорошо, что же мы имеем в плюсе? Римма с Йосей — чистых пятьсот в неделю, уборки офисов по вечерам — еще столько же. Ну, допустим, буду убирать по субботам, еще стольник. Кругом-бегом тысяча сто в неделю, полтинник в год. А где недостающую десятку, а то и двадцатку взять? Ну не буду я в кабаки на дни рождения ходить, сэкономлю трешку в год. Носить буду, что есть, до дыр, еще пять-шесть тысяч — вот и недостающая десятка. Мне не на чем больше экономить, что мне — зубы не чистить или есть всякую дрянь? А будь я дома, я все равно не смогла бы на детей штуку в месяц тратить, где я заработала бы эту штуку? Если бы Микола паскудой не оказался, все было бы по-другому, да что об этом говорить! Нет, надо здесь сидеть до победного, ужиматься во всем. Свинья я все-таки была, что столько на шмотки и духи тратила.

К пяти тысячам, отложенным на адвоката, Зинка добавила еще три, которые заняла поровну у Верки и Вити, и отправила восемь тысяч маме в Ивано-Франковск, чтобы выкупить для Юльки скрипку.

Через день, как назло, позвонил адвокат Лифшиц и сказал, что пришел вызов на интервью в иммиграционную службу. Лифшиц сказал, что Зинка может лететь на интервью в Орегон, или, если она захочет, он переведет дело в Нью-Йорк, что даст отсрочку месяца в два-три. Зинка побежала к Лифшицу в офис.

— Езжайте в Орегон, — уговаривал Лифшиц. — Там таких легенд еще не читали, на ура пройдете, благодарить будете.

— Переводите дело в Нью-Йорк, — сказала Зинка.

— Ну как знаете, но в Нью-Йорке шансов у вас гораздо меньше. Потом не говорите, что не предупреждал.

— Так вы же Клавке тоже делали ходатайство в Портленде, и ничего хорошего не вышло — дали отказ.

— А вы знаете, почему дали отказ? Вы знаете, что Клавка ваша уже в третий раз в Америке и что во второй раз она засветилась. Ее арестовали у Ниагарского водопада, взяли отпечатки пальцев. Она мне об этом сказала? Если бы я знал, что она в системе, я бы, по-вашему, делал легенду, что она первый раз в Америке?

— А вы ее спрашивали? Вы у меня что-нибудь спрашивали? Понаписали там всякой ерунды.

— Как вам не стыдно, Зинаида! Если бы за каждое выигранное дело о предоставлении политического убежища звездочку рисовали, как на войне за сбитый самолет, у меня бы весь фюзеляж в звездах был. У моих клиентов уже дети в Америке родились, скоро внуки пойдут. Да и сами подумайте — вы заслуживаете политического убежища?

— Не поняла, — сказала Зинка.

— Ну вот, положа руку на сердце, вы заслуживаете политического убежища?

— Ну раз вы беретесь за дело, наверное, да.

— Перестаньте, Зинаида, вы знаете, о чем я говорю. Вы так же заслуживаете политического убежища в Америке, как я звания Героя Советского Союза. То есть никак! И вот я пытаюсь для вас что-то сделать, да, не всегда получается, большей частью из-за самих клиентов, но ведь часто и получается! Или вы хотели, чтобы получали все сто процентов?

— Да нет, что вы, Марк, спасибо, я никак не хотела… — залепетала Зинка.

— Ладно, хватит поэзии. Начинаем готовиться к интервью. Вы хоть что-то по-цыгански знаете?

— Ни слова.

— Купите русско-цыганский разговорник и начинайте учить наиболее обиходные фразы. Вы обязаны знать, как по-цыгански папа и мама, как сказать спасибо и здравствуйте.

— Неужели на интервью будут проверять мое знание цыганского?

— Попадется вам, Зина, въедливый еврей, он из любопытства проверит.

По пути домой Зинка забрела в книжный магазин «Санкт-Петербург» и, к своему удивлению, нашла на полке «Украинсько-ромський розмовник». Заплатила за него десять долларов. На глянцевой обложке были изображены цыган с бородой и усами и цыганка в платке. Оба улыбались. Ехала эта пара на бричке по дороге, выложенной галькой, вокруг колосилась рожь, бело-желтое солнце скрывалось за красным облаком. Вечерело.

В автобусе Зинка раскрыла «розмовник». Первой фразой была «Витаемо вас у нашей осели», что на цыганском звучало как «Драгосто туменге андо амаро кгер». Зинке фраза не понравилась — сложная, непонятная. Она быстро нашла «Извините, пожалуйста» и прочла перевод: «Иртисарен авен лаче». До своей остановки Зинка повторяла «Иртисарен авен лаче», а когда пришла домой, приготовила ужин, поела, почистила зубы и легла в постель, то поняла, что начисто забыла, как извиняться по-цыгански.

* * *

Беды, как им и полагается, пришли вместе. В понедельник по русскому радио сообщили, что скоропостижно скончался известный адвокат Марк Лифшиц, прощание с которым состоится во вторник в час дня в похоронном бюро «Невский». Вечером прибежала Верка с бутылкой скотча и рассказала, что Марк Лифшиц умер в квартире своей секретарши, той самой, которую они с Зинкой видели.

— Откуда ты знаешь? — спросила Зинка.

Ей было все равно, где умер Марк Лифшиц, но такая подробность заинтересует кого угодно.

— Так это все уже знают. Леночка (так зовут секретаршу), когда увидела, что Марку плохо, кому, думаешь, первому позвонила?

— В девять-одиннадцать, наверное.

— Ага, сейчас! Матвей Леонидовичу она позвонила. Марк же ему документы делает. Матвей Леонидович, слава богу, живет за углом, так что прискакал он через три минуты со своим чемоданчиком и констатировал смерть.

— Бедный Марк, ведь еще молодым человеком был, — сказала Зинка.

— Да, а жене его теперь как? Ведь случилось это все за полночь. Что, спрашивается, адвокат Лифшиц делал в квартире своей секретарши ночью? Ну и Матвей Леонидович тоже хорош. «Умер! — говорит он Леночке. — Звоните в полицию». И собирается уходить. А Леночка ему: «Куда же вы, Матвей Леонидович? Мне страшно». А Матвей Леонидович ей отвечает: «А мне, Леночка, еще страшнее, потому что я, как вам хорошо известно, нелегал. Сейчас приедет полиция, начнутся разборки, и какие вы мне прикажете документы предъявить? Меня тут же арестуют! Меня здесь не было».