Дурак

— Я есть хочу, — промолвил Харчок: разум его не справлялся с дилеммой.

— Бдный Томъ продрогъ. Томи прозябъ [274] . Нечистая сила кусаетъ мн спину. Вотъ теперь нечистая сила терзаетъ бднаго Тома голосомъ соловья [275] , — произносил бедламский бедолага между приступами лая. Я впервые разглядел его при свете дня и почти чистым — и поразился до глубины души. Без слоя грязи он выглядел знакомо. Очень знакомо. Сказать вам правду, Том из Бедлама был не кто иной, как Эдгар Глостерский, законный графский сын.

274

«Король Лир», акт III, сц. 4, пер. П. Каншина.

275

«Король Лир», акт III, сц. 6, пер. П. Каншина.

— Том, ты зачем здесь?

— Бдный Томъ… Старый рыцарь Кай велел мне стоять на дожде, покуда не очищусь я и не перестану смердеть.

— А гавкать и говорить о себе в третьем лице тоже он велел?

— Нтъ, выходит, это я сам придумал.

— Выходит. Даже голос твой другой, и речь как будто чище и складнее [276] . Ладно, иди под кровлю, Том. Помоги Харчку с этим старцем.

Том впервые глянул на Глостера, глаза его расширились — и он рухнул на колени.

276

Реплика Глостера, «Король Лир», акт IV, сц. 6, пер. О. Сороки.

— Это онъ! мой отецъ! [277] — прошептал бедняга. — Кровавоглазый… О судьбина! О мир! Когда бы превратностью своей ты нам не становился ненавистен, мы жили бы не старясь [278] .

Я положил руку ему на плечо и тоже шепотом сказал:

— Крепись, Эдгар, отцу теперь потребна твоя помощь.

Глаза его при этих словах вспыхнули ясностью — точно сознание окончательно вернулось к нему. Он кивнул, встал и взял графа за руку. «Безумец поведет незрячих».

277

«Король Лир», акт IV, сц. 1, пер. П. Каншина.

278

Там же, пер. О. Сороки.

— Дай руку. Бедный Том тебя проводит [279] , — сказал Эдгар. — Бедный Том повредился [280] , но не настолько, чтобы не помочь чужаку в беде.

— Ой, дай мне умереть! — опять запричитал Глостер, отталкивая руку сына. — Дай мне веревку, чтоб повиснуть мне на ней, пока дыханье вовсе не оставит.

— Он теперь все время так, — объяснил я.

Открыв дверь лачуги, я рассчитывал увидеть внутри Лира и Кента, но там никого не было. Лишь угли еще тлели в очаге.

279

Там же, пер. Б. Пастернака.

280

Там же, пер. А. Дружинина.

— Том, а где король?

— Они с рыцарем отправились в Дувр.

— Как? Без меня?

— Король рассвирепел, что ему опять под дождь. А рыцарь успел сказать, чтоб я тебе передал — они идут в Дувр.

— Ладно, заводи сюда графа. — Я отошел в сторону, чтобы Эдгар заманил отца в лачугу. — Харчок, подкинь-ка дровишек. Мы здесь только перекусим и обсохнем. А потом — вслед за королем.

Харчок заслонил собой дверной проем и тут заметил Кукана. Тот сидел на лавке у очага, где я его и оставил.

— Кукан! Друг мой! — растрогался громадный обалдуй, схватил мою куклу и прижал к груди. Искусство чревовещания для моего подручного — лес темный, и хоть я не раз объяснял ему, что Кукан разговаривает только через меня, у Харчка развилась нездоровая привязанность к игрушке.

— Привет, Харчок, фигляр пустоголовый. Поставь меня на место и разводи огонь, — сказал Кукан.

Мой подручный сунул куклу себе за пояс и принялся рубить растопку тесаком, а я разделил хлеб и сыр, которые нам принес Куран. Эдгар как мог перевязал Глостеру глаза, и старик немного успокоился — поел сыру и хлебнул вина. К сожалению, от выпитого и, несомненно, потери крови безутешный вой его и всхлипы сменились удушающей траурной меланхолией.

