Дураки умирают
Шрифт:
«Тем хуже для тебя», — подумал я. И он, похоже, прочитал мою мысль.
— Нет, ты подумал не о том. Просто повторить не получилось: то ли я не хотел этого делать, то ли не смог. После той книги я перестал быть магом. Я стал писателем.
Я пожал плечами без всякого к нему сочувствия. От Озано не укрылось и это.
— И вся моя жизнь пошла под откос, ты это видишь. Я завидую тебе. Все под контролем. Ты не пьешь, не куришь, не бегаешь за телками. Только пишешь, иногда играешь в карты или кости, добросовестно выполняешь обязанности отца и мужа. Ты очень скромный маг, Мерлин. Маг, который больше всего ценит спокойствие. Спокойная жизнь, спокойные
Он злился на меня. Он думал, что добрался до сути. Он не знал, что из него так и прет дерьмо. И я не имел ничего против, его реакция говорила о том, что моя магия срабатывала. Если он видел во мне только это, я не имел ничего против. Он думал, что я держу жизнь под контролем, что я не страдаю или не разрешаю себе страдать, что я не испытываю тех приступов одиночества, которые гонят его к разным женщинам, спиртному, кокаиновым дорожкам. Он не понимал двух важных моментов. Во-первых, в действительности он сходил с ума, но думал, что страдает. Во-вторых, все люди страдали, мучились от одиночества и старались найти хоть какой-то выход. И вообще, не такое уж это большое дело. Более того, можно сказать, что и вся жизнь — не такое уж большое дело, так чего говорить про его гребаную литературу.
А потом, совершенно неожиданно, у меня возникли совершенно другие проблемы. Жена Арти, Пэм, позвонила мне на работу. Сказала, что хочет повидаться со мной по важному делу, причем без Арти. Могу я приехать немедленно? Я запаниковал. Признаюсь, я всегда тревожился из-за Арти. Он еще больше похудел, всегда выглядел очень усталым. Сказать, что случилось, по телефону она отказалась. Но успокоила меня хотя бы тем, что к болезням ее звонок отношения не имел. У нее и Арти, похоже, назревал личный конфликт, и ей требовался мой совет.
Я, конечно же, облегченно вздохнул. Внутренне. Вероятно, сложности возникли у нее, а не у Арти. Но я ушел с работы пораньше и поехал к ней на Лонг-Айленд. Арти жил на северном берегу, а я — на южном. Так что наши дома разделяло не такое уж большое расстояние. Я полагал, что смогу выслушать ее и вернуться домой к обеду, может, чуть задержусь. Так что Валери я звонить не стал.
Мне всегда нравилось приезжать к Арти. Его пятеро детей постоянно приглашали к себе друзей, так что в доме всегда было шумно. Пэм ничего не имела против. Она кормила их пирожками и пирожными, поила молоком. Одни дети смотрели телевизор, другие играли на лужайке. Я поздоровался с ними, они — со мной. Пэм увела меня на кухню, усадила у большого окна. Налила кофе. Долго смотрела на свои колени, потом вскинула на меня глаза:
— У Арти появилась любовница.
Пэм родила пятерых, но выглядела очень молодо и не могла пожаловаться на фигуру. А ее невинное личико завораживало. Чем-то она напоминала мадонну с полотен итальянских живописцев. Родилась она в маленьком городке Среднего Запада, где ее отец был президентом небольшого банка. В трех поколениях ее предков ни у кого не было больше двух детей, так что родители считали ее героиней-мученицей. Они не понимали, как их дочь могла родить аж пятерых. Я тоже не понимал. Однажды спросил Арти и услышал в ответ: «Это личико а-ля мадонна скрывает одну из самых сексуально озабоченных жен Лонг-Айленда. И меня это очень даже устраивает». Если бы так отозвался о своей жене кто-то другой, меня бы покоробило.
— Ты счастливчик.
