Дураки

— Зачем ты это сделал? — спросил Станков.

— Два месяца жизни — псу под хвост, — сказал Паша. — По просьбе Дудинскаса он готовил докладную Месникову.

— А вот затем и сделал, что нам это больше не понадобится, — ответил Дудинскас. — Первый тайм завершен.

— Первый тайм мы уже проиграли...— запел Миша Гляк, на ходу подредактировав слова когда-то популярной песенки.

— Первый тайм завершен успешно, — сказал Дудинскас. — Правда, осталось еще кое-что доделать. Нужно вырубить еще и Дом печати, передав предложение по документообороту прямо в руки Леонтию Капитану. Раз Спецзнак и правительство уклонились, попробуем подсунуть идею Управлению Хозяйством... Результат, я надеюсь, будет тот же. Ну а нам только это и нужно.

— Может быть, хватит? — сказал Станков. — Мне остохренело упираться в этих воротах, пропуская голы один за другим. Пока ты там обслуживаешьверхние этажи своими идеями, мы тутуже без последних штанов остались. У нас, между прочим, еще и производство... Завтра, нет, послезавтра в конторе зарплата. Чем ты собираешься ее платить? Байками про перспективы?

– А МНЕ? МНЕ, ЧТО, НЕ ОСТОХРЕНЕЛО?!

пахан

Как-то нечаянно он оказался за чертой,от одного приближения к которой испытываешь щемящее чувство, нет, не страха, а нарастающей тревоги, — так бывает, когда на скользкой дороге машина плывет, не слушаясь руля. И ничего от тебя не зависит.

За годы работы в «Артефакте» он не совершил ни одногозаконного шага. И за все готов отвечать. За то, что поставил мельницу и выстроил музей, не согласовав ни один проект, что химичил с оплатой, завышал затраты и занижал прибыль, уходил от налогов, наломплатил работникам... Да, нарушал, но совесть его как бы чиста: крутился для общейпользы, а не лично для себя. Но где грань? И кому это можно объяснить? В этом государстве, в этом обществе, где честно можно только украсть.

Под страхом уголовной ответственности за оскорбление личности и клевету Дудинскас готов был бы доказать, что это так, что в этой стране нет ни одногосовершеннолетнего человека (несовершеннолетнего тоже, но с них иной спрос), который бы не нарушал закона, не был бы лжецом, вором, мздоимцем или коррупционером.

Ворует и обманывает каждый. Директор — выплачивая зарплату «налом» из «дельты». Его работник, который, получив «нал», не платит подоходный налог... Чиновник, за небольшую мзду это «не заметивший», прокурор, его не посадивший, — воры. Даже учительница-пенсионерка — воровка (сигареты в подземном переходе продает, а налоги не платит). Как и мальчишки, которые моют на перекрестке стекла машин, разумеется, не платя налогов, как и профессор, который, чтобы отложить на черный день свою зарплату, меняет ее на 30 баксов у входа в магазин, как и верзила, у которого он эти тридцать баксов купил, как и милиционер, который рядом стоял и делал вид, что «ничего не видит»...

Само собой получилось, что не вор в этом государстве только Всенародноизбранный— у себя ведь не крадут. Так пахан не крадет из общака, ему не надо, у него власть...

В такой ситуации только последнему дураку из его окру-жения не понятно, что воровской этот корабль скоро потонет. И за все придется отвечать. Тонуть никому не хочется, гем более — отвечать. Оттого они ему и служат, не считаясь законами и не выказывая сомнений. Боятся не столько его, сколько без него остаться.

Хотя и его боятся, зная, что любого можно вывести на чистую воду, прижать, посадить, как только перестанет чужить послушно. Любого банкира, любого министра или председателя передового колхоза. И сразу народ ис-пытает чувство восторга, наблюдая стремительное паде-ние непослушного из кабинета в камеру СИЗО. И полезет от этого восторга на ограды избирательных участков, как на решетки Зимнего дворца в известном историческом фильме...