— Жена моя скончалась в убежденье, что я беспутный греховодник, отец проклял за то, что я изменил его вере, а оба мои сына — негодяи. На миг помстилось мне, что Эдмунд искупил свое ублюдство тем, что прям и верен мне — все ж бился он с неверными в Походах, — но он такой же предатель, как его законнорожденный брат.

— Эдгар не предатель, — сказал я старику. Но едва слова сии сорвались с моих уст, Эдгар поднес палец к губам: ни слова больше, мол. Я кивнул — дескать, понял, не выдам. Пусть остается Томом сколько влезет — ну, или сколько нужно, мне-то что. Лишь бы штаны надел. — Эдгар всегда был тебе верен, милорд. Предательство его измыслил для тебя ублюдок Эдмунд. В нем одном зла на двоих хватает. Эдгар, может, и не самая острая стрела в колчане, но не изменник совершенно точно.

Эдгар вопросительно вскинул бровь.

— Разумность свою ты никак не докажешь, сидя тут без портов и дрожа от холода, добрый Том, когда вон там горит огонь и лежат одеяла, из которых можно сварганить себе одежонку.

Эдгар встал и отошел к очагу.

— Тогда Эдгара предал я, — сказал Глостер. — О, боги сочли уместным обрушить ливни горя на меня за то, что сердцем был нетверд. Хороший сын отправлен был в изгнанье, и по пятам его пустил я гончих псов. В наследники ж себе я выбрал лишь червей — достанется им то, что мне осталось: это усохшее слепое тело. О, как же хлюпаем мы бурдюками тлена в ларях, где только острые углы, — и жизнь из нас сочится через дыры, покуда, сдувшись, мы не опустимся на дно… отчаянья. — Старик замахал руками и принялся стучать себе по челу, все более распаляясь. Повязки сползли с его глаз. Харчок подошел к графу и обхватил его лапами, чтоб не дергался.

— Да ничо, милорд, — молвил он. — Вы почти совсем не протекаете.

— Пусть этот сокрушенный дом впадет в гнилое запустенье на несмягчаемом морозе смерти. О дайте сбросить мне сию смертельную удавку [281] — сыновья мои преданы, король мой свергнут, мои владенья больше не мои. Дайте мне покончить с этой пыткой!

Излагал граф крайне убедительно, не поспоришь. Неожиданно он уцепился за Кукана и выдернул его у Харчка из-за пояса:

— Отдай мне меч свой, добрый рыцарь!

281

Парафраз монолога Гамлета, «Гамлет», акт III, сц. 1, пер. С. Богорадо.

Эдгар рванулся было удержать отца, но я успел его перехватить, а Харчку мотнул головой: мол, не мешай.

Старик выпрямился во весь рост, упер конец палки Кукана себе под ребра и рухнул ничком на земляной пол. Дух из него вышибло, он задыхался от боли. У очага грелась моя чашка с вином, и я вылил ее Глостеру на грудь.

— О, я убит! [282] — прохрипел граф. — Кровь жизни истекает. Похороните меня на холме с видом на Глостерский замок. И попросите за меня прощенья у сына моего Эдгара — я обошелся с ним несправедливо.

282

Реплика первого слуги, «Король Лир», акт III, сц. 7, пер. М. Кузмина.

Эдгар опять дернулся было к отцу, но я удержал. Харчок зажимал рукой рот, чтоб не расхохотаться в голос.

— Я холодею, хладом смертным веет. Но унесу свои грехи в могилу.

— Знаешь, милорд, — сказал я, — а я слыхал, что зло людей переживает. Добро ж, наоборот, погребается вместе с останками.

— Эдгар, мальчик мой, где бы ты ни был — прости меня, прости! — Старик катался по полу и в какой-то момент, похоже, весьма удивился, обнаружив, что меч из него больше не торчит. — Лир, прости меня за то, что не служил тебе я лучше!