— Да, — кивнул Арти. — Но я думаю, что она жалеет меня. Из-за детства, проведенного в приюте.
И хочет, чтобы я никогда больше не испытывал одиночества. Что-то в этом роде.— Значит, ты счастливчик вдвойне.
Теперь же, после того как Пэм выдвинула свое обвинение, во мне закипела злость. Я знал Арти. Я знал, что он не может обманывать жену. Не может подвергать опасности семью, которую создал, счастье, которым наслаждался.
Плечи Пэм поникли, на глаза навернулись слезы. Но она пристально всматривалась в мое лицо. Если бы Арти завел любовницу, он мог рассказать об этом только мне. И она надеялась, что взглядом или мимикой я выдам секрет.
— Это неправда, — твердо заявил я. — Женщины всегда бегали за Арти, и он это ненавидел. Более верного мужа просто нет. Ты знаешь, я бы не стал его покрывать. Я бы его не выдал, но покрывать бы не стал.
— Знаю, — кивнула Пэм. — Но трижды в неделю он приходит домой поздно. А вчера вечером я обнаружила помаду на его рубашке. И он звонит кому-то по телефону, после того как я ложусь спать. Он звонит тебе?
— Нет, — ответил я. Мне стало не по себе. Я по-прежнему не верил, что Арти мог закрутить роман на стороне, но теперь не оставалось ничего другого, как во всем разбираться.
— И он тратит деньги неизвестно на что. — Слезы уже катились по щекам Пэм.
— Сегодня он обедает дома? — спросил я.
Пэм кивнула. Я снял трубку, позвонил Валери и сказал, что обедать буду у Арти. Такое случалось, когда у меня вдруг возникало желание повидаться с братом, так что Валери не удивилась и не стала задавать вопросов. Положив трубку, я повернулся к Пэм:
— На меня еды хватит?
Она улыбнулась, кивнула:
— Конечно.
— Я встречу его на станции. До обеда мы все выясним. Гарантирую, мой брат невиновен.
— Хотелось бы верить. — В голосе Пэм слышалось некоторое сомнение, но слезы высохли.
На станции, ожидая поезд, я жалел Пэм и Арти. Но к моей жалости примешивалась толика самодовольства. Обычно Арти вытаскивал меня из беды, но наконец-то пришла моя очередь. Несмотря на улики — помада на рубашке, задержки, звонки глубокой ночью, — я знал, что в принципе Арти ни в чем не виновен. В худшем случае какая-то молодая девушка проявила невиданную настойчивость, а защита Арти с годами стала давать сбои. Но даже теперь я в это особо не верил. Я всегда завидовал Арти, знал, что женщины никогда не посмотрят на меня так, как смотрели на него. Теперь я испытывал удовлетворенность: уродливость иной раз приносила дивиденды.
Сойдя с поезда, Арти не удивился, увидев меня на платформе. Я и раньше приезжал неожиданно и встречал его на станции. Обычно его это радовало. Но сегодня в его глазах особой радости не читалось.
— Что это ты тут делаешь? — спросил он, обнимая меня с улыбкой на губах. Очень уж обаятельная у него была улыбка. Женщины от нее просто млели.
— Приехал, чтобы спасать тебя, — весело ответил я. — Пэм собрала на тебя компромат.
Арти рассмеялся.
— Господи, неужели опять? — Ревность Пэм всегда вызывала у него смех.
— Да, — кивнул я. — Ты поздно приходишь домой, кому-то звонишь глубокой ночью, и, наконец, классическая улика: помада на рубашке. — Я пребывал в прекрасном настроении: приятно встретить Арти, поболтать с ним, зная, что все это ерунда.
Но Арти внезапно опустился на одну из скамеек, что стояли на платформе. Усталость тяжелым грузом легла на его плечи, отразилась на лице. Я в некотором смущении стоял рядом.
Арти поднял на меня глаза. Во взгляде читалась жалость.