Да, пока «Артефакт» не трогают, пока они никому не нужны. Но одно неосмотрительное решение, один слишкомсамостоятельный шаг, одна неосторожная реплика... И сразу накатят. Сокрытие, присвоение, превышение, да не просто, а в особо крупныхразмерах [76] . И сразу все вокруг поверят, злопыхнутся, обрадуются...

76

Индексацию статьи Уголовного кодекса о хищениях, присвоениях и т. д. «в особо крупных размерах» никто не проводил. И чтобы под нее попасть, достаточно нагрешить на сотню долларов по рыночному курсу.

Бросить все к чертовой матери? Пока не поздно...

над пропастью свободы

— А мне не надоело?! — повторил Дудинскас, но уже спокойнее. —.Каждый день изворачиваться и химичить. И каждый день помнить, что нас могут прихлопнуть, в лучшем случае — прикрыть.

— Нас все равно прикроют, — сказал Станков. — Мне кажется, пусть бы раньше. Слушай, давай все бросим?

— Дурацкое дело — не хитрое. Но сначала мы должны их обыграть... А потом свернем лавочку. Закроемся, пока не загремели.

— Так не бывает, — вставил Миша Гляк. — Закрыть фирму труднее, чем открыть. Надо года два упираться. Да и наедут сразу, причем наточняк... Наезжают ведь не просто так. Наезжают в трех случаях...

В Мише Гляке снова проснулся наставник.

— Наезжают на фирму, чтобы забрать ее себе. Как с Пашей и его «Кометой-пиццей».

— Но мы-то кому нужны? — спросил Станков.

— То-то, что никому. Ничего, кроме хлопот, с вашими Дубинками, они не получат... Зачем еще наезжают? Чтобы стричь бабки. Но с вами это не проходит. Вместо денег Виктор Евгеньевич им уже однажды приволок справку о доходах.

— А в-третьих, наезжают, — вступил Паша Марухин, — чтобы не высовывались. Вот вы с мельницей высунулись и получили, вот Неврозин высунулся, ему тут же комплексную проверку в поддых [77] .

— Точно, — сказал Гляк, — Так вот, закрывая фирму, ты как раз и высовываешься, вроде бы начинаешь протестовать... Это еще никому не удавалось, чтобы тихо слинять, особенно если на виду. Разве кроме моего тезки. Но он — талант.

Его полный тезка Михаил Борисович по фамилии Добросон был директором коммерческого банка. На него и наехали, «чтобы стричь». Но с проверками перестарались: столько всего накопали, что Добросон, устав отбиваться, поднял лапки — сдаюсь, мол, ваша взяла, ухожу. «То есть как это уходишь? Нет, ты сначала поработаешь, а мы тебя пострижем. Годика два. А потом — свободен» [78] .

77

С. В. Неврозин, хозяин первого в городе круглосуточного супермаркета «Праздничный», однажды дал интервью для московского ТВ, рассказав о трудностях частной торговли. После этого его трясли проверками, пока прилавки, которые ломились от деликатесов, окончательно не опустели.

78

Позднее Добросон выбрал иную свободу: уехал в США, что стоило тоже недешево. Талант его подтвердился умением уехать, что не каждому дано.

— Раньше надо было думать, — сочувственно вздохнул Миша Гляк. — И не заходить так далеко. А теперь у вас одна свобода — только вперед...

— Ну да, — сказал Станков. Свобода лошади махать хвостом в любую сторону. В пределах, ограниченных двумя оглоблями.

— Виктор Евгеньевич, а может, и правда нам лучше как-то тихонечко разойтись? Я вот в газете читала... — это подала голос Ольга Валентиновна, до сих пор тихо сидевшая в уголочке, — про механизм банкротства. Скоро и закон такой будет.

— Вот тут-то вы уж точно загремите, — оживился Паша Марухин. — Каждый годика на два... — Паша даже в потолок глянул, прикидывая. — Если, конечно, не в особо крупных...

шуточки

Против тюрьмы Дудинскас не возражал. Возмездие необходимо, как отпущение грехов. Кроме того, он помнил, кажется, у Ильи Эренбурга это было — что писателю даже полезно посидеть в тюрьме.

— Вот там и напишу про тебя роман, — Дудинскас похлопал Пашу Марухина по плечу. — Ни на что не отвлекаясь.